Но противоречием между морально-религиозным и политическим смыслом «Божественной комедии» не исчерпывается глубокая противоречивость поэмы Данте как произведения, стоящего на рубеже двух великих исторических эпох. В сознании Данте элементы старого и нового переплетаются самым причудливым образом. С одной стороны, Данте проводит сквозь всю свою поэму мысль о том, что здешняя, земная жизнь есть подготовка к будущей, вечной жизни. С другой стороны, он обнаруживает страстный интерес к земной жизни и пересматривает с этой точки зрения целый ряд церковных догматов и предрассудков

Так, например, внешне солидаризируясь с учением церкви о греховности плотской любви и помещая сладострастных во втором круге ада, Данте внутренне протестует против жестокого наказания, постигшего Франческу да Римини, обманом выданную замуж за Джанчотто Малатеста, уродливого и хромого, вместо его брата Паоло, которого она любила. Застигнув Франческу в объятиях Паоло, Джанчотто заколол обоих. Лаконичный, поразительный по силе рассказ Франчески о ее грешной любви, которая привела ее вместе с возлюбленным в ад, выслушивается поэтом с горячим сочувствием к их страданиям, и он лишается чувств по окончании рассказа Франчески (песнь V).

Данте критически пересматривает аскетические идеалы церкви также и в других отношениях. Временами соглашаясь с церковным учением о суетности и греховности стремления к славе и почестям, он в то же время устами Вергилия восхваляет стремление к славе. Он превозносит и другое свойство человека, столь же сурово осуждаемое церковью, — пытливость ума, жажду знания, стремление выйти за пределы узкого круга обычных вещей и представлений. Яркой иллюстрацией этой тенденции является замечательный образ Улисса (Одиссея), казнимого в числе других лукавых советчиков. Улисс рассказывает Данте о своей жажде «изведать мира дальний кругозор». Он описывает свое путешествие и так передает слова, которыми он ободрял своих усталых спутников:

О братья,— так сказал я,— на закат

Пришедшие дорогой многотрудной,

Тот малый срок, пока еще не спят

Земные чувства, их остаток скудный

Отдайте постиженью новизны,

Чтоб солнцу вслед увидеть мир безлюдный!

Подумайте о том, чьи вы сыны:

Вы созданы не для животной доли,

Но к доблести и к знанью рождены.

(«Ад», песнь XXVI)

С гениальной прозорливостью Данте предвосхищает в этом рассказе Улисса открытия великих мореплавателей конца XV в. В образе Улисса проглядывают черты Колумба, который появится через полтора столетия.

Характерной чертой «Божественной комедии» является систематическое обличение в ней католического духовенства и его стяжательского духа. Пороки церковников осуждаются в «Божественной комедии» упорно и многократно. [215]

Выпады против них встречаются даже в «Раю». Данте влагает их в уста апостола Петра и кардинала Дамиани, замечающего, что прелат, едущий верхом,— это две скотины в одной шкуре. В XIX песни «Ада», повествуя о наказании пап, торгующих церковными должностями, Данте сравнивает их с блудницей Апокалипсиса и гневно восклицает:

Сребро и злато — ныне бог для вас;

И даже те, кто молится кумиру,

Чтят одного,— вы чтите сто зараз.

Нападки Данте на алчность церковников впоследствии станут одним из основных мотивов антиклерикальной литературы нового времени.

Но Данте порицал не только жадность и сребролюбие пап и князей церкви. Он бросал такое же обвинение алчной буржуазии итальянских коммун, в частности порицал своих соотечественников-флорентийцев за жажду наживы, ибо считал деньги главным источником зла, главной причиной падения нравственности в итальянском обществе. Устами своего предка, рыцаря Каччагвиды, участника второго крестового похода, он рисует в XV песне «Рая» чудесную картину старинной Флоренции, в которой господствовала простота нравов, отсутствовали погоня за деньгами и порожденные ею роскошь и распутство:

Флоренция в ограде древних стен,

Где бьют часы поныне терцы, ноны,

Трезва, скромна, жила без перемен.

Такая идеализация доброго старого времени вовсе не является выражением отсталости Данте. Данте очень далек от воспевания мира феодальной анархии, насилия и грубости. Но в то же время он удивительно чутко различил основные свойства слагавшегося буржуазного строя и отшатнулся от него с отвращением и ненавистью. В этом он показал себя глубоко народным поэтом, ломавшим узкие рамки и феодального и буржуазного мировоззрения.

Народность великой поэмы Данте сознавалась уже его современниками, в том числе и теми, которые не считали эту черту достоинством «Божественной комедии». Так, ученый-филолог из Болоньи Джованни дель Вирджилио упрекал Данте в том, что он пользуется для своей ученой поэмы народным языком и «мечет бисер перед свиньями». Он рекомендовал Данте перейти на латинский язык, который обеспечил бы его поэме достойных и компетентных ценителей. Но Данте пренебрег этим советом, потому что он писал для народа и хотел быть понятным самому широкому кругу читателей. Именно потому, — объясняет поэт в своем письме к Кан Гранде делла Скала,— он пользовался в этой поэме непритязательным, низким слогом и написал ее на народном языке, «на котором говорят между собой даже женщины».

Итальянский народ понял и оценил поэму Данте раньше и правильнее ученых людей. Он окружил легендами величавый образ автора «Божественной комедии» уже при его жизни. Тотчас после его смерти появляются комментарии и подражания, уже в XIV в. терцины «Комедии» распевались на площадях. [216]

Одновременно начинаются и публичные истолкования поэмы. Первым комментатором, читавшим публичные лекции о Данте, был Боккаччо. Он создал традицию, удержавшуюся в Италии по сей день.

Принятая народом, для которого она была написана, поэма Данте стала своеобразным барометром итальянского народного самосознания: интерес к Данте то возрастал, то падал соответственно колебаниям этого самосознания. Особенным успехом «Божественная комедия» пользовалась в годы национально-освободительного движения XIX в. («Рисорджименто»), когда Данте начали превозносить как поэта-изгнанника, мужественного борца за дело объединения Италии, видевшего в искусстве могучее орудие борьбы за лучшее будущее человечества. Такое отношение к Данте разделяли также Маркс и Энгельс, причислявшие его к величайшим классикам мировой литературы. Точно так же и Пушкин относил поэму Данте к числу шедевров мирового искусства, в которых «план обширный объемлется творческою мыслию».