Cочинение «Темные места честного "Слова о полку Игореве" »

юркское слово «кура» - стена, ограда (в современном татарском - кура, в казахском - кора). Древность его доказывается тюркскими памятниками Х-XI веков. Происхождение его прозрачно - от корня «кур» - строй, воздвигай;
(курган - крепость, постройка; курма - тоже; куран - тоже, курм - тоже) (1).
В «Слове» еще не употребляется лексема «стена» (она германского происхождения и пришла в русский язык позже). Ее эквивалент - «забрало» («въ Путивле на забрало»).
Стена русского города Путивля - забрало; стена половецкого города Тмутороканя - «кура».
Родительный падеж множественного числа - «кур». Таким образом перевожу: Всеслав «доскокал до стен Тмутороканя». «Кура» - еще один невидимый тюркизм «Слова». Переписчик мог уже не знать древнего значения этой лексемы, но сохранил ее без перевода и толкования благодаря тому, что она звучала знакомо. В русском языке были формальные аналоги. По этой причине могли сохраниться и некоторые другие невидимые тюркизмы:в «Слове» и прочих памятниках.

Аминь!

(Смысл древнееврейского слова «аминь» - истинно, правильно, верьте!) Итак, мы предположили, что пергаментный список «Слова» дошел до Переписчика XVI века без последних страниц. И ему пришлось дописывать окончание.
Он не обладает всей суммой знаний исторических и выдающимся литературным даром, которые требуются для завершения такой непростой вещи. Да ему этого и не нужно. Задача его проста-сделать переписанную повесть понятной читателю XVI века.
В последней уцелевшей части «Слова» описывается побег Игоря, и этот эпизод, по мнению невольного соавтора, завершался в утерянных страницах картиной возвращения князя на родину, всенародной радостью пo случаю его избавления.
Воинские повести, которых в те дни немало писалось, обычно кончаются здравицей в честь героев. И нарушать столь популярную традицию Переписчик не стал.
Таким путем, на мой взгляд, сложилась фабула Дописки. Стилистически весь финал - вполне цельный, самостоятельный кусок, резко отличный от остального текста. Кажется, что все слова финала изображены заглавными буквами. То ли предвкушение окончания трудной работы наполняет ликованием последние строки? То ли представившаяся возможность самостоятельного творчества дает эмоциональный разгон перу копииста? Но очевидно одно - невероятная гремящая нота разрушает тонкую, пластичную конструкцию поэмы. Нелепая, как фанфара в финале «Концерта для струнного оркестра». Как туш и призы чемпионские марафонцу, пришедшему последним.
Не мог сам автор сделать такой вывод в пользу Игоря. Он-то знает его подлинную цену.
Переписчик же уверен, что литературные произведения в древности посвящались самым выдающимся деятелям Руси. Ход его мыслей вполне прочитывается - была веская причина у киевского писателя обратиться к житию Игоря. И, видимо, вскрывалась она в утерянных страницах. Возможно, там Игорь стал великим киевским князем и прославил свое имя победами над погаными. А весь предыдущий текст - лишь вступление к настоящей повести о голове русской земли..После побега Игорь, вероятно, собрал новое войско и нанес: поганым сокрушительное поражение. И это логично, ибо стоило ли браться за перо для того только, чтобы отметить неудачу какого-то князя!- полагает П-16.
Так, по-моему, Игорь стал головой русской земли.
Весь последующий текст развивает тему головы.

Солнце светится на небесе -
Игорь князь въ Руской земли.
Девици поють на Дунай,
вьются голоси чрезт» море до Кiева.
Игорь идетъ по Боричеву къ Святой Богеродици Пирогощей.

Давно исследователи стараются понять, почему Игорь, вопреки летописным сведениям, едет из плена в Киев. а не в Новгород-Северск. Но если учесть, что из текста «Слова» не явствует его Новгород-Северская «прописка» и Святослав киевский называет Игоря и Всеволода «о моя сыновчя», термином, вышедшим к XVI веку из употребления (сыновец - племянник, двоюродный брат) и отчество у Игоря - Святославич, то нетрудно решить, в каких отношениях состоит «юный» Игорь с великим князем, и где дом его отчий. В Киеве. И после побега куда стопы свои направит блудный сын? В Киев, к отню злату столу. А других источников по Игорю, как я предполагаю. Переписчик попросту не знал, ориентировался исключительно на те данные, что сумел почерпнуть из «Слова». Проверять свою версию анализом летописной литературы он не счел нужным: отношение к «Слову» у него было не такое как у нас. Он выполнял работу не исследовательскую. По нему - лишь бы складно. Но указав путь следования Игоря к Киеву, он допускает очень любопытную неточность. По Воричеву взвозу проходит дорога, ведущая не из Поля, а из глубин Руси
Пешему Игорю надо было обогнуть Киев, дав огромный круг, чтобы вступить на Боричев взвоз.

Страны ради, гради весели.

Формально строка совершенна. Гремящая аллитерация с открытым гласным (ра-ра-ра), маршевый ритм - создают музыкальный подтекст, соответствующий праздничному смыслу лексической композиции. Великолепная стилизация.
...Изъявление радости, как говорилось - традиционная деталь сюжета летописной повести, если речь идет о победе или избавлении. В Ипатьевской летописи: «Се же избавление створи господь въ пятокъ въ вечеръ. И иде пеш 11 денъ до города Донця, и оттоле иде во свои Новъгородъ и обрадовашася ему. Из Новъгорода иде ко брату Ярославу къ Чернигову, помощи прося на Посемье. Ярославъ же обрадовался ему и помощь ему да(ти) обеща... Игорь же оттоле еха ко Киеву къ великому князю Святославу и радъ бысть ему Святославъ, такъ же и Рюрикъ, сватъ его».
Этими словами кончается летописная повесть.
Отметим, что ни о каком молении не упомянуто: Игорь озабочен насущными делами.
Фактическая сторона летописной информации не вызывает сомнений. Маршрут его логичен и оправдан:
Поле - Донецк - Новгород-Северск - Чернигов - Киев.
Единственно в чем может упрекнуть летописца строгий историк - в христианской жалостливости. Хронист-монах за событиями не видит того идейного смысла, который явлен Автору. Он по-христиански порицает Игоря за разбой в Переяславском княжестве более, чем за опрометчивый поход его в Степь. Недаром в горьком монологе у Каялы Игорь вспоминает свое избиение «христиан». И вот теперь бог покарал его. Половцы, по мнению летописца, бич божий, наказующий Игоря за rpexи его прежние.
Но в муках грешник очистил душу и исцеленным возвращается на родину, прощенный богом.
И рады ему жители Новгород-Северского за то, что вернулся сам, оставив в чужой земле тысячи их сынов братьев и отцов. И рад двоюродный брат Ярослав черниговский (погиб воевода Ольстин Олексич и весь полк его).
И рад Святослав Всеволодич и сват его Рюрик (им пришлось по вине Игоря еще раз встретиться с Кончаком у Переяславля и считать плененных и казненных половцами людей русских, не говоря уже о том, что Игорь сорвал их далеко идущие замыслы).
Когда Святослав узнал от купцов о разгроме и пленении Игоря, он будто бы сказал: «Да како золъ ми бяшетм на Игоря, тако ныне жалую болми по Игоре, брате моемъ».
Святослав при встрече с обесславленным, несчастным князем мог проявить жалостливую радость сильного. Иного неудачник Игорь и не достоин. Последнюю попытку выбиться в «великие» он использовал, и другой возможности ему более не представится. И при всей доброте, проявленной к Игорю, летописец не может заставить ликовать всю Русь по случаю возвращения Игоря («Голова Руси» бьется у чужих порогов, вымаливая крохи
помощи).
Чувства, описанные в летописи, не общенародные, а частные, родственные. «Страны ради, гради весели» - мог утверждать человек, незнакомый со всей этой историей.
Лаврентьевская летопись и вовсе «безрадостна». Ее сообщение кончается сухо и деловито: «И по малыхъ днехъ ускочи Игорь князь у половець. Не оставить господь праведного въ руку грешничю, очи бо господни но боящаяся его, а уши въ молитву ихъ. Гониша бо по немъ и не обретоша».
Постскриптум:
Радость, обобщенная, общехристианская, была уже знакома книжнику XVI века. Это возвышенное чувство испытано Русью, сбросившей трехсотлетнее иго. И выражение в литературе такой радости становится привычным настолько, что, переписывая поэму, повествующую о поражении, книжник заканчивает ее бравурными фразами, более подходящими к победным сводкам.

«Слово» начиналось славой князьям XI века, старому Ярославу, храброму Мстиславу и др. Тем, кто объединял, собирал Русь. Им автор противопоставляет некоторых старых и нынешних князей, несущих розно родную землю.
И этим князьям не песнь его, а обличение. Зачинщиком распрей автор считает Владимира Мономаха. Он проводит линию «от старого Владимира до нынешнего Игоря».
Исследователи увидели в этом соседстве оппозицию. Переписчик же и вовсе решил, что автор хочет воспеть нынешних князей, также как Боян - прежних. Он использовал зачин как предлог для кольцевой композиции и появляются в финальной части обобщающие формулы:

Певше песнь старымъ княземъ, а по томъ молодымъ пети -
Слава Игорю Святъславлича, буи-тур Всеволоде
(Владимiру Игоревичу!)
Здрави князи и дружина: побарая за христьяны на поганыя плъки!

Боян пел славу старому Ярославу, храброму Мстиславу, красному Роману Мстиславичу понятно почему. Но почему теперь должна возноситься слава этим «молодым»? Неуместность подобной здравицы очевидна.
...Впервые в тексте появляются «Христианы», причем в написании позднем, не ранее XV-XVI веков. В эпоху «Слова» в ходу иная форма - «крестьяне» («кристиане»). И только, когда старое произношение наполнилось иным содержанием - земледелец, утверждается единственная - христиане.
И, наконец, последний аккорд финала.
Блик странного света, на миг вырвавший из темноты , истинный лик писателя-Переписчика.
Строка выдает его настоящее отношение к идее княжеской славы, которая добывалась дорогой ценой. Он мог лишь догадываться о будущих победах Игоря, но он твердо знал уже, что одно его мероприятие закончилось трагически.
В княжеских сварах гибли люди и во времена Переписчика. Он давно размножает рукописи, в которых князья добывают себе честь и хвалу, принося в жертву многие тысячи крестьянских жизней. И как бы не вставал он на цыпочки, выкрикивая славу неведомым князьям - Игорю и Всеволоду, забыть только что переписанные им строки, живописующие кровавую участь дружины их - он не мог.
...Чръна земля подъ копыты костьми была посеяна, а кровiю польяна...
...ту кроваваго вина недоста, ту пиръ закончаша храбрiи Русичи - сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую...
...а Игорева храбраго плъку не кресити...
«Слово» переписывалось для продажи какому-нибудь владетельному лицу. Возможно, князю. И Переписчик был ограничен в выражениях чувств своих. Он скрывает под ворохом крашеных лепестков славословия блестящий, горький шип.
Термин «аминь», заключая каждую молитву, каждый церковный текст и многие произведения героического жанра,, приобретает в народном языке предметное значение - конец (1).
Народная семантика тонко обыграна Переписчиком.
...Мусин-Пушкин расчленил последнюю фразу «Слова о полку Игореве» так: «Княземъ слава а дружине! Аминь». И перевел: «князьям слава и дружине! Конец». Эта разбивка и перевод приняты всеми следующими переводчиками.
В предисловии к своему изданию Мусин-Пушкин писал: «Остались еще некоторые места невразумительными, то и просит (переводчик) всех благонамеренных читателей сообщить ему свои примечания для объяснения сего древнего отрывка Российской словесности».
До сих пор «благонамеренные читатели» признают, что противительный союз «а» здесь употреблен автором в значении сочинительного - «и».

В «Слове» четко разделяются эти два союза.
...А Игорь Князь поскочи горностаемъ къ тростiю и белымъ гоголемъ на воду. Въвръжеся на бръзъ комонь и скочи съ него босымъ влъкомъ и потече къ лугу Донца и полете соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку и обеду и ужине...
И т. п.
Нет ни одного случая применения «а» в качестве союза «и», да и зачем, если оба союза полноправно участвуют в грамматике «Слова».
...не мало ти величия, а Кончаку нелюбия, а Руской земли веселиа.
...Всеславъ князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше... и т. п.
Но мы договорились, что заключение написано другим человеком, в другое время. Может быть, в языке Переписчика «а» употреблялся вместо «и»?
Вот примеры из финала:
...Певше песнь старымъ Княземъ, а по томъ молодымъ пета...
...Здрави князи и дружина...
Как видим и здесь оба союза выступают в традиционных для русского языка значениях. Нет никаких грамматических и исторических основании подозревать, что писатель вдруг применяет союз «а» в качестве сочинительного, противореча грамматике всего текста.
В «Слове» союз «и» встречается в 88 случаях, «а» - в 55.
Н. М. Дылевский отмечает с полной серьезностью этот удивительный факт: «В одном случае союз «а» встречается в соединительном значении: «Княземъ слава а дружине» (2).
Одно то, что он признает возможность такого невероятного, необъяснимого нарушения, делает несерьезным название его статьи. Он даже не пытается найти хоть какое-то объяснение подозрительно одинокому «а» или объявить розыск прецедентов в истории древнерусской письменности. Просто констатирует наличие - и все. Почему не признают знаменитое «а» противительным союзом? Потому, что получается фраза шокирующая:
«Князьям - слава, а дружине - аминь!»
Не укладывается это в сознании мудрых ученых. Позволить себе такое! Закончить дерзостью великое произведение, гордость славянской литературы!.. Невозможно! Пусть лучше это треклятое «а» превратится в «и».
...Фемиде завязывали глаза, дабы взор ее не отвлекался на созерцание многочисленных истин. Ибо Истина - одна, в сердце твоем. И только она подскажет тебе нужное решение. Эту Истину сейчас называют убежденностью. Или более точным термином - предубежденностью.
Великое произведение должно быть во всем строгим и последовательным. Никаких тебе отклонений в стороны:. не до шуток. И уничтожают таким прочтением одну из самых гениальных строк мировой поэзии,
Сверкнув случайно из-под пера рядового монаха и не мечтавшего о литературной славе, она по достоинству стала печальным алмазом в жестяном венце златого слова славянской письменности.
Веками, тысячелетиями скачут лихие воины «аки серые волци в поле, ищущи себе чести а князю славы».

Слава Игорю Святъславлича!
Буйтур Всеволоде!
(Владiмиру Игоревичу!)
Здрави князи и дружина,
побарая за христъяны на поганыя плъки!
Княземъ - слава, а дружине -
аминь...

Автор «Задонщины» имел перед собой полный экземпляр «Слова». И мы вправе предположить, что отблеск подлинного финала отразился в завершающих словах «Задонщины». «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче» посвящено замечательной победе объединенных сил восточных славян и их союзников литовцев над ханом Мамаем. Эта победа вдохнула уверенность в Русь: впервые почувствовала она, что сокрушить силу татарскую можно.
Казалось бы, здесь место здравице и славе великому Дмитрию Донскому и его сподвижникам действительно «побаравшим за христиан» поганые полки.
Дмитрий Донской, великий князь, заслужил право называться головой русской земли, солнцем на небесах ее, право быть воспетым странами и городами. И уж такой литой строкой - «страны рады, грады весели», если бы она значилась в «Слове», автор «Задонщины», надо полагать, не преминул бы воспользоваться.
Во всем послушно следуя поэтике великого образца, Софоний, надо полагать, придал бы достойное значение в своем труде и апофеозному финалу, который более подходит к «Задонщине», чем к «Слову». Но этого не случилось, вероятней всего потому, что в том экземпляре «Слова» заключительные строки несли другое, несравненно более грустное содержание. Заканчивалось «Слово» не здравицей, а монологом Игоря, в котором он подводил печальный итог своей деятельности. И слушателем его единственным был Овлур. Маршрут побега пролегал мимо поля несчастной битвы и горестные воспоминания заставили князя произнести прочувственно те слова, ради которых и писалось, наверное, «Слово о полку Игореве».
Лучшие строки поэмы, И эмоциональное воздействие их так сильно, что автор «Задонщины», перелагая на свой материал, - создает самую художественную, самую волнующую часть «Задонщины», в которой живет свет истинной, драматической правды.
Поразительно - повесть о великой победе русского народа кончается не здравицей, не славой, а печалью.
Монолог Дмитрия Донского после битвы:
«И князь великий Дмитрий Иванович говорит:
Братья и бояре, князья молодые! Вам, братья, место суда между Доном и Днепром на поле Куликовом, на речке Непрядве; положили вы головы за русскую землю и за веру христианскую. Простите меня, братья, и благословите в этом веке и в будущем.
Пойдем, брат, князь Владимир Андреевич, в свою залесскую землю и сядем брат на своем княжении. Чести мы, брат, добыли и славного имени. Богу нашему слава». (Перевод).
Сколько достоинства и скромности в словах Освободителя Родины. Мягко, ненавязчиво оттенена мысль о бескорыстности его служения: не за великий престол, не за право быть самодержцем - эта битва.
Я предполагаю, что в покаянном монологе Игоря говорилось все то, что скрывалось прежде в намеках Бояна. И, наверное, были там слова: «Простите мя, братья...»