Cочинение «Роман – художественный анализ»

В 1605 году в Испании вышла книга сразу приковавшая к себе всеобщее внимание. Книга эта была острой и забавной пародией на рыцарские романы» которыми зачитывалась тогда вся страна. Автор ее ставил своей задачей «внушить людям отвращение к нелепым рыцарским историям». Он достиг своей цели: после «Дон Кихота» рыцарский роман навсегда вышел из моды. Но странное дело: рыцарский роман умер» а пародия на него осталась жить. Прошли века, а интерес к ней не гаснет, но разгорается все ярче и ярче. Она приобрела всемирную славу, переведена на множество языков; о ней написаны сотни книг, имена ее героев стали нарицательными» а многие выражения — пословицами.

Эта повесть о безумном идальго поднимает такие темы и выражает такие чувства, которые и поныне волнуют людей. (Данный материал поможет грамотно написать и по теме Дон Кихот. Роман. Краткое содержание не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов, а так же их романов, повестей, рассказов, пьес, стихотворений.) В ней воплощены основные черты той эпохи, когда она была создана, и нашел свое отражение богатый опыт беспокойной скитальческой жизни ее автора.

Мигель де Сервантес Сааведра родился в 1547 году в небольшом городке Алькала де Энарес, неподалеку от Мадрида. Он был сыном обедневшего идальго, занимавшегося врачебной практикой. Недостаток средств помешал Мигелю получить правильное образование, но рано пробудившаяся страсть к литературе и театру помогла ему восполнить пробелы школьных занятий. Еще мальчиком он мечтал сделаться поэтом, драматургом, писателем, и его мадридский учитель, гуманист Хуан Лопес де Гойос, всячески поддерживал его в этих намерениях. Однако жестокая нужда заставила Сервантеса подумать о службе. Устроиться в Испании ему не удалось, и в 1569 году он поступил на должность простого слуги в свиту кардинала Аквавивы и уехал в Италию, в Рим.

Унизительная служба у кардинала не могла его удовлетворить. Как раз в это время папа, испанский король Филипп II и Венецианская республика предприняли войну против турок. Сервантес покидает двор Аквавивы и поступает волонтером в действующую армию. Следующие четыре года Сервантес проводит в непрерывных походах и сражениях. Мужество и беззаветная отвага создали ему блестящую репутацию в полку, а неистощимая бодрость и веселость сделали его любимцем товарищей. В морской битве при Лепанто (1571 г.) он был тяжело ранен в грудь и утратил способность владеть левой рукой — «для большей славы правой», как он любил говорить позднее.

В 1575 году военные действия затихли, и Сервантес решает вернуться на родину. Кроме изувеченной руки да рекомендательных писем от главнокомандующего и от неаполитанского вице-короля, ои ничего не везет туда. Зато он повидал Италию, долго жил в Риме и Неаполе, изучил итальянский язык, познакомился с лучшими творениями итальянских гуманистов. В голове у него роится множество литературных планов, он полон самых радужных надежд и только о том и думает, чтобы поскорее попасть в Мадрид.

На пути из Неаполя домой его подстерегает тяжелое испытание. Корабль, на котором ой плывет, захвачен мавританскими пиратами и отведен в Алжир. Пять долгих лет Сервантес томится в неволе. Рискуя жизнью, он предпринимает не одну попытку к бегству, но все они кончаются неудачей. Только в 1580 году он освобождается из плена за крупный выкуп я попадает наконец в Испанию.

Родина встречает его нерадостно. Отец с матерью влачат полунищенское существование. Власти проявляют к нему полное безучастие. Прославленный своей доблестью, увечный воин выброшен на улицу. Сервантес обращается к литературе. Год за годом он мужественно борется с жестокой нуждой, пробуя свои силы в разных областях литературы. Но неудачи по-прежнему преследуют его. Сервантес еще не нашел себя, он всецело во власти литературных традиций, он творит в избитых литературных формах, и его своеобразный гений не может свободно развернуться. Стихи его проходят незамеченными, пастушеский роман «Галатея» не имеет успеха. Драмы — а он написал их свыше двадцати — сходят со сцены после первого же представления.

Сервантесу грозит полная нищета. В 1587 году он покидает Мадрид, чтобы занять незавидное место сборщика зерна, а позднее сборщика недоимок в Севилье. Он окунается в самую гущу провинциальной жизни Испании того времени, знакомится с бытом и нравами крестьян, богатеев, мелких дворянчиков. В 1597 году Сервантеса постигает новая беда: он доверил крупные казенные деньги одному банкиру, а тот исчез вместе с ними. Сервантес попадает в тюрьму. Правда, друзья довольно скоро выручают его, но в 1598 и 1602 годах он снова подвергается тюремному заключению.

Только в 1604 году ему удается рассчитаться с казной» и власти наконец оставляют его в покое. Все эти годы он ведет нищенское, полуголодное существование, перебиваясь случайными заработками и подачками друзей.

Но и среди самой отчаянной нужды и унижений спокойное мужество, ясное расположение духа и веселость не оставляют Сервантеса. Именно в эти годы он задумывает и пишет своего «Дон Кихота». Форма свободной пародии открыла широкий простор для его неистощимой фантазии и несравненного юмора. Его гений Получил наконец возможность проявиться во всем своем блеске, и книга дошла до читателя. Первый том «Дон Кихота», вышедший в 1605 году, имел исключительный успех. Но материальной обеспеченности своему автору он не принес. Сервантес по-прежнему ведет полунищенское существование в Валь я доли де и Мадриде. Силы его явно слабеют, но он с прежней страстью продолжает отдаваться литературе.

За последние годы жизни кроме второго тома «Дон Кихота» (1615 г.) Сервантес выпускает сборник блестящих новелл («Назидательные новеллы»), сатирическую поэму «Путешествие на Парнас», больше десятка комедий и интермедий и затевает новый фантастический роман. Но смерть стоит уже у него за плечами. Он умер 23 апреля 1616 года, едва успев набросать посвящение к неоконченной книге.

Такова была многотрудная жизнь великого писателя. Можно себе представить» какой огромный и пестрый запас самых разнообразных впечатлений н наблюдений у него накопился. И он широко использовал этот опыт в своем романе, который по богатству содержания и своеобразию художественной формы является одним из самых замечательных литературных памятников эпохи Возрождения.

Это была эпоха» когда глубокие перемены совершались в жизни Европы. Капитализм шел на смену обветшавшему феодальному строю с его отсталыми формами хозяйства. Торговля переживала необычайный подъем. Открытие Америки и морского пути в Индию еще больше расширило ее обороты. Спрос на европейские товары — ткани, сукно, кожу, железные изделия — рос непрерывно. Начали возникать мануфактуры, появились первые крупные предприниматели.

Торговля с заокеанскими странами велась при помощи хищнических приемов и приносила огромные барыши. Поток золота лился в Европу ив далеких колоний, создавались колоссальные состояния. Города быстро богатели и приобретали все больший вес и значение. Городские магнаты соперничали с феодальным дворянством не только в блеске и роскоши жизни, но и во влиянии на ход государственных дел.

Власть феодальных сеньоров постепенно ограничивалась. Дробление страны на ряд отдельных феодальных владений с собственными законами, налогами и пошлинами, которые произвольно устанавливались феодалами, крайне стесняло развитие торговли и промышленности. Новый хозяйственный порядок нуждался в крепкой центральной власти, в единообразных законах, в устранении всяких перегородок между отдельными провинциями. Шло образование централизованных национальных государств.

Так, шаг за шагом капитализм распространял свое влияние на все области хозяйственной и политической жизни Европы. Конечно, ломая цепи старого, феодального рабства, он приносил трудящимся новые, не менее тяжкие. Уже первые шаги его — в пору так называемого первоначального накопления — отмечены беспощадным истреблением и порабощением мирных жителей заокеанских владений, чудовищной эксплуатацией на мануфактурах, разорением крестьян, которых сгоняли с их участков, превращаемых в пастбища для овец, ибо торговля шерстью приносила огромный доход.

И все же в своей борьбе с отживающим феодальным строем капитализм выступал как прогрессивная историческая сила. Борьба эта была упорна и ожесточенна и велась на всех фронтах. Но особый размах и широту приобрела она в области духовной культуры. Здесь она вызвала к жизни огромное культурное движение, которое Энгельс назвал «величайшим прогрессивным переворотом, пережитым до того человечеством».

Основу этого движения составляло стремление вырвать человека из призрачного, фантастического мира, созданного католической религией, и приблизить его к миру реальной действительности. Новое культурное движение решительно отвергло подчинение разума слепой вере и провозгласило его право на свободное изучение природы и человеческой жизни. Отвлеченным измышлениям церковной схоластики оно противопоставило науку, основанную на фактах.Если средневековый ученый искал объяснения тому или иному явлению природы или жизни в заплесневелых томах богословских сочинений, то ученый эпохи Возрождения обращался к живому опыту, наблюдал, исследовал, мерял и вычислял. Желая узнать строение вселенной, он изучал движение планет и звезд и старался подметить законы этого движения, а не выискивал в библии различные сказки о небесных светилах. Интересуясь строением человеческого тела, он обращался не к библейскому рассказу о сотворении человека богом, но наблюдал дыхание, движение крови, вскрывал трупы, изучал деятельность различных органов. Он ставил физические и химические опыты, изобретал научные приборы, устраивал лаборатории. Так мало-помалу воздвигалось здание точной науки, которая - не только коренным образом изменила все взгляды человека на природу и жизнь, но и явилась могучим орудием покорения природы.

Но мало этого. Новое культурное движение подвергло уничтожающей критике аскетическое учение церкви о греховности всего земного и восстановило право личности на удовлетворение всех земных влечений, потребностей и желаний. Поэты, художники и ваятели Возрождения в прекрасных стихах и великолепных картинах и статуях прославляли земное счастье человека, величие и силу его страстей, красоту человеческого тела.

Возрождение разрушило монополию церкви на исключительное обладание истиной. Исчезли н все притязания мертвой церковной латыни на роль единственного литературного языка. Живые народные языки—итальянский, французский, испанский, английский — очень быстро вошли в систему нового просвещения, а вместе с ними проникли туда и народная литература, фольклор, предания, поверья. Это великое культурное движение по самому своему существу было реалистическим, ибо оно стремилось вырваться из тесного круга предвзятых суждений богословской схоластики на просторы непосредственного изучения природы и жизни. А в то же время оно носило черты подлинной народности, поскольку многое в нем будило живое сочувствие широких народных масс.

Обе эти характерные черты эпохи ярко проявляются в произведении Сервантеса.

Ему было нетрудно найти центральный образ своего романа в окружающей действительности. Обнищавший идальго, с презрением отворачивающийся от современности и грезящий о прошлом — типичная фигура тогдашней испанской жизни.

В середине XVI века Испания, в силу особых условий своего развития, переживала глубокий экономический кризис. Этот кризис пагубно отразился на хозяйственной жизни страны. Начавшийся в XV веке переход к новым, капиталистическим формам производства приостановился. Испания, все еще занимавшая положение «первой державы Европы», начала явно клониться к упадку. Гибельная политика Филиппа II, стремившегося к мировому господству, истощала страну. Казна была опустошена, огромные налоги и поборы ложились тяжким бременем на народ. Промышленность и ремесла хирели, земледелие падало, труд обесценивался. Население нищало все больше и больше.

Мелкое дворянство — идальго — не избежало общей участи. Уже самый переход к новым формам хозяйства был для идальго непосилен, так как на это у него не хватало средств, а теперь кризис, разразившийся над Испанией, только довершил его разорение. Всякий, кто мог, уходил на королевскую службу, остальные бедствовали, пускались в сомнительные предприятия. В какой-то мере Сервантес и сам был таким полунищим идальго, пытавшимся приложить свои силы на разных поприщах. Но Сервантес обладал великим творческим дарованием, а богатая самыми разнообразными событиями и впечатлениями личная жизнь научила его глубокому пониманию действительности. Проникнутый лучшими стремлениями своей эпохи, он вложил в образ нищего идальго совершенно оригинальное, глубокое содержание.

В своем Дон Кихоте под видом сумасшедшего он дает нам глубоко продуманный и тонко нарисованный образ человека, который не умеет да и не хочет считаться с реальными условиями жизни. Рыцарь Печального Образа воодушевлен самыми лучшими намерениями. Он хочет быть заступником обиженных и угнетенных, он стремится искоренить в мире насилие и гнет, он мечтает утвердить на земле царство справедливости и свободы.

В борьбе за осуществление этого великого идеала он проявляет такую самоотверженность, такое мужество, такую непреклонность и твердость духа, что внушает глубокое уважение к своей доблести. По благородству своих стремлений, по силе и искренности убеждений, по беззаветной преданности делу, во имя которого он всегда готов на любые жертвы и подвиги, Дон Кихот настоящий герой. Его скорбная фигура возвышается над всеми другими персонажами романа, неизменно вызывая сочувствие и жалость у читателя. Вся беда Дон Кихота в том, что к достижению своих высоких целей он идет совершенно ложными, фантастическими путями.

Чтобы преобразовать жизнь, надо знать ее, надо изучить законы, которые ею управляют, силы, которые ею движут. Дон Кихот же судит о действительности совершенно произвольно, приписывая ей то, чего в ней нет да и не может быть. По его мнению, единственным лекарством от всех болезней мира является странствующее рыцарство. Это рыцарство он представляет себе по рыцарским романам, в правдивости которых у него нет никаких сомнений. Восхищенный героями, там выведенными, ослепленный подвигами, там описанными, он не хочет знать, чем было рыцарство на самом деле, не хочет видеть, что время его миновало безвозвратно. Дон Кихот живет в своем особом, призрачном мире, созданном его пылкой фантазией. Действительность же нимало не интересует нашего рыцаря.

Вот он подъезжает к убогому придорожному трактиру. Казалось бы, и зрение, и слух — все пять чувств должны убедить его, что перед ним убогая, грязная лачуга с простыми, бедными обитателями и скудным угощением. Но согласно рыцарским романам рыцарь должен встречать на своем пути великолепные замки. И в мгновение ока неприглядный трактир превращается в пышный замок, плут-хозяин —- в благородного сеньора, полунищие служанки — в изящных дам.

Отправляясь на поиски приключений, Дон Кихот решает избрать себе даму сердца. Свой выбор он останавливает на миловидной крестьянке из соседнего местечка. Но согласно законам рыцарства дама сердца рыцаря должна быть знатна и богата. И вот, наперекор действительности и здравому смыслу, переименованная в Дульсинею, Альдонса оказывается принцессой. Она живет во дворце, ее окружает блестящая свита, она превосходит всех красотой, изяществом и образованностью.

Нужды нет, что в действительности Дульсинеи не существует, как не существует ни замков, ни великанов, а только постоялые дворы да ветряные мельницы. Для Дон Кихота фантастические видения реальнее всякой действительности. Все окружающее он воспринимает и толкует в строжайшем согласии с рыцарской премудростью. Правда, картина действительности искажается при этом самым чудовищным образом. Но какое ему дело до этого? Ведь мир должен быть таким, как этого требуют священные рыцарские романы, — значит, он и есть таков. Иногда, правда, разрыв между миром, созданным верой, и действительностью оказывается слишком резким, чтобы его вовсе отвергнуть, — даже Дон Кихот не может не заметить разбитой челюсти или ужасных синяков по всему телу, — но тогда на помощь является очень простое объяснение: вмешательство нечистой силы, злых волшебников. Это они превращают замки в постоялые дворы, а великанов в мельницы. Все снова приходит в порядок, и авторитет священного рыцарского писания остается незыблемым.

Мы недаром сказали: «священное рыцарское писание». Мышление Дон Кихота недалеко ушло от мышления средневекового схоласта. Именно так и рассуждала богословская наука, стремившаяся уложить весь мир в рамки, предуказанные «священным писанием и преданием». Подмените в рассуждениях Дон Кихота рыцарские романы книгами священного писания — и перед вами окажется типичный богослов-схоласт. И обратно — подставьте в любую богословскую систему вместо «священных книг» рыцарские романы — и вы получите мировоззрение Дон Кихота. Так забавное повествование о причудливых похождениях сумасшедшего идальго превращается в глубокую сатиру, которая бьет по схоластике, бьет по всякой попытке построить картину мира на основе отвлеченных, принятых на веру предпосылок.

С убийственной иронией Сервантес показывает, к чему приводит такая оторванность от реальной жизни. Его герой — прекрасный, благородный человек, беззаветно преданный служению истине и справедливости. Но все его подвиги неизменно кончаются печально, — как для него самого, так и для тех, на помощь к которым он спешит. Он вступается за мальчика, но в итоге этого заступничества мальчик избит до полусмерти и выброшен на улицу; он помогает колодникам разбить их цепи, но, разбежавшись, эти люди наводят страх на всю округу он питает идеальную любовь к прекрасном Дульсинее, но это возвышенное чувство оказывается истинным бедствием для окружающих.

Слепая вера в бредим рыцарских романов, упорное нежелание считаться с фактами нарождают в Дон Кихоте презрение к живому человеку с его нуждами влечениями. В нем развиваются неслыханные самоуверенность и высокомерие. Всякого, кто не согласен с ним, он провозглашает извергом и направляет в него свое копье. Так оторванность от действительности искажает лучшие порывы человека, лучшие стороны его души и от доброго рыцаря до опасного фанатика остается только один шаг.

Но сатира Сервантеса направлена не только на отвлеченное и призрачное отношение в меру унаследованное от средневековья она захватывает и другие стороны совреженной Сервантесу испанской действительности.

Рядом с безумным мечтателем в романе Сервантеса действует трезвый я деловитый Санчо Панса. Образ этот не менее глубок и сложен, чем образ самого Дон Кихота. Саячо Панса— кто двойник Дом Кихота, Дон Кихот навыворот. Дон Кихот здравого смысла.Подобно тому как Дон Кихот проявляет немалую рассудительность и глубокомыслие во всем, что не касается рыцарства, так и Санчо вне круга своих сумасбродных мечтаний отличается трезвым и проницательным взглядом на вещи и судит нередко как настоящий

Мудрец.

И подобно тому как Дон Кихот не в силах противостоять фантастическим бредням рыцарских романов, точно так же Санчо — этот добродушный, умный и скромный труженик крестьянин — заражен лихорадкой легкой наживы, авантюризма, который вообще был характерен для тон эпохи, но особенно сильно проявлялся в разоренной Испании. Испанские города кишат в то время рыцарями Фортуны, азартными спекулянтами авантюристами. Стремление к летков нажняе, жажда попытать счастья на неверных нутах быстрого обогащения охватывает все более и более широкие крути. Она проникает в доаха скромных ремесленников, в усадьбы обедневшего идальго, и разоренные деревни вместе : россказнями о случаях сказочного обогащения в Испании и за океаном.

Этой азартной лихорадкой захвачен я Санчо Панса. Ни его практицизм ни его здравым смысл не могут устоять веред щедрыми посулами Дон Кихота, тем более, что он издавна привык уважать почтенного идальго. Соблазненный мечтами о губернаторстве, о каком-то острове, о богатстве в знатности. Санчо Панса превращается на время в рыцари наживы. Подобно тому как добрый Кехано увлекшись рыцарскими романами, облекается з ржавые доспехи и пускается искать приключения на больших дорогах, так и Санчо. ослепленный мечтой о быстром обогащении, меняет трудовую деревенскую жизнь на фантастическую профессию оруженосца при странствующем рыцаре. И если у Дон Кихота отношение к миру определяется нелепыми, вычитанными из романов, законами рыцарства, то Санчо глядит на мир сквозь призму своих мечтаний о скором обогащении, об острове, графстве, и вр. я пр. И вот оказывается, что в каком-то смысле верный оруженосец почти так же безумен, как и его господин.

Быть может, нигде Сервантес не проявил такой гениальной проницательности, как заставив Санчо уверовать в бредни своего господина. На первый взгляд это кажется неправдоподобным. Как может Санчо, этот трезвый, здравосмыслящий, плутоватый Санчо, поверить в нелепые россказни об императорских коронах и обширных королевствах, ожидающих его господина, о злых волшебниках и заколдованных принцессах, о чудовищах н великанах, кровь которых заливает чердаки убогих трактиров? Но, подумав немного, приходится согласиться с Сервантесом. В самом деле, как было Санчо охваченному жаждой наживы, страстным желанием испытать свою фортуну, не поддаться на убеждения Дон Кихота? Чем этот «проект» обогащения за счет губернаторства и острова был хуже тех фантастических проектов открытия сказочного Эльдорадо проектов чудовищных где тысячами рождались в головах тогдашних авантюристов.

Нет ничего забавнее и поучительнее, чем следить, как запутывается Санчо в сетях безудержной фантазии своего господина. «Здравый смысл» подсказывает ему, что все это чистейший вздор. Но в то же время убежденные речи Дон Кихота производят на него неотразимое впечатление. Он колеблется, теряется, бросается из стороны в сторону. В конце концов он перестает различать, где правда и где вымысел, перестает отличать действительность от бреда. Объяснять поведение Санчо его простодушием и темнотой нельзя. Во-первых, он совсем не прост, а во*вторых, безумие Дон Кихота так резко бросается в глаза, что не нужно решительно никакого образования, чтобы критически отнестись к его нелепым фантазиям.

Причина легковерия Санчо лежит в другом: ему выгодно верить Дон Кихоту. Вот что стоит за здравомыслием и рассудительностью Санчо Пансы. Выгода играет в его мировоззрении такую же роль, как жажда славы и рыцарских подвигов в мировоззрении Дон Кихота. И поэтому оба эти мировоззренияй эксплуатацией на мануфактурах, разорением крестьян, которых сгоняли с их участков, превращаемых в пастбища для овец, ибо торговля шерстью приносила огромный доход.