Константин Батюшков прожил по меркам века ушедшего жизнь долгую, но имел несчастливую и драматическую судьбу. Тридцати трех лет от роду болезнь его души приняла необратимый характер, и, неизлечимо больной, он провел вторую половину своей жизни, отгородившись от мира черным занавесом безумия. В 1830 году его навестит младший его товарищ Александр Пушкин. Батюшков его не узнает. В том же году Пушкин напишет: Не дай мне Бог сойти с ума… Часто в своих стихах Батюшков зовет себя певцом любви. Это обман, а скорее, заблуждение относительно самого себя. Муза поэта изображает нам все, что угодно: тени друзей, судьбы мира, извлекает из античной мифологии образы богов и героев, мыслит о судьбе, свободе, силе, рисует величественные пейзажи, но интимные переживания, чувства, сопутствующие им, редкие гости на страницах его книг.

А если и появляются, то Батюшков так искусно драпирует их в мифологические одежды, так изысканно и туманно передает их, что трудно разглядеть истинные переживания его лирического героя. А чего же еще ждать от этого странного человека, героя Отечественной войны, пережившего отчаяние в сожженной Москве и триумф победы в Париже. Он и Пушкину, тогда еще лицеисту, советовал не увлекаться безделками, а тратить время на темы важные, героические. Итак, Константин Батюшков, человек внешности совершенно не геройской, а скорее заурядной, но внутренне совершенный герой, в своей поэзии пытается мыслить категориями возвышенного, что позволяет, по мысли поэта, наиболее адекватно изобразить порядок вещей и событий в мире. Вот, например, отрывок из стихотворения Воспоминание:

И в зеркальных водах являл весь стан и рощи, Едва дымился огнь в часы туманной нощи Близ кущи ратника, который сном почил. О, Гейльсбергские поля! О холмы возвышенны! Где столько раз в ночи, луною освещенный, Я, в думу погружен, о родине мечтал.

В приведенном отрывке есть все, что необходимо для такого рода произведений: и напыщенные переносы ударений, превращающие строфы в подобия ребусов, и искажения слов, и державинская медь окончаний и рифм, и неоправданно длинные речевые периоды словом, все то, что отвечало эстетике жанра. И вместе с тем внутренняя музыка стихов, их неповторимый звук, какаято неземная, католическая торжественная их поступь не оставляют возможности усомниться в том, что Батюшков поэт истинный и высокий. И конечно, ему дано знание своей судьбы. Еще в двадцатилетнем возрасте он напишет:Как ландыш под серпом убийственным жнецаСклоняет голову и вянет, Так я в болезни ждал безвременно конца

И думал: Парки час настанет. Возвышенное и героическое в их обыденном понимании представляют собой личное мужество поэта, который осознал трагическое содержание жизни. Свои чувства и переживания он выражал в доступном ему языке и образах. Его гений не развился до пушкинского. Не изобретая в поэзии ничего нового, пользуясь исключительно подручными средствами, из того материала, который позволял сочинять лишь баллады и оды, он выстраивает изящные и психологически тонкие сюжеты, которые и сейчас обладают каким-то очень актуальным, современным звуком. Я чувствую: мой дар в поэзии угас, И Муза пламенник небесный потушила;

Печальна опытность открыла Пустыню новую для глаз, Туда меня влечет осиротелый Гений, В поля бесплодные, в непроходимы сени, Где счастья нет следов, Ни тайных радостей неизъяснимых снов.

Подобное чувство звука в наше время имел, пожалуй, только Бродский, и поэтому иногда кажется, над плечом его парит тень Батюшкова. Многое соединилось в его судьбе: и личная драма, и личная неустроенность человека необеспеченного, для службы не созданного, беспокойного. Миссия поэта ни славы, ни денег не сулила. И тогда истинное героическое содержание жизни стало единственным ее содержанием. Батюшков не сфальшивил ни в одном стихотворении. Возвышенная его Муза возлежит на терниях реальности. Какими бы литературными штампами и приемами ни маскировал ее поэт острые шипы выпирают и терзают его душу…

Исполненный всегда единственно тобой, С какою радостью ступил на брег отчизны! Здесь будет, я сказал, душе моей покой, Конец трудам, конец и страннической жизни. Все сбылось…

Рисунок середины прошлого века: спиной к зрителю у открытого окна невысокий, коротко остриженный человек в долгополом сюртуке и ермолке все неподвижно и скованно, как будто время остановилось. Это Константин Батюшков.

Русская поэзия XVIII века была одушевлена пафосом созидания. Русские поэты осваивали богатый опыт накопленных европейской культурой литературных жанров, тем, приемов с таким же чувством, с каким любой молодой подмастерье осваивает премудрости профессии у иноземного учителя. Не терпелось творить самостоятельно и превзойти иноземных учителей.

Что наш язык земной пред дивною природой С какой небрежностью и легкою свободой Она рассыпала повсюду красоту И разновидное с единством согласила! Но где, какая кисть ее изобразил Едва-едва одну ее черту.

Карамзин утверждал, что удел поэзии иной; ей надлежит создавать свой, прекрасный и совершенный мир мечты мир, в котором воплотится то, что невозможно в мире существенном, верил в нравственный мир человека, в его душу и сердце.

Мнил я быть в обетованной Той земле, где вечный мир; Мнил я зреть благоуханный Безмятежный Кашемир.

Через совершенство отдельного человека поэт мечтает перейти к совершенству мира. Первым среди тех поэтов, кому пришлось развивать в новом столетии программу, намеченную Карамзиным, следует считать Константина Николаевича Батюшкова. Уже в ранних его стихотворениях видно отношение к поэзии, как к особенному идеальному миру более совершенному и гармоничному, чем земной:

Мы сказки любим все, мы дети, но большие, Что в истине пустой Она лишь ум сушит, Мечта все в мире золотит, И от печали злыя Мечта нам щит.

В стихотворении Мои пенаты Батюшков уже непосредственно создает свой мир поэта мир, свободный от зла и противоречий, где царят любовь и дружба, счастье и радость, где осуществляется органическая преемственность и непрерывность культуры:

Слетят на голос мирный Беседовать со мной: И мертвые с живыми Вступили в хор един!.. Что вижу Ты пред ними, Парнасский исполин, Певец героев, славы…

К. Н. Батюшков в поэзии всегда придерживался принципа, который провозгласил в начале своего творческого пути: Живи, как пишешь, и пиши, как живешь. Отсюда в его литературном наследии много посланий друзьям: Н. И. Гнедичу, К. Дашкову, К друзьям. В этих стихах слышна речь человека, обращенная к понимающим его людям. Стихи понятные и доступные читателю, но не становящиеся от этого хуже. Они проникают в душу читателей, наполняют ее тем же возвышенным и скорбным чувством, которое владело поэтом в минуты вдохновения и работы:

Я видел бледных матерей. Из милой родины изгнанных! Я на распутье видел их, Как, к персям чад прижав грудных, Они в отчаянье рыдали И с новым трепетом взирали На небо рдяное кругом.

В стихотворении К Дашкову отчетливо звучит голос поэта-патриота, который не может равнодушно видеть муки Родины, не замечать страдания соотечественников, предаваясь миру иллюзий и фантазий. Поэт не собирается прятаться от проблем в созданном им нереальном мире. Он готов разделить все тяготы, переживаемые Отчизной, иначе:

Нет, нет! Талант погибни мой И лира, дружбе драгоценна, Когда ты будешь мной забвенна, Москва, отчизны край златой!

Александр Сергеевич Пушкин высоко ценил поэтическое наследие Батюшкова, отмечал его необыкновенный лиризм, умение просто и доходчиво беседовать с читателями.

Пускай в сединах, но с бодрою душой. Беспечен, как дитя, всегда беспечных граций, Он некогда придет вздохнуть в сени густой Своих черемух и акаций.

Лирика этого замечательного поэта прекрасна и созвучна нашему времени, когда рушатся идеалы, шатаются системы, но неизменными остаются духовные ценности и ориентиры.

Нет, нет! Пока на поле чести, За древний град моих отцов Не понесу я в жертву мести И жизнь и к родине любовь…