Cочинение «Культура Древней Руси»

ариться в жарко натопленных деревянных банях.
Составители летописных сводов ХVI в. обратили внимание на несоответствие первой части рассказа, о
посещении апостолом Андреем Киева, со второй, они заменили бытовой рассказ благочестивым преданием,
согласно которому Андрей в Новгородской земле оставляет свой крест. Таким образом, большая часть
летописных сказаний, посвященных событиям IХ – конца Х столетий, связана с устным народным творчеством,
его эпическими жанрами.
Исторические повести и сказания в составе летописи
По мере того как летописец переходит от повествования о событиях давно минувших лет к недавнему
прошлому, материал летописи становится все более исторически точным, строго фактическим и официальным.
Внимание летописца привлекают только исторические личности, находящиеся на вершине феодальной
иерархической лестницы. В изображении их деяний он следует принципам средневекового историзма. Согласно
этим принципам в летопись должны заноситься события лишь сугубо официальные, имеющие историческое
значение для государства, а частная жизнь человека, окружающая его бытовая обстановка не интересует
летописца.
В летописи вырабатывается определенный и четкий идеал князя-правителя. Этот идеал неотделим от
общих патриотических идей летописи. Идеальный правитель выступает живым воплощением любви к родной
земле, ее чести и славы, олицетворением ее могущества и достоинства. Все его поступки, вся его
деятельность определяются благом родины и народа. Поэтому князь в представлении летописца не может
принадлежать самому себе. Он в первую очередь исторический деятель, который появляется всегда в
официальной обстановке, наделенный всеми атрибутами княжеской власти. Д. С. Лихачев отмечает, что князь
в летописи всегда официален, он как бы обращен к зрителю и представлен в наиболее значительных своих
поступках. Добродетели князя являются своего рода парадной одеждой; при этом одни добродетели чисто
механически присоединяются к другим, благодаря чему стало возможно совмещение идеалов светских и
церковных. Бесстрашие, храбрость, воинская доблесть сочетаются со смирением, кротостью и прочими
христианскими добродетелями. Если деятельность князя направлена на благо родины, летописец всячески
прославляет его, наделяя всеми качествами наперед заданного идеала. Если деятельность князя идет вразрез
с интересами государства, летописец не жалеет черной краски и приписывает отрицательному персонажу все
смертные грехи: гордость, зависть, честолюбие, корыстолюбие и т. п. Принципы средневекового историзма
получают яркое воплощение в повестях "О убьеньи Борисове" (1015 г.) и об ослеплении Василька
Теребовльского, которые могут быть отнесены к жанру исторических повестей о княжеских преступлениях.
Однако по своему стилю это совершенно разные произведения. Повесть "О убьеньи Борисове" излагает
исторические факты убийства Святополком братьев Бориса и Глеба с широким использованием элементов
агиографического стиля. Она строится на контрасте идеальных князей-мучеников и идеального злодея —
"окаянного" Святополка. Завершается повесть похвалой, прославляющей "христолюбивых страстотерпцев",
"сияющих светильников", "светлых звезд" — "заступников Руской земли". В ее концовке звучит молитвенный
призыв к мученикам — покорить поганых "под нозе князем нашими и избавить их "от усобныя рати", дабы
пребывали они в мире и единении.
Так, в агиографической форме, выражена общая для всей летописи патриотическая идея. В то же время
повесть "О убьеньи Борисове" интересна рядом "документальных" подробностей, "реалистических деталей".
Написанная попом Василием и помещенная в летописи под 1097 г., "Повесть об ослеплении Василька
Теребовльского" выдержана в стиле историко-документальном. Экспозицией сюжета является сообщение о
съезде князей "на устроенье мира" в Любече. Единодушие собравшихся выражено речью, сказанной якобы
всеми князьями: "Почто губим Руськую землю, сами на ся котору деюще? А половци землю нашю несуть розно,
и ради суть, оже межю нами рати. Да ноне отселе имемся в едино сердце, и блюдем Рускые земли; кождо да
держить отчину свою...".
Устанавливаемый новый феодальный порядок взаимоотношений ("кождо да держит отчину свою") князья
скрепляют клятвой — крестоцелованием. Они дают друг другу слово не допускать распрей, усобиц. Такое
решение встречает одобрение народа: "и ради быша людье вси". Однако достигнутое единодушие оказалось
временным и непрочным, и повесть на конкретном, страшном примере ослепления Василька двоюродными
братьями показывает, к чему приводит нарушение князьями взятых на себя обязательств. Мотивировка
завязки сюжета повести традиционная, провиденциалистическая: опечаленный "любовью", согласием князей
дьявол "влезе" в сердце "некоторым мужем"; они говорят "лживые словеса" Давыду о том, что Владимир
Мономах якобы сговорился с Васильком о совместных действиях против Святополка Киевского и Давыда. Что
это за "некоторые мужи" — неизвестно, что в действительности побудило их сообщить свои "лживые словеса"
Давыду — неясно. Затем провиденциалистская мотивировка перерастает в чисто психологическую. Поверив
"мужам", Давыд сеет сомнения в душе Святополка. Последний, "смятеся умом", колеблется, ему не верится в
справедливость этих утверждений. В конце концов, Святополк соглашается с Давыдом в необходимости
захватить Василька. Когда Василько пришел в Выдубицкий монастырь, Святополк посылает к нему гонца с
просьбой задержаться в Киеве до своих именин. Василько отказывается, опасаясь, что в его отсутствие дома
не случилось бы "рати". Явившийся затем к Васильку посланный Давыда уже требует, чтобы Василько остался
и тем самым не "ослушался брата старейшего". Таким образом, Давыд ставит вопрос о необходимости
соблюдения Васильком своего долга вассала по отношению к сюзерену.
Заметим, что Борис и Глеб гибнут во имя соблюдения этого долга. Отказ Василька только убеждает
Давыда, что Василько намерен захватить города Святополка. Давыд настаивает, чтобы Святополк
немедленно отдал Василька ему. Вновь идет посланец Святополка к Васильку и от имени великого киевского
князя просит его прийти, поздороваться и посидеть с Давыдом. Василько садится на коня и с малой дружиной
едет к Святополку. Характерно, что здесь рассказ строится по законам эпического сюжета: Василько
принимает решение поехать к брату только после третьего приглашения. О коварном замысле брата Василька
предупреждает дружинник, но князь не может поверить: "Како мя хотять яти? оногды (когда недавно) целовали
крести. Василько не допускает мысли о возможности нарушения князьями взятых на себя обязательств.
Драматичен и глубоко психологичен рассказ о встрече Василька со Святополком и Давыдом. Введя гостя
в горницу, Святополк еще пытается завязать с ним разговор, просит его остаться до святок, а "Давыд же
седяше, акы нем", и эта деталь ярко характеризует психологическое состояние последнего. Натянутой
атмосферы не выдерживает Святополк и уходит из горницы под предлогом необходимости распорядиться о
завтраке для гостя. Василько остается наедине с Давыдом, он пытается начать с ним разговор, "и не бе в
Давыде гласа, ни послушанья". И только теперь Василько начинает прозревать: он "ужаслься", он понял обман.
А Давыд, немного посидев, уходит. Василька же, оковав в "двою оковы", запирают в горнице, приставив на
ночь сторожей.
Подчеркивая нерешительность, колебания Святополка, автор рассказывает о том, что тот не решается
сам принять окончательного решения о судьбе Василька. Святополк созывает наутро "бояр и кыян" и излагает
им те обвинения, которые предъявляет Васильку Давыд. Но и бояре, и "кыяне" не берут на себя моральной
ответственности. Вынужденный сам принимать решение, Святополк колеблется. Игумены умоляют его
отпустить Василька, а Давыд "поущает" на ослепление. Святополк уже хочет отпустить Василька, но чашу весов
перевешивают слова Давыда: "...аще ли сего (ослепления) не створишь, а пустишь й, то ни тобе княжити, ни
мнем. Решение князем принято, и Василька перевозят на повозке из Киева в Белгород, где сажают в "истобку
малу". Развитие сюжета достигает своей кульминации, и она дана с большим художественным мастерством.
Увидев точащего нож торчина, Василько догадывается о своей участи: его хотят ослепить, и он "вьзпи к богу
плачем великим и сиенаньем". Следует обратить внимание, что автор повести — поп Василий — не пошел по
пути агиографической литературы. Согласно житийному канону, здесь должны были поместить пространный
монолог героя, его молитву, плач. Точно, динамично автор передает кульминационную сцену. Основная
художественная функция в этой сцене принадлежит глаголу — своеобразному "речевому жесту", как понимал
его А. Н. Толстой. Входят конюхи Святополка и Давыда — Сновид Изечевич и Дмитр:
и почаста простирати ковер,
и простерша, яста Василка
и хотяща й поврещи;
и борящется с нима крепко,
и не можаста его поврещи.
И се влезше друзии повергоша й,
и связаша й,
и снемше доску с печи,
и вьзложиша на перси его.
И седоста обаполы Сновид Изечевичь
и Дмитр, и не можаста удержати.
И приступиста ина два,
и сняста другую дску с печи,
и седоста,
и удавиша й рамяно, яко персем троскотати.
Вся сцена выдержана в четком ритмическом строе, который создается анафорическим повтором
соединительного союза "и", передающим временную последовательность действия, а также глагольными
рифмами. Перед нами неторопливый рассказ о событии, в нем нет никакой внешней эмоциональной оценки. Но
перед читателем-слушателем с большой конкретностью предстает полная драматизма сцена: "И приступи
торчин... держа ножь и хотя ударити в око, и грешися ока и перереза ему лице, и есть рана та на Василке и ныне.
И посем удари й в око, и изя зеницю, и посем в другое око, и изя другую зеницю. И том часе бысть яко и мертв".
Потерявшего сознание, бездыханного Василька везут на повозке, и у Здвиженья моста, на торгу, сняв с
него окровавленную рубашку, отдают ее помыть попадье. Теперь внешне бесстрастный сказ уступает место
лирическому эпизоду. Попадья глубоко сострадает несчастному, она оплакивает его, как мертвеца. И услышав
плач сердобольной женщины, Василько приходит в сознание. "И пощюпа сорочкы и рече: "Чему есте сняли с
менее да бых в той сорочке кроваве смерть принял и стал пред богомь". Давыд осуществил свое намерение.
Он привозит Василька во Владимир, "акы некак улов уловив". И в этом сравнении звучит моральное осуждение
преступления, совершенного братом. В отличие от агиографического повествования Василий не морализует, не
приводит библейских сопоставлений и цитат.
От повествования о судьбе Василька он переходит к рассказу о том, как это преступление отражается на
судьбах Русской земли, и теперь главное место отводится фигуре Владимира Мономаха. Именно в нем
воплощается идеал князя. Гиперболически передает Василий чувства князя, узнавшего об ослеплении
Василька. Мономах "..ужасеся и всплакав и рече: "Сего не бывало есть в Русьскей земьли ни при дедех наших,
ни при, отцих наших, сякого злам. Он стремится мирно "поправить" это зло, чтобы не допустить гибели земли
Русской. Молят Владимира и "кыяне" "творить мир" и "блюсти землю Русскую", и расплакавшийся Владимир
говорит: поистине отци наши и деди наши зблюли землю Русьскую, а мы хочем погубити". Характеристика
Мономаха приобретает агиографический характер. Подчеркивается его послушание отцу и своей мачехе, а
также почитание им митрополита, сана святительского и особенно "чернеческого".
Обнаружив, что он отступил от основной темы, рассказчик спешит "на свое" возвратиться и сообщает о
мире со Святополком, который обязывался пойти на Давыда Игоревича, и либо захватить его, либо изгнать.
Затем автор рассказывает о неудавшейся попытке Давыда занять Василькову волость, благодаря
вмешательству брата Василька Володаря, и возвращению Василька в Теребовль. Характерно, что в
переговорах с Володарем Давыд, в свою, очередь пытается свалить свою вину в ослеплении Василька на
Святополка. Мир, затем, нарушают Василько и Володарь. Они берут копьем город Всеволож, поджигают его и
"створи мщенье на людех неповинных, и пролья кровь неповинну". Здесь автор явно осуждает Василька. Это
осуждение усиливается, когда Василько расправляется с Лазарем и Туряком (подговоривших Давыда на
злодеяние); "Се же 2-е мщенье створи, его же не бяше лепо створити, да бы бог отместник был". Выполняя
условия мирного договора, Святополк Изяславич изгоняет Давыда, но потом, преступив крестное целование,
идет на Василька и Володаря. Теперь Василько вновь выступает в ореоле героя. Он становится во главе
войска, "вьзвысив крести". При этом и над воинами амнози человеки благовернии видеша крести. Таким
образом, повесть не идеализирует Василька. Он не только жертва наветов, жестокости и коварства Давыда
Игоревича, легковерия Святополка, но и сам обнаруживает не меньшую жестокость, как по отношению к
виновникам зла, так и по отношению к ни в чем неповинным людям. Нет идеализации и в изображении великого
князя киевского Святополка, нерешительного, доверчивого, слабовольного. Повесть позволяет современному
читателю представить характеры живых людей с их человеческими слабостями и достоинствами.
Повесть написана типично средневековым писателем, который строит ее на противопоставлении двух
символических образов "креста" и "ножа", лейтмотивом проходящих через все повествование. "Крест" —
"крестное целование" — символ княжеского братолюбия и единомыслия, скрепленных клятвой. "Да аще кто
отселе на кого будеть, то на того будем вси и крест честный", — этой клятвой скрепляют князья свой договор в
Любече. Василько не верит в коварство братьев: "Како мя хотять яти? оногды целовали крест, рекуще: аще кто
на кого будеть, то на того будеть крест и мы вси". Владимир Мономах заключает мир со Святополком
"целоваше крест межю собою". Василько, отмщая свою обиду Давыду, поднимает "крест честный". "Нож" в
повести об ослеплении Василька — не только орудие конкретного преступления — ослепления Василька, но и
символ княжеских распрей, усобиц. "...Оже ввержен в ны нож!" — восклицает Мономах, узнав о страшном
злодеянии. Затем эти слова повторяют послы, направленные к Святополку: "Что се зло створил еси в Русьстей
земли и ввергл еси ножь в ны?" Таким образом, "Повесть об ослеплении Василька Теребовльского" резко
осуждает нарушение князьями своих договорных обязательств, приводящих к страшным кровавым
преступлениям, приносящим зло всей Русской земле.
Описания событий, связанных с военными походами князей, приобретают характер исторического
документального сказания, свидетельствующего о формировании жанра воинской повести. Элементы этого
жанра присутствуют в сказании о мести Ярослава Окаянному Святополку 1015 – 1016 гг. Завязкой сюжета
является весть Ярославу из Киева от сестры Предславы о смерти отца и гибели Бориса; Ярослав начинает
готовиться к походу, собирает войска и идет на Святополка. В свою очередь Святополк, "пристрои бе-щисла
вой, Руси и печенег", идет навстречу к Любечу. Противные стороны останавливаются у водной преграды — на
берегах Днепра. Три месяца стоят они друг против друга, не решаясь напасть. И только насмешки и укоры,
бросаемые воеводой Святополка в адрес Ярослава и новгородцев, вынуждают последних на решительные
действия: "...аще кто не поидеть с нами, сами потнем его". На рассвете Ярослав со своими войсками
переправляется через Днепр и, оттолкнув ладьи, воины устремляются в бой. Описание битвы — кульминация
сюжета: "...и сступишася на месте. Бысть сеча зла, и не бе лзе озером печенегом помагати, и притиснуша
Святополка с дружиною ко озеру, и вьступиша на лед и обломися с ними лед, и одалати нача Ярослав, видев же
Святололк и побеже, и одоле Ярослав". При помощи постоянной стилистической формулы "бысть сеча зла"
дана оценка битвы. Победа Ярослава и бегство Святополка — развязка сюжета.
Таким образом, в данном летописном сказании уже наличествуют основные сюжетно-композиционные
элементы воинской повести: сбор войск, выступление в поход, подготовка к бою, бой и развязка его.
Аналогично построены сказания о битве Ярослава со Святополком и польским королем Болеславом в 1018 –
1019 гг., о междоусобной борьбе Ярослава с Мстиславом в 1024 г. Здесь следует отметить появление ряда
новых стилистических формул: враг приходит "в силе тяжце", поле боя "покрыша множество вой"; битва
происходит на рассвете "вьсходящую солнцю", подчеркнута ее грандиозность "бысть сеча зла, яка же не была
в Руси", воины "за рукы емлюче сечахуся", "яко по удольем крови тещи". Символический образ битвы-грозы
намечен в описании сражения у Листвена между войсками Ярослава и Мстислава в 1024 г.; "И бывши нощи,
бысть тма, молонья, и гром, и дождь... И бысть сеча силна, яко посветяше молонья, блещашеться оружье, и бе
гроза велика и сеча силна и страшна". Образ битвы-грома использован в сказании 1111 г. о коалиционном
походе русских князей на половцев, здесь же вражеские войска сравниваются с лесом: "вьуступиша аки
борове". В описание сражения вводится мотив помощи небесных сил (ангелов) русским войскам, что
свидетельствует, по мнению летописца, об особом расположении неба к благочестивым князьям.
Все это позволяет говорить о наличии в "Повести временных лет" основных компонентов жанра воинской
повести. В рамках исторического документального стиля выдержаны в летописи сообщения о небесных
знамениях.
Элементы агиографического стиля
Составители "Повести временных лет" включали в нее и произведения агиографические: христианскую
легенду, мученическое житие (сказание о двух варягах-мучениках), сказание об основании Киево-Печерского
монастыря в 1051 г., о кончине его игумена Феодосия Печерского в 1074 г., и ряд сказаний о черноризцах
печерских. В агиографическом стиле написаны помещенные в летописи сказания о перенесении мощей Бориса
и Глеба (1072) и Феодосия Печерского (1091).
Летопись возвеличивала подвиги основателей Киево-Печерского монастыря, который был "поставлен" ни
"от царей, и от бояр, и от богатства", а "слезами, и пощением, и бдением" Антония и Феодосия печерских. Под
1074 г., вслед за рассказом о преставлении Феодосия, летописец повествует о печерских черноризцах, которые
всяко светила в Руси сьяють". Прославляя христианские добродетели печерских иноков, прорицателя Еремея,
прозорливого Матвея и черноризца Исакия, летопись в то же время отмечает и отдельные теневые стороны
монастырского быта. Попытка некоторых монахов покинуть печерскую обитель, вернуться "в мир", отмечена в
рассказе об Еремее. Рассказ о Матвее прозорливом в сказочной форме показывает, что длинная церковная
служба утомляет многих монахов и они под разными предлогами покидают церковь и идут спать, а некоторые,
как Михаил Тольбекович, даже убегают из монастыря.
Конечно, слабости монахов объясняют в летописи "кознями бесовскими". Так, Матвей прозорливый,
находясь в церкви, видит беса, принявшего облик ляха. В поле своего плаща этот лях носит цветы репейника и
бросает их в монахов. За монахом же Михаилом Тольбековиотобрать его, литературно обработать и систематизировать
— "положить по ряду".