«Прощание с Матерой» — реалистическое произве­дение, в основе сюжета — обычное для тех лет затопле­ние острова с располагающейся на нем деревней, по­скольку на реке строится плотина для электростан­ции. Но писатель использует в повести некоторые ми­фологические образы, которые расширяют смысл произведения, придают рядовым вещам глубину сим­вола.
Первая же фраза повести задает тему «последней весны». «Последняя весна» — явное противоречие, если учесть, что в фольклорной символике весна — начало новой жизни. «Последней» эта весна становится для Матеры. Название острова и деревни также символич­но, так как слово этимологически связано со словом «мать», а словарь В.И.Даля указывает на значение «ма­терик». У Распутина же Матера — остров, то есть «учас­ток суши, со всех сторон окруженный водой». Вода — один из ключевых символов повести: она затопит дерев­ню. В фольклоре существует образ «живой воды», но в «Прощании с Матерой» вода становится символом смер­ти. По мысли автора, человек искажает основы бытия, превращая жизнь в смерть. Вода указывает и на библей­скую тему всемирного потопа, посланного человечеству в наказание за грехи. Но если в Библии праведники спа­саются, то у Распутина как раз они-то (бабка Дарья, Бо-годул, Сима, Катерина и мальчик Колька — невинный ребенок) избирают гибель, предпочитая смерть существованию в неправедном мире. Тема потопа подчерки­вается и множественными описаниями затяжных, «все­охватывающих» дождей в начале повести. Воде проти­вопоставляется ©2001-2005 Алл С о ч.Р У стихия огня, огня «пожирающего», так­же символа небесной кары: горят поджигаемые беспут­ным Петрухой дома. Перед всемирным потопом прихо­дят знамения, случаются чудеса. Так, бабка Дарья разго­варивает с Богом: «Я седни пришла в себя, а я вслух раз­говариваю. Навроде как кто со мной рядом был, спра­шивал у меня, а я с им говорела». В другой раз она слы­шит голоса умерших предков.
Символичен и эпизод с кладбищем.

Свое богопротивное, кощунственное дело они называ­ют «очисткой территории». Старухи изгоняют их, как изгоняют нечисть, называя нехристями. Вспомним пуш­кинские строки:
Два чувства дивно близки нам — В них обретает сердце пищу: Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня! Земля была б без них мертва, Как «без источников» пустыня И как алтарь без божества.
Пришлые люди, «по распоряжению санэпидстан­ции», покусились на сами основы человеческого бытия. Они не видят в мертвых живых, а вот бабка Дарья даже в избе своей видит живую душ)'. Перед неотвратимым сожжением дома она решает сто «прибрать». «Не об­мыв, не обрядив во все лучшее покойника в гроб не кла­дут — так принято. А как можно отдать па смерть род­ную избу, из которой выносили отца и мать, деда и баб­ку, в которой сама она прожила всю, без малого, жизнь, отказав ей в том же обряженье?» По мысли Распутина,
в Дарье заключается нравственный идеал, в повести именно она выступает в роли хранительницы народных традиций.
Наиболее ярко мифологические образы проявляют­ся в истории с «царским лиственем». Слово «листвен­ница» женского рода, но автору, очевидно, важно пока­зать мужское начало этого символа Матеры: «...нет, это был он, «царский листвень» — так вечно, могуче и влас­тно стоял он на бугре заметный почти отовсюду и зпае-мый всеми». Разумеется, этот образ связан с образом Мирового древа, соединяющего небо и землю. «Неиз­вестно, с каких пор жило поверье, что как раз им, «цар­ским лиственем», и крепится остров к речному дну, од­ной общей земле, и покуда стоять будет он, будет стоять и Матера». Издревле к нему относились как к святыне и только в новое время стали забывать традицию празд­ничных подношений — так теряется связь с истоками. Гибель Матеры и смерть «Мирового древа» неразрыв­но связаны между собой.

Его рубят топорами, жгут, обливая бензином, — а оно стоит. Даже продуктом человеческой цивилизации — бензопи­лой — не удалось извести листвень. Старая береза — един­ственное дерево, которое листвень допустил расти ря­дом с собой, — несомненно, олицетворяет женское на­чало. Об этом говорит фраза: «...быть может, корни их под землей и сходились». Не справившись с лиственем, мужики от злости «уронили» березу, виновную лишь в том, что стояла рядом. Погублено женское начало, даю­щее жизнь. Листвень остался не сломлен, «но вокруг него было пусто».
Пустотой, небытием заканчиваются и дни Матеры — проявляется это в теме тумана, окутавшего деревню. И только слышно, как оплакивает свой остров Хозяин: «...в раскрытую дверь, как из разверстой пустоты, по­несло туман и послышался недалекий тоскливый вой — то был прощальный голос Хозяина».
Таким образом, мы видим, что использование мифо­логических символов превращает смерть одной дерев­ни в гибель всего Богом данного мира.