Александр Адуев не захотел отставать от века. Он стал тем, кем был его дядя: деловым человеком, идущим «наравне с веком», с возможностью в будущем блестящей карьеры. Мечтательный романтик стал дельцом. Такой процесс перерождения был типичным явлением для русской действительности 30—40-х годов. Духовный потомок Ленского, Александр Адуев, как и пушкинский герой, уходит в мир мечтаний, не знает жизни. Но Ленский был наделен Пушкиным чертами гражданственности, в нем жили «вольнолюбивые мечты»… Адуев же — представитель мелкого, пошлого, безыдейного романтизма, распространенного в 40-е годы.

Под романтической настроенностью Александра скрывались черты эгоизма и самовлюбленности. Превратившись в дельца, чиновника-карьериста, Адуев становится человеком с узкими, ограниченными интересами и мещанским пониманием жизни. Александр в общем-то человек самый заурядный, и только ему самому кажется, что он личность необыкновенная, «с могучей душой».

Жизнь в столице, влияние окружающей действительности в первую очередь, были главными причинами перерождения Адуева. Александр стал скептиком, разочаровался в жизни, любви, труде, творчестве.

В его прежнем облике мечтательного романтика были и черты, свойственные юности, стремление «к высокому и прекрасному». Эти качества Гончаров в своем герое не осуждал. «Есть пора в жизни человека, — писал Белинский, — когда грудь его полна тревоги… когда горячие желания с быстротою сменяют одно другое …когда человек любит весь мир, стремится ко всему и не в состоянии остановиться ни на чем; когда сердце человека порывисто бьется любовью к идеалу и гордым презрением к действительности, и юная душа, расправляя мощные крылья, радостно взвивается к светлому небу… Но эта пора юношеского энтузиазма есть необходимый момент в нравственном развитии человека, — и кто не мечтал, не порывался в юности к неопределен-иному идеалу фантастического совершенства, истины, блага и красоты, тот никогда не будет в состоянии понимать поэзию — не одну только создаваемую поэтами поэзию, но и поэзию жизни; вечно будет он влачиться низкою душою по грязи грубых потребностей тела и сухого, холодного эгоизма».

Белинский но осуждал романтизма вообще. Он был ярым противником романтизма «без живой связи и живого отношения» к жизни. Находясь под влиянием эстетических взглядов Белинского, Гончаров в «Обыкновенной истории» показал, что человеку свойственны большие и чистые, высокие и прекрасные человеческие чувства, но показал и то, какие уродливые формы принимают они под влиянием крепостного права и барского воспитания. «Адуев, — писал Гончаров спустя 32 года, — кончил, как большая часть тогда: послушался практической мудрости дяди, принялся работать в службе, писал и в журналах (но уже не стихами) и, пережив эпоху юношеских волнений, достиг положительных благ, как большинство, занял в службе прочное положение и выгодно женился, словом обделал свои дела. В этом и заключается «Обыкновенная история».

Гончаров на службе и в салоне Майковых встречался со многими видными представителями чиновного мира. Он хорошо знал людец типа Адуевых. Вот что пишет об этом в своих воспоминаниях А. В. Старчевский: «Героем для повести Гончарова послужил его покойный начальник Владимир Андреевич Солоницын и Андрей Парфенович Заблоцкий-Десятовский, брат которого Михаил Парфенович, бывший с нами в университете и знакомый Ивана Александровича, близко познакомил автора с этой личностью. Из двух героев, положительных и черствых, притом не последних эгоистов, мечтавших только о том, как бы выйти в люди, составить капиталец и сделать хорошую партию, Иван Александрович выкроил своего главного героя. Племянник с желтыми цветами составлен из Солика (племянника В. А. Солоницына и Михаила Парфеновича Заблоцкого-Десятовского. — В. Л.)

В «Обыкновенной истории» Гончаров пишет, что писатель должен обозревать «покойным и светлым взглядом жизнь и людей вообще», но выводов не делать. Это он предоставляет читателю. У Герцена, — писал Белинский, сравнивая творческий метод Гончарова и Герцена, — «мысль всегда впереди, он вперед знает, что и для чего пишет; он изображает с поразительною верностию сцену действительности для того только, чтобы сказать о ней свое слово, произнести суд. Г-н Гончаров рисует свои фигуры, характеры, сцены, прежде всего для того, чтобы удовлетворить своей потребности и насладиться своею снособностиюрисовать: говорить и судить и извлекать из них нравственные следствия ему надо предоставить своим читателям. Картины Искандера (псевдоним Герцена.—В. Л.) отличаются не столько верностию рисунка и тоикостию кисти, сколько глубоким знанием изображаемой им действительности, они отличаются больше фактическою, нежели поэтическою истиною, увлекательны слогом не столько поэтическим, сколько исполненным ума, мысли, юмора и остроумия, — всегда поражающим оригинальностию и новостию. Главная сила таланта г. Гончарова — всегда в изящности и тонкости кисти, верности рисунка; он неожиданно впадает в поэзию даже в изображении мелочных и посторонних обстоятельств, как, например, в поэтическом описании процесса горения в камине сочинений молодого Адуева. В таланте Искандера поэзия — агент второстепенный, а главный — мысль; в таланте г. Гончарова поэзия — агент первый и единственный…»