В русской литературе тема поэта и поэзии является одной из ведущих. Стихи такого рода всегда представляют собой своеобразный творческий самоотчет, напряженную авторскую исповедь, почему и приковывают к себе внимание читателя. Как же звучит эта тема в творчестве М. Цветаевой?

Слово «поэт» для М. Цветаевой звучит всегда трагично, так как поэт не совпадает со своей эпохой, он — «до всякого столетья». Причастность к тайнам бытия, поэтические прозрения не спасают его от жестокости окружающего мира. Поэт чувствует себя в мире изгоем, лишним:


Что же мне делать, слепцу и пасынку,

В мире, где каждый и отч и зряч,

Где по анафемам, как по насыпям —

Страсти! где насморком

Назван — плач!


Эта тема особенно напряженно звучит в цикле «Поэт», но в этом же цикле есть и совершенно иная трактовка судьбы поэта:


Поэты мы — ив рифму с париями,

Но, выступив из берегов,

Мы бога у богинь оспариваем

И девственницу у богов!


Это значит, что поэт, будучи вытесненным за пределы жизни человеческой, оказывается соразмерным всему мирозданию, и только там его подлинная жизнь. С присущей ей афористичностью М. Цветаева дала такое определение поэта: «Равенство дара души и слова — вот поэт». О своей душе она сказала: «Душа родилась крылатой», и «дар души», о котором говорила М. Цветаева, по-видимому, включает в себя и это ощущение окрыленности и свободы, которое дает возможность прозрения законов, движущих бытием:


Мы спим — и вот, сквозь каменные плиты,

Небесный гость в четыре лепестка.

О мир, пойми! Певцом — во сне — открыты

Закон звезды и формула цветка.


М. Цветаевой всегда было свойственно романтическое представление о поэтическом творчестве как о бурном порыве, захватывающем всю душу: «К искусству подхода нет, ибо оно захватывает», «Состояние творчества есть состояние наваждения», «Поэта— далеко заводит речь». Поэт и дело поэта воплощались в образах «легкого огня», «тайного жара», несгорающей птицы Феникс. В более поздних цветаевских произведениях судьба поэта приобретает еще более катастрофическое освещение:


Поэтов путь: жжя, а не согревая,

Рвя, а не взращивая — врыв и взлом —

Твоя стезя, гривастая кривая,

Не предугадана календарем!


Писать стихи, по мнению М. Цветаевой, — это все равно что «вскрыть жилы», из которых неостановимо и невосстановимо хлещут и «жизнь» и «стих». Но исступленный порыв с необходимостью должен сочетаться с железной дисциплиной, с работой «до седьмого пота». «Творческая воля есть терпение», — заметила она в одном из писем. Об упорном творческом труде говорит она и в стихах составляющих цикл «Стол», и в стихах, обращенных к А. С. Пушкину:


Прадеду — товарка: В той же мастерской!

Каждая помарка —

Как своей рукой...

Пелось как — поется

И поныне — так

Знаем, как «дается»!

Над тобой «пустяк»,

Знаем — как потелось!..


Сущность же поэзии М. Цветаева видела в том, что она передает «строй души» поэта. Этот душевный строй должен быть новым, не похожим на другие. Поэту запрещается повторять то, что уже было сказано, он должен изобретать свое, открывать и воплощать новые душевные состояния. «Не хочу служить трамплином чужим идеям и громкоговорителем чужим страстям», — писала М. Цветаева.

Для того, чтобы воплотить свое, индивидуальное видение мира, поэту необходимо услышать в стертых, обиходных словах нечто новое. В прислушивании поэта к звукам жизни и словам М. Цветаева видела основу поэтического творчества: «Словотворчество есть хождение по следу слуха народного и природного, хождение по слуху. Все же остальное — не подлинное искусство, а литература» («Искусство при свете довести»). Но поэт не только вслушивается в звучание жизни, но и трансформирует его:


Жизнь, ты часто рифмуешь с: лживо, —

Безошибочен певчий слух!


Так понимаемая поэзия стала для поэта опорой в тяжких жизненных испытаниях. «Ни с кем, одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, — без круга, без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака, а зато... А зато — всё», — говорила М- Цветаева в одном из писем. «Всё», — это поэзия, ставшая для нее высшей причастностью.