Страница: 1  [ 2 ]  3  

я собственных прихотей. Психологические эксперименты Печорина позволяют увидеть его с двух сторон: и как человека действующего (сфера его активности — частная жизнь), и как человека с сильными аналитическими способностями. Здесь-то и выясняется, что героя интересуют не конкретные, «материальные», а психологические результаты.

Все виды самоанализа с наибольшей полнотой представлены в повести «Княжна Мери», поэтому она занимает центральное положение — и в «Журнале Печорина», и в композиции романа. В ней особенно детально раскрывается внутренний мир Печорина, а его «эксперимент» оборачивается трагедией.

Повесть «Тамань», открывающая записки Печорина, — необходимое звено для понимания его личности. Правда, многое из того, что мы узнаем о герое в этой повести, уже известно из рассказа Максима Максимыча. В «Тамани» Печорин, еще не доехавший до места своей службы на Кавказе, пускается в рискованное предприятие: нарушив покой «честных контрабандистов», он рискует жизнью. Однако любовь героя к риску без нравственных ограничений и ясной цели обнаружилась уже в «Бэле». В истории, рассказанной Максимом Максимычем, его жертвой стала черкешенка, в «Тамани» — контрабандисты. В этом жизненном эпизоде Печорин вновь сыграл роль «топора в руках судьбы».

Новизна повести — в том, как сам герой оценивает случившееся. Из его размышлений в финале «Тамани» следует, что рискованные истории, в которых он является главным действующим лицом, — не частные случаи и не случайные приключения. Печорин видит в случившемся знак судьбы, а себя — слепым орудием в ее руках: «И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие, и как камень едва сам не пошел ко дну!» Герой сравнивает себя с «камнем» в руках судьбы, брошенным в «гладкий источник». Он прекрасно понимает, что грубо вторгся в чужую жизнь, нарушил ее спокойное, медленное течение, принес людям несчастье. Таким образом, Печорин прекрасно понимает свою роль в судьбах других людей. Мысли об этом тревожат его постоянно, но здесь они высказаны впервые. Кроме того, важен и нравственный результат этих размышлений. Печорин подтверждает догадку о его полном равнодушии к несчастьям других людей: он не видит своей личной вины в случившемся, перекладывая всю ответственность на судьбу. «Что сталось с старухой и с бедным слепым — не знаю. Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..» — резюмирует Печорин.

Обратите внимание: «Таманью» завершается первая часть «Героя нашего времени», во вторую часть входят «Княжна Мери» и «Фаталист». Некоторые исследователи считают деление романа на две части чисто формальным, не имеющим художественного значения. Однако совершенно очевидно, что именно «Тамань» завершает ту часть романа, в которой преобладает внешнее изображение Печорина. В этой повести, как и в «объективных» повестях «Бэла» и «Максим Максимыч», на первом плане — события, поступки героя. Только в финале «Тамани» даны его итоговые размышления, приоткрывающие «тайну» печоринского характера. В «Княжне Мери» и «Фаталисте» выясняется, в чем Печорин видит свою «избранность» и свою трагедию, что представляют собой принципы его отношения к миру и людям.

В повести «Княжна Мери» внутренний мир Печорина открыт более, чем в какой-либо из других повестей. Лермонтов использует все виды психологического самоанализа: герой рассказывает о событиях своей жизни в форме дневника-хроники. Многие абитуриенты ошибочно называют весь «Журнал Печорина» дневником, хотя именно «Княжна Мери» — единственная из повестей в составе «Журнала», где использована дневниковая форма. Но характер этого дневника не совсем обычный. За избранной Печориным (и, естественно, самим писателем) формой повествования угадывается совершенно иная форма—драматургическая. Печоринский дневник, в котором все события расписаны по дням (с 11 мая по 16 июня), поражает своей «театральностью», как будто перед нами воплощенный в спектакль сценарий, написанный самим героем. Дневник Печорина фиксирует события выборочно: это не хроника жизни героя, а хроника его «эксперимента» с Грушницким и княжной Мери. Подробно сказано только об узловых моментах этого «эксперимента», начавшегося как комедия, но завершившегося трагедией.

Поведение героев повести и восприятие происходящего Печориным театрально. Первое, что бросается в глаза, — театральность фигуры Грушницкого, юнкерав «толстой солдатской шинели» . Как иронически замечает Печорин, это один из тех людей, у которых на все случаи жизни есть «готовые пышные фразы». Просто прекрасное его не трогает — подобно актеру, выходящему на сцену, он важно драпируется в «необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания». Грушницкий напоминает Печорину героя романтических трагедий. Только в те минуты, когда «сбрасывает трагическую мантию», замечает Печорин, «Грушницкий довольно мил и забавен». Толстая солдатекая шинель — это его «трагическая мантия», которая скрывает фальшивые страдания и несуществующие страсти. «Моя солдатская шинель — как печать отвержения. Участие, которое она возбуждает, тяжело, как милостыня», — гордо сообщает Грушницкий.

«Страстного юнкера» невозможно представить без позы, без эффектных жестов и пышных фраз, без атрибутов театрального поведения. Именно таким его видит ироничный Печорин: «В это время дамы отошли от колодца и поравнялись с нами. Грушницкий успел принять драматическую позу с помощью костыля, и громко отвечал мне по-французски...» Далее следует заученная цветистая фраза: «Мой милый, я ненавижу людей для того, чтобы не презирать их, ибо иначе жизнь была бы слишком отвратительным фарсом». Чуть позже Печорин ответил в том же тоне, явно пародируя Грушницкого: «Мой милый, я презираю женщин для того, чтобы их не любить, ибо иначе жизнь была бы слишком смехотворной мелодрамой». Юнкер упоминает трагический фарс, Печорин — смехотворную мелодраму. Оба героя высказываются о жизни как о театрализованном представлении, в котором смешиваются жанры: грубый фарс с высокой трагедией, чувствительная мелодрама — с пошлой комедией.

Печорин своей иронией снижает Грушницкого, сводит его с пьедестала: опорой юнкера становятся совсем не театральные костыли (« успел принять драматическую позу с помощью костыля »). Это происходит всегда, когда в записях Печорина появляется Грушницкий, влюбленный в княжну Мери. Нарочито грубый вопрос о зубах Мери («А что у нее зубы белы? Это очень важно!») задан не потому, что Печорин хотел посмеяться над девушкой, а для того, чтобы снизить, «приземлить» наигранную патетику слов Грушницкого. Автор дневника прекрасно видит, что Грушницкий — нелепый шарж на него самого, полагая, что за внешним обликом и эффектными словами юнкера скрыта пустота. Однако Печорин не хочет заметить другого: внешний антураж скрывает в Грушницком растерянность неопытной души и подлинные чувства (любовь к Мери, стремление к дружбе, а позднее — непритворную ненависть к Печорину).

Вплоть до сцены, когда Грушницкий открывает тайну ночного переполоха, его поведение пронизано театральностью. И только на дуэли романтический плащ был сброшен и открылся новый, «неузнанный» Печориным Грушницкий:

«Лицо у него вспыхнуло, глаза засверкали.

— Стреляйте, — отвечал он. — Я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места...»



Его гневные слова, обращенные к бывшему кумиру, Печорину, — крик отчаяния, это уже его собственный, а не подражательный голос.

Поведение других персонажей повести тоже театрально. Это объясняется не только их стремлением к эффектной позе и пышным высказываниям: такими их видит Печорин. В повести господствует его точка зрения на мать и дочь Литовских, других представителей «водяного общества». Печорин смотрит на окружающих глазами человека, твердо убежденного в том, что перед ним не живые люди, а марионетки, полностью зависящие от его воли.

По прихоти Печорина разыгрывается комедия, которая постепенно превращается в трагедию. Печорин играет в ней привычную для него роль «топора в руках судьбы». Веселая комедия, задуманная им, не удалась, и вместо того, чтобы стать ее персонажами, княжна Мери, Грушницкий, княгиня Вера становятся участниками « трагедии рока », в которой Печорин — главное действующее лицо — играет роль злого гения, превращается в источник их бед и страданий.

Все события комментирует Печорин, но самый важный комментарий дается им к «событиям», происходящим в собственной душе. Для этого и понадобился дневник. Он как бы скрывает, приглушает театральность поведения людей, переводит события и отношения между действующими лицами печоринского «эксперимента» в психологический план. Если в глазах всех персонажей повести Печорин — некий сценический герой, непонятная, но несомненно демоническая натура, то для него самого все происходящее похоже на заигранную пьесу. Это выясняется из его автокомментария, в котором он не скупится на оценки. Основной мотив записей Печорина — скука, усталость, отсутствие новизны чувств и впечатлений. Даже возобновление отношений с княгиней Верой — это возвращение к прошлому, к воспоминаниям, от которых веет привычным холодом и скукой.

Печорин — блестящий и остроумный собеседник, и он же — герой водевиля, произносящий то, что определено «ролью», декламирующий громко, в расчете на эффект. Для себя он оставляет трагический шепот, который значительнее, чем слова, произносимые им вслух. Анализируя свои поступки, он как бы выходит из толпы действующих лиц, из всей кутерьмы, которую сам же и затеял, и становится самим собой, а не сценическим персонажем с лицом, закрытым маской. Наедине с самим собой Печорин — это маленький демон, страдающий от своей свободы. Он сожалеет о том, что не вступил на путь, назначенный судьбой, и одновременно гордится своим одиночеством, своей исключительностью в людской толпе.



Главный художественный принцип изображения героя в «Княжне Мери» — несовместимость маски и души. Где маска, личина, а где подлинное лицо Печорина? На этот вопрос необходимо ответить для того, чтобы понять своеобразие его личности. Печорин всегда в «маске», когда оказывается на людях. Он всегда играет какую-то одну из множества ролей: роль разочарованного, «байронического» человека, романтического злодея, повесы, храбреца и т.п. Душа Печорина по-настоящему раскрывается только тогда, когда он без мундира и черкесского костюма. Тогда он становится просто человеком, а не равнодушным ко всему «офицером с подорожной по казенной надобности». На людях поведение Печорина насквозь театрально — в своих размышлениях, предаваясь самоанализу, герой предельно искренен. Масштаб его личности, «силы необъятные», которые он чувствует в себе, несоизмеримы с характером его поступков: силы своей души Печорин растрачивает по пустякам, окружающие его люди становятся жертвами его прихотей.

Веселый розыгрыш, комедию, о развязке которой Печорин обещает Вернеру «позаботиться», превращает в трагедию сама жизнь. Ему захотелось поиграть с людьми, но у княжны Мери и Грушницкого не игрушечные, а живые сердца. В своем дневнике он пытается весело иронизировать над собой, но результат получился другим: жизнь зло шутит не только над его жертвами, но и над самим Печориным.

Жизнь все ставит на свои места, срывает с людей маски, показывая их в истинном свете. Вот почему в повести так важны ситуации «переодевания» и «разоблачения». В этих ситуациях показаны подлинные, а не искаженные масками и одеждами чувства и намерения персонажей. Княжна Мери оказывается вовсе не наивной барышней, а глубокой, впечатлительной и страстной девушкой, Грушницкий — человеком, готовым мстить до конца за обиду, нанесенную ему и княжне. «Разоблачается» в своем дневнике и сам Печорин.

«Переодевание» — простейший комедийный прием. Цель его в том, чтобы обнаружить главное: все перемешалось в жизни людей, все должно восприниматься не так, как подсказывают житейский опыт и здравый смысл. Простейший случай «переодевания» — смена одежды. Солдатская шинель заменяет Грушницкому романтический плащ. Шинель возвышает юнкера, а офицерский мундир с эполетами снижает в глазах Мери, делая «значительно моложавее», как выразился Печорин. Смена солдатской шинели офицерским мундиром — целое событие в жизни Грушницкого, на котором основана интрига. Но смысл «переодевания» и «разоблачения» героев гораздо шире. И Грушницкий, и Печорин рассуждают о том, что под «нумерованной пуговицей бьется пылкое сердце» и под «белой фуражкой» можно встретить образованный ум. Вместо романтического демона-искусителя — армейский офицер, однако офицерский мундир — всего лишь маска, под которой прячется настоящий демон-искуситель (Печорин). Вместо немца Вернера — русский доктор, «задрапированный» своей фамилией под немца (он же напоминает Байрона, ибо хромает, Печорину чудится в нем и Мефистофель, и Фауст). Наконец, вместо настоящей жизни — ее «театрализованная» модель: Печорин считает себя и постановщиком, и участником действа.

Однако вопреки драматургической, «игровой» природе всего происшедшего на водах, Печорин не только «играет» в собственной «пьесе», но и философствует. Театрализованное представление с комическими и трагическими персонажами для него способ самопознания и самоутверждения. В этом проявляется главный жизненный принцип Печорина: смотреть на страдания и радости других «только в отношении к себе». Это пища, которая, по его словам, поддерживает душевные силы. Включаясь в «игру», манипулируя судьбами других людей, он «насыщает» свою гордость: «первое мое удовольствие — подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха...». Парадокс Печорина в том, что его жизненный «театр» — отражение его собственной духовной драмы. Все внешние события в его жизни, как это хорошо видно из дневниковых записей, всего лишь эпизоды его духовной биографии. Печорин действующий — только бледное отражение Печорина чувствующего и мыслящего.

Гордость Печорина удовлетворена тем, что жизнь он перекраивает по-своему, подходя к ней не с общепринятыми, а со своими собственными, индивидуалистическими критериями. Индивидуализм он принимает за подлинную свободу и счастье. И хотя это счастье постоянно ускользает от него, герой видит наслаждение в самой «охоте» за ним. Смысл жизни для Печорина не в достижении цели, а в беспрестанном движении, даже если это движение напоминает бессмысленный бег на месте. Даже потерпев поражение, он удовлетворяется сознанием своей свободы, отсутствием нравственных барьеров и самоограничений. Печорин вполне отдает себе отчет в том, что не имеет никакого «положительного права быть для кого-нибудь причиной страданий и радостей», но стремится просто присвоить себе это право. Поэтому характерная его особенность — легкость, с которой он переступает черту, разделяющую добро и зло. Подчиняясь индивидуалистическому произволу, Печорин легко выходит за рамки общечеловеческой морали. Страдая от этого, переживая мучительный внутренний конфликт, он все-таки снова и снова уверяет себя в том, что имеет право быть выше «радостей и бедствий человеческих».

Душа Печорина не соответствует его поступкам и поведению. Поступок может быть «театральным» жестом, позой, нарочитой «сценой», но у Печорина все находится под жестким контролем разума, подчиняясь его диктату. Сюжетная интрига в повести «Княжна Мери» —зеркальное отражение «внутренней интриги», духовной дисгармонии, поразившей душу героя. Печорин пытается диктовать жизни ее внешние формы, внося в нее ту же конфликтность, которая давно стала мучительной болезнью его духа. Но жизнь сопротивляется, не желая становиться «транскрипцией» печоринской души.

Очень важно, что Печорин в «Княжне Мери» не остается равнодушным зрителем происходящего. Сложность его души, иссушенной индивидуализмом, но не утратившей способности к жалости и состраданию (хотя бы на краткие мгновения), доказывает испытанное им душевное потрясение. Это подчеркнуто средствами композиции: развязка всех сюжетных узлов повести отделена от дневника временной паузой. Только через полтора месяца Печорин, находившийся все это время в странном и смутном состоянии, так и не оправившийся от потрясения, решился рассказать о том, чем завершилась его неудавшаяся «комедия»: смертью Грушницкого, отъездом княгини Веры, похожим на бегство, потрясением и ненавистью Мери.

Вновь, как и в финале повести «Тамань», Печорин, подводя итоги своего очередного трагического «эксперимента», вспоминает о судьбе. Судьба для него — это и сила, которую он не может обуздать, и его собственная «доля», жизненный путь. Философские выводы, сделанные Печориным, гораздо шире того «материала», о котором он размышляет, — приключения на водах. Заметьте, как легко философствующий герой Лермонтова переходит от жизненной конкретики к выводам о своем предназначении, о главных свойствах своего характера.

Без противостояния судьбе жизнь кажется ему пресной и недостойной потраченных на нее усилий. «... Отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное...» — такой вопрос задает себе Печорин. И тут же отвечает, ибо этот вопрос для него давно разрешен: «Нет! я бы не ужился с этой долею!» Печорин сравнивает себя с матросом, рожденным и выросшим «на палубе разбойничьего брига», и развивает это сравнение: он мечтает не о тихой пристани, а о парусе в бурном море. Судьба может играть им, не считаясь с его прихотями, перекраивая его жизнь по своему усмотрению, но, по убеждению Печорина, он обязан ни при каких обстоятельствах не изменять себе. Спор с судьбой осмыслен в финале повести «Княжна Мери» как право человека быть самим собой, жить и действовать вопреки тому, что ему предписано судьбой.

Итогом психологической повести является, таким образом, философский вывод, который позволяет правильно понять поразительное равнодушие Печорина к своим жертвам. Он смотрит как бы поверх их голов, не замечая или стараясь не замечать людей, встающих на его пути. Для героя это всего лишь необходимые фигуры в его непрекращающемся споре с судьбой. Не замечая их страданий, он пытается увидеть лицо судьбы, любой ценой — даже ценой жизни других людей — одержать верх над нею. Только в этом он склонен видеть истинный смысл своего существования.

Конфликт с судьбой — важнейшая черта всех основных лермонтовских героев: Мцыри, Демона, Печорина. В отличие от героев романтических поэм, Печорин теснее связан с общественной средой, конкретно-историческими обстоятельствами жизни. Однако социальное, профессиональное, бытовое — только внешняя оболочка Печорина, за которой скрыто глубокое философско-психологическое содержание. На первом плане оказываются не социальные аспекты изображения Печорина, а психологические и философские. Философская проблематика, важная для понимания личности героя и всего происходящего в повести вырастает из тщательно выписанного психологического автопортрета Печорина: герой детально фиксирует свои мысли и чувства.

В сущности и Печорина, и автора интересуют две философские проблемы: проблема судьбы в ее отношении к самосознанию и жизненному самоопределению человека и проблема добра и зла, поставленная в «Княжне Мери» особенно остро. Связь между этими проблемами, существенная для понимания нравственно-психологического облика Печорина, очевидна. Нравственный «произвол» героя — эквивалент его извечного противостояния судьбе. Горечь поражения он испытывает только тогда, когда понимает, что вновь оказался в «ловушке», поставленной судьбой. Опьянение от близкой победы над судьбой у Печорина сменяется отрезвлением, когда он понимает, что победа была пирровой (мнимой) и он вновь стал слепым орудием в ее безжалостных руках.

Если в повести «Княжна Мери» дана глубокая психологическая характеристика Печорина, то смысл последней повести, «Фаталист», в том, чтобы раскрыть философский фундамент его личности: поставить в предельно заостренной форме вопрос о судьбе («предопределении»), об отношении к ней Печорина. Обратите внимание: в «Фаталисте», в отличие от всех других повестей, нет нравственной проблематики. «Эксперимент» Печорина, как и его «партнера»-антипода Вулича, — это философский эксперимент. Поведение героев невозможно оценить с нравственной точки зрения: ведь в повести нет обычных для Печорина «жертв», все происходящее не похоже на театрализованное представление, как это было в «Княжне Мери». Более того, Печорин предстает здесь в новом освещении: совершает героический поступок, отвлекая внимание обезумевшего казака и спасая тем самым жизни других людей. Важно, однако, что самому Печорину нет дела до собственного героизма. Он сознательно идет на риск (черта, знакомая по всем повестям, за исключением повести «Максим Максимыч») только для того, чтобы испытать судьбу, бросить ей вызов, доказать или опровергнуть то, что объективно невозможно ни доказать, ни опровергнуть, — существование предопределения.

Каков же смысл всего происшедшего в повести, а самое главное — какие выводы сделал Печорин? Пари с Вуличем было проиграно: Печорин высказал убеждение, что «нет предопределения», но заряженный пистолет не выстрелил, и «Вулич преспокойно пересыпал в свой кошелек мои червонцы», то есть выходило, что предопределение, вопреки мнению Печорина, существует («доказательство было разительно»). Однако этой же ночью Вулич был зарублен пьяным казаком. И этот случай доказал, что Печорин неправ: судьба берет верх над человеком. Потом сам Печорин «вздумал испытать судьбу», пошел на верную смерть, однако выстрел казака не причинил ему вреда: «пуля сорвала эполет». Казалось бы, все должно было убедить его в том, что предопределение существует. «После всего этого, как бы, кажется, не сделаться фаталистом?» — резюмирует Печорин.

Но для него это было бы слишком простое решение. «Сделаться фаталистом» Печорину не позволяет важнейшая черта его характера — скептицизм: «Но кто знает наверное, убежден ли он в чем, или нет?., и как часто мы принимаем за убеждение обман чувств или промах рассудка!.. Я люблю сомневаться во всем...». В самом деле, все происшедшее можно оценить иначе, исправив «промах рассудка»: и проигранное пари, и зарубленный Вулич,из, приближающийся к исповеди перед самим собой.


Страница: 1  [ 2 ]  3