Творчество Германа Броха отчетливо разделяется на два крупных периода: австрийский (до 1938) и период эмиграции (с 1938 до 1951). В ранний период (1909 - 1938) написано первое известное эссе Броха «Kultur 1908/1909»). Его дебют в словесном искусстве состоялся в 27-летнем возрасте, а первое крупное произведение было написано в 44 года. Приход Броха в литературу уже зрелым мыслителем объясняется долгими колебаниями при выборе пути - научного или писательского. Творчества австрийского писателя носило экспериментальный характер, оно соединявшего разные роды и жанры литературы, его идейно-эстетическая концепция с годами изменялась.
Традиционно отсчет творчества Броха принято вести с романа-трилогии «Лунатики» (1929-1932), однако при таком подходе упускаются из виду весьма существенные для становления Броха-художника поэтические и прозаические произведения 1910-х. Несмотря на то, что они были немногочисленны, носили экспериментальный характер и не принесли Броху ни известности, ни успеха, они не могут быть исключены из поля зрения по ряду причин. Во-первых, без них создание такого мастерского произведения, как «Лунатики», было бы невозможно; во-вторых, они воплотили в себе первые шаги автора к синтезу науки и искусства; в-третьих, они в концентрированном виде содержали многие структурные и семантические особенности, впоследствии ставшие сущностными в творчестве австрийского писателя.
В раннем творчестве представляется целесообразным выделить три этапа:
1. Этап с 1909 до 1929. Брох пишет философско-кулыурные эссе, статьи, литературные рецензии, поэтические произведения «Cantos 1913»,
«Математическая мистерия», «Четыре сонета о метафизической проблеме познания действительности»», новеллы «Методологическая новелла», «Офелия». Брох осваивает различные жанры и роды литературы, полемизируя с ними, пародируя их, пытаясь найти новые формы и возможности литературы. На этом этапе проявляется стремление к синтезу искусств, намечается установка на соединение науки, искусства и литературы, осуществляемое по принципу сопоставления.
2. Этап с 1929 до первой половины 1932. Брох пишет роман-трилогию «Лунатики». В это время писатель широко использует для достижения тотального изображения действительности фрагментарность, мозаич-ность, включение в художественный текст эссеистических вставок с характерными для науки языковыми средствами; само произведение отличается логикой научного построения. Брох стремится найти пути объединения лирического начала и научного, художественности и философии. Сочетание это происходит в основном по принципу параллелизма.
3. Этап со второй половины 1932 до 1938. Он является переходным, предваряющим позднее творчество, и отмечен напряженным поиском новых форм художественного выражения, путей достижения универсального познания. В этот необычайно насыщенный и плодотворный отрезок времени Брох создает произведения разных жанров и родов литературы: драму «Искупление», небольшой роман «Неизвестная величина», цикл новелл «Знаки Зодиака», комедии, роман «Наваждение». Этот творческий этап отличается использованием новых принципов тотального изображения действительности, сочетанием в произведении современности и вневременности, достигаемых с помощью символа, мифологического подтекста, мифопоэтической структуры произведения.
Своеобразие художественных исканий раннего творчества Броха обусловлено его особым пониманием назначения литературы: она должна взять на себя функции философии, ставить и решать гносеологические, онтологические, аксиологические, этические проблемы. Проблема познания занимает
центральное место в творчестве Броха, который пытался синтезировать философские, религиозные, художественные способы постижения действительности.
В творчестве Броха обнаруживается характерное для немецкоязычной словесности сближение философии и литературы. Однако у Броха философская концепция раскрывается не только на содержательном уровне произведения, в системе художественных образов, но и образует его форму, структуру, выражается через композицию, дискурс, вводится в него непосредственно, не всегда растворяясь в художественной ткани. Литературные произведения были экспериментальной базой философской концепции писателя, которая складывалась на протяжении ряда лет из его научных теорий (аксиологической, гносеологической, историософской, психологии масс). Это приводило к различным итогам: от скептического отношения к искусству до создания «тотального» романа. Стремясь к всеохватному изображению действительности, писатель создает оригинальные произведения, в которых для достижения универсального познания законов и тайн бытия соединены наука и мистика, философия и религия. Брох выдвигает идею синтеза различных художественных и научных методов познания, что повлекло за собой необходимость решения таких проблем, как соединение художественно-образного языка и языка науки, взаимосвязь и взаимоотражение частного и всеобщего. Такое слияние Броха-философа и Броха-художника породило ряд оксюмо-ронных определений его личности: «математик мечты», «философ образа», «поэт мысли» (В.Йене), «логик мечты», «интеллектуальный мистик» (Г.Коопман) и т.д.
На ранних этапах творчества писатель работал в многообразном жанровом спектре - роман, новелла, радиопьеса, пьеса-дискуссия, стихотворение (верлибр, сонет, элегия и т.д.), эссе и др., - что свидетельствует не о формалистическом экспериментаторстве, а о напряженном поиске новых художественных возможностей, способных выразить новое мировидение и задачи литературы: действительно, «стихотворение, новелла, роман для него не
цель, а средство»1 - средство выражения нового мировидения. Эпические, драматургические, лирические произведения Броха связывает глубокая идейная общность, писатель считал познание основной задачей литературы, а «нового познания можно достичь лишь с помощью новой формы» (Брох).
При жизни Брох был известен лишь небольшому кругу интеллектуалов, в основном писателей: Т.Манну, Р.Музилю, Э.Канетти, А.Деблину, О.Хаксли и др., хотя отдельные его произведения (в первую очередь «Лунатики» и «Смерть Вергилия») вызывали отклик в прессе, в виде статей и рецензий, непосредственно после их публикации. В 1953-1961 в Цюрихе было издано десятитомное собрание сочинений Броха, и все же долгое время известными оставались только «Смерть Вергилия» и отчасти «Лунатики». В 1950-е гг. друзья Броха (писательница Х.Арендт, издатель Д.Броди, писатель и критик Э.Шенвизе) подготовили предисловия к томам собрания сочинений и очерки для сборников, посвященных жизни и творчеству Броха. Носящие ознакомительный характер, представляющие собой воспоминания, идеализирующие личность писателя и романтизирующие трудности его жизненного пути, абсолютно некритичные, эти статьи не были научными и глубокое исследование произведений австрийского писателя не было их целью. Слова «писатель против воли», появившиеся впервые в статье Х.Арендт и давшие название сборнику, определяли характер этих работ,2 в которых Брох представал философом, вынужденным художественно иллюстрировать свои научные положения и вступившим в силу этого в сложный конфликт с самим собой.
В конце 50-х гг. появляются первые диссертации, монографии, посвященные в основном художественной форме произведений Броха, теории «полиисторического романа» писателя, и потому ориентированные на образец этого жанра - роман-трилогию «Лунатики», интересовавший исследователей с точки зрения модернистских экспериментов. В диссертации К.Р.Манделкова «Лунатики» Броха исследуются в связи с кризисом романа первых десятилетий XX в. как «интереснейший эксперимент с жанром романа в немецкоязычной литературе XX в.»1, поиск новой художественной романной формы. Содержание и проблематика отошли на второй план и рассматривались как вторичные.
Тогда же появилась тенденция рассматривать художественное творчество Броха как производное его научно-философских концепций. Об этом свидетельствует, например, статья Р.Бринкмана, который считал произведения Броха неоконченными, недописанными.2 В то же время Й.Штрелка в работе «Кафка, Музиль, Брох и развитие современного романа» рассматривает творчество Броха как осуществление теории «поэтического познания», «гармоническое слияние формы и содержания».3
1960-е и начало 70-х гг. стали самой негативной полосой в оценке творчества Броха. Прежде всего, писатели-шестидесятники отвернулись от Броха, сочтя его литературное наследие и идеи консервативными, далекими от современности, проникнутыми мистикой, а язык и стиль академичными, устаревшими. Э.Носсак, П.Хандке, В.Хильдесхаймер однозначно отрицают как влияние на них Броха, так и вообще какой бы то ни было интерес к его произведениям4. Показательно программное эссе Э.Носсака «Почему я пишу не так, как Герман Брох» («Warum Ich nicht wie Hermann Broch schreibe»). В пору социально-политических конфликтов, распространения в обществе экстремистских тенденций идеи Броха о преобразовании человека в метафизической области, не принимающие радикальных внешних действий, казались анахронизмом. Негативная и недоброжелательная литературная критика об австрийском писателе носила открыто тенденциозный характер. Произведения Броха рассматривались как носящие чисто иллюстративный характер,демонстрирующие его философские концепции, философия же писателя вызвала разочарование у исследователей, особой критике подверглись утопические идеи. Зера Манфред в монографии «Утопия и пародия у Музиля, Броха и Томаса Манна» (1969) отмечает противоречивость философии ценностей Броха и приходит к выводу, что в его творчестве изображение утопии как высшего порядка столь патетично и нелогично, что оборачивается в результате пародией на этот порядок.1 Обвинения писателя в бездействии, в сближении с национал-социалистской идеологией отчетливо проявились в статье Х.Остерле «Герман Брох. «Лунатики». Критика центральных метафор», где исследователь утверждает, что основные мотивы романа (апокалиптически-мессианские пророчества, вера в миф, ненависть к цивилизации), как и авторская теория распада ценностей в целом обнаруживают те же тенденции, «которые в то время охватили немецкое общество и были взяты на вооружение национал-социализмом», Брох же в своем пессимизме «не видел, что его мысли сходны с идеологией третьего Рейха».2 Почти дословно повторяют эту мысль и другие литературоведы: К.Менгес утверждает, что «метафизическая «бесприютность» [Броха] привела его к культурному пессимизму, не без антидемократического тоталитаризма, и сближала с национал-социалистической идеологией».3 К.Менгесу вторят 3. Шмид, Д.Барноу4. К.Манделков упрекает Броха за «исключительно беспомощный антифашизм», так как писатель вместо политической альтернативы предлагает лишь идеалистически-религиозную трансценденцию . Рассматривался в эти годы Брох и как темный мистик, эзотерик6. В. Хиндерер в работе «Познание смерти» в «Смерти Вергилия» Германа Броха» определской концепции как «мистическую антропологию»] и рассматривает теорию и роман писателя в духе антропософского учения Р.Штайнера. В то же время в литературоведении начал активно дискутироваться вопрос о мифотворчестве Броха, о том, стремился ли писатель к созданию нового мифа и насколько ему это удалось. В.Хиндерер, отмечая связь символов и лейтмотивов в произведениях Броха с германской мифологией, считает «мифотворчество» писателя несостоятельным, уязвимым компонентом его творчества, кроме того отмечает, что Брох смешивает понятия мифа и мистики. В диссертации Т.Кебнера, целиком посвященной этому вопросу, напротив, утверждается, что миф составляет основу творчества писателя, а его произведения, несмотря на некоторые противоречия, являют собой новый миф, о чем свидетельствуют не только лейтмотивы, параллельные конструкции и повторения, символы, но и сама мифическая структура романов.2 Сходного мнения придерживается Б.Лоос в монографии «Мифическое время и смерть», отмечающий, что в теории искусства Броха «речь идет не просто о реконструкции поэтического мифа», а о том, чтобы сделать миф инструментом возрождения мифопоэтической тотальности.3 А.Гостоний в статье «Герман Брох и современный миф» причисляет романы Броха к мифологическим романам 1920-30-х гг. (Дж.Джойс, Т.Манн), отмечая в то же время ряд особенностей, предвосхищающих послевоенную австрийскую романистику (Э.Носсак, В.Хильдесхаймер)4. В монографии Х.Штайнеке «Герман Брох и полиисторический роман» исследован феномен нового типа романа австрийского писателя и предложена классификация романов: созданные в 30-е гг. определяются как «полиисторические», а послевоенные - как «мифологические», как явления органического слияния науки и поэзии, целостной архитектоники и пластичной повествовательной техники.
В 1960-70-е гг. начинается также осмысление роли и места Броха в истории литературы, получают разработку проблемы творческих взаимосвязей. М.Дюрзак в монографии «Герман Брох. Поэт и его время» проводит параллели с творчеством Гете, Т.Манна, Дж.Джойса, Р.Музиля, Г.фон Гофмансталя;1 Ф.Троммлер в работе «Роман и действительность» отмечает, что, несмотря на собственные признания писателя, он был ближе не к Дж.Джойсу, О.Хаксли, А.Жиду, Т.Манну, а к своим австрийским современникам: кроме названных в работе Дюрзака австрийцев, исследователь выделяет также Й.Рота, Х.фон Додерера, А.П.Гютерсло, указывая, что Броху были свойственны типично «австрийское» изображение зыбкости реальности и вера в утопию.
В 70-е гг. вышли первые научные сборники, посвященные творчеству писателя: «Герман Брох. Перспективы исследования» (1972)3, «Брох сегодня» (1978)4, «Герман Брох и его время» (1980)5. Со второй половины 70-х гг. наметился перелом в оценке наследия Броха, на первый план выдвинулся политический подтекст его произведений, что было связано с дебатами и вокруг реформ, проводившихся в области международной политики по правам человека - законы об отмене смертной казни, предложения по учреждению института международного суда и т.д. были разработаны Брохом еще в 1940-е гг. Анализируя новеллы Броха, • П.М.Лютцелер отмечает нарочитую завуалированность и иносказательность изображения (объясняющее «мистицизм» и «эзотеризм») конкретных общественно-политических событий начала 1930-х гг. в Австрии и Германии, раскрывает антифашистскую направленность новелл,6 а также ранних произведений, романа «Лунатики»7,«Наваждение»1, те же тенденции выявляются и в философских концепциях Броха,2 и в его теориях социального преобразования общества.3 В эти годы интерес к наследию Броха возрастает, исследователи обращаются к новеллам, лирике, философским и поэтологическим особенностям его произведений. Д.Кноултон в статье «Теория языка Германа Броха»4 проводит прямую взаимосвязь лингвотеории и философии ценности писателя: в кризисные эпохи распада ценностей язык, как живой организм, непосредственно связанный с его носителем - человеком, теряет, как и человек (исходная единица аксиологической системы), свою убеждающую силу, замыкается в своей узкой группе (профессиональные языки, понятные только специалистам того же круга), утрачивает коммуникативную функцию. Кроме того, язык начинает отражать «фальшивую» действительность (которая вытесняет подлинную во времена распада ценностей, соответственно теряя при этом свои логически-дискурсивные функции, что приводит к тому, что предмет и слово распадаются на независимые друг от друга реалии. Кризис языка влечет за собой и кризис философии (который отразился в учении Л.Витгенштейна). Пытаясь передать функции и миссию философии литературе, Брох встречается с противоречием: если слово отражает мир, который, однако, не существует как таковой, то литература может выражать только пустые формы, бе с-смысленные символы, ничего не значащие подобия, не содержащие познавательной ценности. Именно поэтому, делает вывод исследователь, Брох, будучи противником чистого эстетизма, самоцельного искусства, сталкивается с неразрешимой дилеммой и к концу жизни приходит к отказу от искусства, обратившись к точным наукам, «чистым» идеям.
В 1985 г. П.М.Лютцелером была закончена грандиозная работа по упорядочению наследия Броха и изданию собрания сочинений в 17 томах, в которое были включены все художественные произведения, почти все труды по философии, политологии, массовой психологии, труды по теории и критике литературы, а также вся переписка, носящая неприватный характер. С тех пор достоянием литературоведов стали драматургические произведения и новеллы. Исследователей Броха начинают интересовать проблемы стиля, языка, герменевтики и т.д. В 1986 г. прошли многочисленные научные конференции и симпозиумы (Будапешт, Варшава, Вена, Нью-Йорк, Нью-Хэвен, Париж, Штутгарт), посвященные столетию со дня рождения австрийского писателя. Увидели свет мемориальные сборники «Герман Брох. Творчество и воздействие» (1985)1, «Герман Брох» (1986)2, «Герман Брох. Поэтическое творчество» (1987)3, «Теоретическое творчество Германа Броха» (1988)4. Эти сборники 80-х гг. обнаружили несколько разнонаправленных тенденций.5 Во-первых, богатство интерпретационных возможностей произведений австрийского писателя. Г.Бартрем в статье «Модерн и модернизм в трилогии «Лунатики» отмечает изображение как исторической действительности 1888-1918 гг., так и особенностей искусства этой эпохи, которое достигается весьма оригинальным способом: каждый из стилей, в котором написана часть трилогии, соответствует, как доказывает ученый, определенному литературному направлению, в целом составляя этапы развития эстетических течений в искусстве конца XIX - начала XX вв. Таким образом, основу построения «Лунатиков» образует «история немецкого модернизма»6 - она имплицитно прочитывается в романе: модерн, экспрессионизм, «новая деловитость» Кроме того, прослеживается переход модернизма в постмодернизм, угадывающийся в третьей части трилогии. Статьи Г.Бруде-Фирнау1 и М.Паци2 намечают перспективу рассмотрения творчества Броха в контексте иудаистской традиции. В сборниках 80-х гг. вновь поднимается вопрос о связи философии Броха с его художественным творчеством, при этом критическое отношение литературоведов к философии австрийца очевидно. Л. Кройцер3 считает, что претензии романа «Лунатики» на историософское прочтение весьма проблематичны и уязвимы. Отмечая неправомерность точки зрения (сложившейся еще с 50-х гг.), согласно которой романы Броха являются лишь «медиумами», посредниками определенных законченных теорий, исследователь утверждает, что, напротив, философская концепция, включение ее в романную ткань лишь вносит противоречия в творчество п и-сателя. Вызывает у Л.Кройцера сомнения и состоятельность утопии Броха, поскольку потрясения Первой мировой войны, опыт массового помрачения сознания, тотальный распад ценностей, изображенные в романе, делают невозможными оптимизм, благую весть и веру в разум и дух. Х.Коопман4 утверждает, что все персонажи Броха амбивалентны и не дают четкого воплощения его философской концепции. Если одна и та же фигура одновременно является как воплощением зла, так и символом свободы, то есть и негативна и позитивна, то в таком случае «упраздняется» этическая сторона, а без нее построение нового мира невозможно, возможен только хаос. Исследователь полагает, что эта двойственность проистекает из стремления Броха умалить для всеохватности различия между мыслящим и чувствующим Я, рациональным и иррациональным, что влечет за собой последствия, нарушающие общую логику его философии. Это стремление оборачивается неразделенным понятий добра и зла в системе ценностей и этике, о чем свидетельствуют романные образы Хугюнау, Ратти. Х.Коопман убежден, что теоретические построения и романная логика Броха не подводят к идеям всеобщего спасения. Сходную позицию выражает статья К.Амана, указывающая на то, что философская концепция ценностей Броха была слишком отвлеченной, «метафизической» и не связанной с реальной общественно-политической обстановкой: по мнению исследователя, писатель «абстрактно и идеалистически формулировал политическое противостояние фашизму и тоталитаризму»1. Аман отмечает, что лишь в 1937 г., когда был лишен немецкого гражданства Т.Манн, писатель понял, что нужны политические действия, а не умозрительные: то есть не создание «контрмифа», противостоящего фашизму, а демократическая и гуманистическая контрпропаганда. Высказываются и полярные оценки философской составляющей романистики Броха. Так, норвежский иссле-дователь С.Даль отмечает важное значение философии истории и философии ценностей австрийского писателя, которые заслуживают внимания не только как частный аспект романов, но и как самостоятельный и значительный вклад в историософию XX в. Оригинальность историософской концепции Броха ученый объясняет тем, что писатель отказался от социологического, фактографического, органически-морфологического понимания истории, положил в основу исторического процесса категорию ценности и попытался связать эмпирическую историю и духовную. Непосредственную взаимосвязь с общественно-политическими событиями эпохи первой половины XX в. видят в теоретическом и литературном творчестве Броха такие исследователи, как П.М.Лютцелер, Г.Бруде-Фирнау, Ф.Крейслер.3 Другие литературоведы отмечают близость писателя к классической немецкой литературной традиции, творчеству Т.Манна и видят в Брохе не новатора и реформатора романа, а неоклассициста.
