Феномен Андрея Платоновича Платонова приковывает к себе внимание современной критики, которая пытается его разгадать с переменным успехом. Творчество писателя с трудом поддается толкованию, давая повод прямо противоположным интерпретациям, всегда оставляя возможность нового подхода к нему. По-видимому, в прозе Платонова заложен мощный философский потенциал, вскрывающий тот или иной смысл по мере его актуализации в каждую новую эпоху.

В своем творчестве Платонов исследует результаты несостоявшейся попытки мгновенного социального переустройства общества, показывая уровень мифологизации сознания народа. Примечательно, что художник и сам был склонен верить в осуществление идеального мироустройства. Об этом свидетельствует в первую очередь его публицистика. Однако в его художественном творчестве, интуитивно сориентированном на народный идеал, остаются преимущественно лишь иронически трансформированные собственно авторские умозрительные построения.

Недоверие к собственному утопизму, сформированному философскими идеями русских космистов и поддержанному пролеткультовскими вселенскими прожектами, обозначилось уже в раннем творчестве писателя, проявившись в склонности Платонова к самоиронии. Высокий гуманизм художника рождал одновременно и веру в осуществление идеального мироустройства, и недоверие к его быстрому свершению, который мог быть обеспеченным только ценой огромных жертв. Умозрительные построения в творчестве писателя проверяются логикой народной жизни.

А. П. Платонов — писатель с трудной судьбой. Его жизнь пришлась на переломное время в истории России.

Платонов отразил в своих произведениях жизнь первых послереволюционных десятилетий с необычной полнотой и дальновидностью. В конце 20-х — начале 30-х годов им были созданы наиболее крупные вещи: роман «Чевенгур», бедняцкая хроника «Впрок», повести «Котлован», «Джан» и «Ювенильное море».

После яркого дебюта книги «Епифанские шлюзы» в 1927 году Платонов сразу же завоевал известность в литературных кругах. В 1928 году у него выходят уже две книги, он широко печатался в журналах, пока не вышли его сатирические рассказы «Государственный житель», «Усомнившийся человек», раскрывающие силу, подоплеку и перспективу бюрократизма в нашем обществе.

Роман «Чевенгур», по словам Горького, оказался неприемлемым для нашей цензуры, опубликованная в журнале «Красная новь» хроника «Впрок» была названа «клеветнической кулацкой вылазкой», «Котлован» и «Ювенильное море» остались неопубликованными. Официальная критика платоновских произведений, резкая даже для тех времен, была явно рассчитана на уничтожение Платонова как писателя. Это было связано с гневным отзывом самого Сталина по поводу рассказа Платонова «Усомнившийся Макар».

Единственное, что разрешалось печатать,— это критика. В 1937 году Платонов вынужден был покаяться. Он писал: «Мои литературные ошибки не соответствовали моим субъективным намерениям». И Андрей Платонов исчез из поля зрения широкого читателя, уйдя на дно безвестности, нищеты и недугов, разделив судьбу тех «безымянных прочих», о которых писал в «Чевенгуре». Лишь в последние годы началось реальное возвращение Платонова читателю. Чем же было вызвано прежнее неприятие писателя?

Уже у раннего Платонова, свято верящего в маршрут паровоза истории», ощущается стремление проверить: а туда ли мчится паровоз, будут ли люди счастливы? «Епифанские шлюзы» повествуют о событиях XVIII века, когда хотели соединить Волго-Донской бассейн шлюзами, но попытка сорвалась. Руководит проектом англичанин Бертран Перри. Он приехал заработать деньги на женитьбу. Никого не щадя, инженер гибнет сам в пыточной башне Кремля. Он одновременно жертва и палач. Историческая повесть «Епифанские шлюзы» вполне прозрачно намекала на современную ситуацию, когда не государство существует для людей, а они для государства.

Платонов в юности искренне поверил в неизбежный рай «военного коммунизма» на земле, рай, согреваемый огнем мировой революции. «Дело социальной коммунистической рево люции — уничтожить личность и родить ее смертью новое живое мощное существо — общество, коллектив, единый организм земной поверхности, одного образца и с одним кулаком против природы»,— писал Платонов в декабре 1920 года. Но великий гений художника, сострадающее сердце гражданина и мощный аналитический ум мыслителя привели к раннему и горестному прозрению. Платонов подверг беспощадному художественному исследованию религию пролетариата и свою юношескую веру и пришел к неутешительному выводу, что пролетарская религия ненависти — обратная сторона христианства, где на смену любви к ближнему пришла ненависть к классовому врагу. «Пролетариат, сын отчаяния, полон гнева и огня мщения. Этот гнев выше всякой небесной любви. Наши пулеметы на фронте выше евангельских слов. Красный солдат выше святого. Мы нашли того бога, ради которого будет жить коммунистическое человечество». Эти идеи религии пролетарской ненависти развиты и доведены до абсурда в «Чевенгуре».

Чевенгур — небольшой город, в котором «группа товарищей» пытается построить коммунизм. Первая часть романа повествует о поисках счастья странниками. Они бродят по России, охваченной войной. Во второй части романа показано, что герои-странники пришли в некий город Чевенгур, где коммунизм уже построен. Однако город как бы изымается из потока истории. Чевенгурцы живут для товарищей, но предварительно они истребляют всех «недостойных коммунизма». На поиски исчезнувшего из-под власти государства города отправляются регулярные части, которые истребляют чевенгурцев. Но удивительно— жители умирают с облегчением, освобождаясь от скуки «построенного рая». Романом «Чевенгур» Платонов показал бесперспективность пути, по которому пошла Россия после революции. Герои романа — жертвы неправильно поставленной цели. В этом их беда, а не вина.

О чем же повествует «Сокровенный человек»? Пухов не предатель, а сомневающийся. Что за тайну хранит он в душе? В душе Фома несет страсть к подлинному познанию, неуспокоенность. Не все так просто и однозначно в человеке, хотя сам он хочет дойти «до самой сути», и в первую очередь — до сути революции. Почему он Фома? Намек на апостола Фому, единственного постигшего смысл учения Христа, его сокровенную суть. Автор дает реальную картину тех лет: «На всем пространстве двора лежали изувеченные неимоверной работой паровозы. Эшелоны царской войны, железные дороги гражданской войны — все видели паровозы, а теперь залегли в смертном обморо ке в деревенские травы, неуместные рядом с машиной». Какая печальная музыка прощания с уходящим! Непривычный для читателя взгляд на гражданскую войну.

Страшной картиной начинается повесть: проголодавшийся Фома режет колбасу на гробе жены. Резко сдвинуты понятия жизни и смерти, повседневности и вечности. «Осиротевшему» Фоме нужно жить дальше. Зачем революция? Помогает она людям или осложняет их жизнь? Стали ли люди счастливее? «Зачем революция,— думает Фома,— если она не несет высшей справедливости? Только пиршество смерти, все новые и новые жертвы». Пухов — вечный странник, он как пушинка на ветру путешествует, толкаемый тайными запросами души. Фома — сторонний наблюдатель, созерцающий все то, что несет с собой революция: плохо и плохой краской замазан Георгий Победоносец, а вместо него —портрет Троцкого. На станцию, переполненную пассажирами, прибывает поезд, везущий одного командующего, разъясняющего, что «буржуазия целиком и полностью сволочь». Удручают Пухова не сами «глупости революции», а отсутствие в сознании ее участников нравственной перспективы. Влекомый по земле, не находит себе нигде места Фома, так как не находится места в революции его душе. Само движение приносит герою радость и душевное успокоение. Он хочет покоя и всеобщего примирения, а не вражды и борьбы. «Хорошее утро», — говорит Пухов. «Да, вполне революционное»,— отвечает машинист. И опять сомнение: прочно ли счастье в послереволюционном мире?