Люблю Бунина. Люблю бесконечно. Люблю за простоту и ясность языка, за неторопливое, спокойное повествование, за непревзойдённую музыку стиха. Чем больше его читаю, тем сильнее он притягивает к себе. И я снова открываю его книги. Открываю, чтобы ещё раз увидеть “в глуши лесной” “родник студёный”, услышать, как “бушует полая вода”, подышать “сухим смолистым ароматом” в бунинском бору.

Люблю размышлять вместе с поэтом о счастье.

О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.

В бездонном небе лёгким белым краем
Встаёт, сияет облако. Давно
Слежу за ним... Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.

Окно открыто. Пискнула и села
На подоконник птичка. И от книг
Усталый взгляд я отвожу на миг.

День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне...
Я вижу, слышу, счастлив. Всё во мне.

Итак, тема стихотворения — вечная тема счастья. Тема эта закреплена и кольцевой композицией (о счастье — счастлив). Но почему же стихотворение называется «Вечер»? Не проще ли было бы назвать его «Счастье»? Нет. Тогда бы не осталось поэтической загадки. Пусть маленькой, но загадки.

Так что же такое счастье? Много ли нужно для счастья? “О счастье мы всегда лишь вспоминаем”, — говорит поэт. Вспоминаем лишь в особо радостные, счастливые минуты. Вспоминаем, как о чём-то непостоянном, преходящем. “А счастье всюду”, — утверждает поэт. Смелое утверждение. Но пока не очень смело предполагает:

Может быть, оно
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно…

А разве не счастье — видеть, как

В бездонном небе лёгким белым краем
Встаёт, сияет облако?

Разве можно оторвать взгляд от этого прекрасного сияния, вызванного вечерней зарёй? Конечно, нет. И поэт не отрывает взгляда. “Давно слежу за ним...” — пишет он, даже многоточиями продлевая минуты восторга, радости, счастья. Так вот что подарило поэту счастье — вечер! Вечерняя заря! И теперь понятно, почему стихотворение названо «Вечер».

Но в следующих строчках слышится сожаление.

Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.

Что же мы должны знать, чтобы быть счастливыми? Во-первых, мы должны знать, что счастье — всюду, во-вторых, уметь его видеть, замечать во всём обыденном. Вот

Окно открыто. Пискнула и села
На подоконник птичка.

Как вовремя она появилась и заставила отвести “усталый взгляд” от книг. Ещё один подарок судьбы. Сейчас поэт с упоением понаблюдает за незваной гостьей. А когда она будет улетать, вслед за ней снова поднимет взор на небо. Уже исчезли сияющие облака.

День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне...

Многоточие, которым заканчивается предпоследняя строчка, — это осознавательный знак (осознание того, что следует за ним), пауза перед философским заключением.

Поэт бесконечно счастлив, что имеет возможность видеть, слышать всё это и поведать миру о своём счастье. И заключительный аккорд — “Всё во мне” — это не самовосхваление, не самоупоение, а благодарение Богу, Всевышнему.

А дальше поэт, отдохнувший, счастливый, вернёт свой взгляд к книгам, от которых он оторвался лишь “на миг”. Книги — ещё одно счастье поэта, они доставляют ему “почти физическое наслаждение”. Не случайно слова “книг — на миг” вынесены на сильную позицию конца строки и составляют выразительную рифму. Вот так осенний вечер, сияющие облака заполняют душу поэта счастьем, а он заражает нас своим жизнелюбием, жизнеутверждением. И мы вместе с ним уверены, что счастье всюду. К выводу этому поэт подводит нас не торопясь, не прибегая к громким фразам. Философский разговор-наставление (а поэт уже с первых строк превратил нас в своих собеседников, употребляя местоимение “мы”) не терпит ни спешки, ни поучения. Тонкий психолог Бунин знает об этом. Поэтому он плетёт поэтическую ткань стихотворения так, что мы вынуждены, читая его, делать многочисленные паузы и задумываться. Пауз в стихотворении так много, что невозможно на них не остановиться отдельно.

К обычным, обязательным паузам в конце строк присоединяются логические (смысловые) и психологические (диктуемые мыслью автора) паузы внутри строк. Логические паузы просто отделяют друг от друга группы слов, объединённые общим смыслом. Их всего лишь шесть-семь. Это как бы естественные паузы (“О счастье / мы всегда / лишь вспоминаем”, “Вот этот сад осенний / за сараем...”, “В бездонном небе / лёгким белым краем...”, “А счастье / только знающим дано”, “Усталый взгляд / я отвожу на миг” и “Гул молотилки / слышен на гумне”). Остальные внутристиховые паузы создаются многочисленными точками (шесть строк из четырнадцати имеют переносы), запятыми, многоточием. Длительная пауза во второй строчке предназначена усилить значение утверждения “А счастье / всюду. / Может быть, оно...”

Паузы во второй и третьей строчках второго четверостишья — это экспрессивные паузы пространственно-временного воздействия на читателя.

В бездонном небе / лёгким белым краем /
Встаёт, / сияет облако. / Давно /
Слежу за ним... / Мы мало видим, / знаем...

Паузы последней строчки стихотворения — самые важные. Останавливаясь после каждого слова, мы вслед за поэтом осознаём, что и мы счастливы. Счастливы тем, что живём на белом свете, что сама жизнь — уже счастье. И мы наполняемся “тихим” счастьем, чувствуем его. В этой прекрасной концовке — внутренняя гармония автора, равновесие, согласие с миром, с самим собой, слиянность с окружающим миром. Автор — стократ гений, потому что и нам объяснил это, “поднёс на блюде”. “Поднёс” тихо, умно, просто.

Я вижу, слышу, счастлив. Всё во мне.

Эти заключительные слова столь магичны и сильны, что вовсе не кажутся уже бунинскими... Это уже наши слова, наш голос сливается с голосом самого автора. Великий Бунин поэтическими средствами заставил нас почувствовать наше счастье.

Для выполнения столь важной миссии Бунин выбрал совершенную форму стиха — сонет. Сонет легко воспринимается, четырнадцать строк его идеально скомпонованы изнутри и поэтому хорошо запоминаются. Начальные два четверостишия (катрена) раскрывают тему сонета, а следующие за ним два трёхстишия (терцета) содержат в себе вывод произведения. Каждая строфа в сонете — это своего рода ступень в развитии актуальной философской мысли. В первом катрене бунинского сонета задана тема (“О счастье мы всегда лишь вспоминаем”) и выражена основная мысль (“А счастье всюду”). Дальше эта мысль раскрывается (“Может быть, оно // Вот этот сад...”), развивается и получает логическое завершение (“А счастье только знающим дано”). Так эти два катрена уже представляют собой законченное целое и имеют, как и всё произведение, красивое кольцевое обрамление (“О счастье... а счастье...”). В терцетах заключён вывод по всему произведению (“Я вижу, слышу, счастлив, // Всё во мне”). В этой тихой концовке, мы уже сказали, слышится благодарение Богу. Благодарение за то, что мы обладаем великим счастьем видеть осенний сад, сияющие от вечерней зари облака, слышать писк птички и гул молотилки на гумне. К теме Бога отсылает в первом терцете образ птички (божьей птички), книг (библейских сказаний), во втором терцете образы дня (“День вечереет”), молотилки и гумна, в связи с которыми вспоминается афоризм “Бог даёт день, Бог даёт и пищу”.

Такая чёткость строения, соответствие формы содержанию придают бунинскому сонету удивительную целостность, законченность, совершенство. Вот за всё это я и люблю Бунина. Читая его, отдыхаешь душой, новым взглядом смотришь на окружающее, исцеляешься от всего того, что отягощало тебя.