Немецкая рыцарская культура и литература XII—XIII вв. развивается под влиянием Франции, «классической» страны эпохи феодализма. Поэзия немецкого рыцарства в некоторой части носит характер переводной или подражательный, но в лучших своих достижениях возвышается до подлинной творческой самостоятельности.
Немецкая рыцарская лирика носит название миннезанг, т. е. «любовная песня» (от слова Minne — «любовь»). Ее древнейшие памятники относятся к 1170-м годам. Около этого времени почти одновременно возникают два направления рыцарской любовной песни. Одно, более архаическое по своему стилю, теснее примыкает к народной песне и еще почти не затронуто новыми идеями рыцарского служения даме. Другое стоит под непосредственным влиянием поэзии провансальских трубадуров и их французских подражателей. «Народное» направление миннезанга зарождается на юго-востоке, в Баварии, Австрии и Швабии, где еще господствуют архаические, более национальные вкусы и влияние новой, куртуазной культуры носит лишь очень поверхностный характер. Его главные представители — поэты Кюренберг, Дитмар фон Айст и немногие другие. «Куртуазное» направление возникает в западных областях Германии, в более передовых прирейнских землях, где раньше распространились пришедшие из Франции идеи и вкусы, и рыцарская поэзия перестроилась по новым французско-провансальским образцам. Родоначальники этого направления — прирейнские рыцари Генрих фон Фельдеке и Фридрих фон Хузен. В 1180—1190 гг. куртуазное направление миннезанга распространяется на восток и охватывает всю Германию (Генрих фон Морунген, Рейнмар фон Хагенау и другие). Однако до высших своих достижений рыцарская лирика поднимается лишь в результате синтеза обоих направлений, куртуазного и народного, в творчестве Вальтера фон дер Фогельвейде, величайшего немецкого лирического поэта средневековья.
Песни миннезингеров архаического стиля обычно являются однострофными стихотворениями простейшей метрической конструкции, объединенными парными рифмами, часто неточными; строение стиха определяется числом ударений, тогда как число неударных слогов между ударениями может быть различным (так называемый, «акцентный стих»). Все эти формальные особенности, характерные и для немецкой народной песни, в поэзии куртуазного стиля исчезают. Как в народной лирике, в стихотворениях этого рода всегда наличествует объективный элемент повествования, лирический сюжет или четкая драматическая ситуация. [109] [110 – илл.]
Например, у Дитмара: «Стояла женщина одна и смотрела через поле и ждала своего милого. Вот она увидела пролетающего сокола: «Счастлив ты, сокол! Ты можешь лететь, куда захочешь. Ты выбираешь в лесу дерево, которое тебе нравится. Так поступила и я. Я избрала себе мужа... А теперь мне завидуют прекрасные женщины».
Весьма часто у поэтов «архаического» стиля встречаются «женские песни», один из жанров «объективной лирики», наиболее распространенных в народной поэзии; обычно это жалоба покинутой или одинокой женщины. В ряде случаев мужская и женская строфы объединяются в драматической форме диалога. Многие стихотворения открываются «природным зачином» — описанием прихода весны или осени, которому соответствует душевное настроение поэта, пробуждение любви или любовная тоска. Такой «психологический параллелизм» является типичным признаком народной песни.
Концепция любви этих поэтов, в особенности наиболее архаичного из них Кюренберга, существенным образом отличается от провансальской доктрины рыцарского служения даме. Песня нередко обращена к девушке, а не к замужней женщине. Любовь не ограничивается возвышенным томлением, а стремится к чувственному удовлетворению. Томление, любовная тоска являются преимущественным уделом женщины; мужчина-поэт обыкновенно остается победителем в любовной борьбе. «Женщину и сокола легко приручить», — заявляет Кюренберг. «Кто сумеет их приманить, того они сами будут искать». Эти более примитивные любовные отношения, еще лишенные налета куртуазности, вполне соответствуют нормальным бытовым отношениям между мужчиной и женщиной в средневековом обществе.
Таким образом, лирические строфы поэтов «архаического» направления по своему идейному содержанию и стилю заметно отличаются от лирики провансальских трубадуров и их немецких подражателей. Они приближаются к типу простейших двустиший и четверостиший любовного содержания, импровизируемых во время хоровых весенних плясок, которые известны с древнейших времен у самых разных народов и, несомненно, издавна существовали и у немцев, как они существуют у них и до сих пор под различными названиями (например, так называемые Schnaderhupfel — «частушки», в Баварских Альпах, в Тироле и др.). Литературное влияние провансальской поэзии помогло лишь переоформить в соответствии с новыми сословными идеалами феодального общества те ростки народной поэзии любовного содержания, которые лежат в основе рыцарского миннезанга.
Куртуазное направление немецкой лирики, зарождающееся на Рейне также в 1170-х годах, стоит под непосредственным влиянием провансальских трубадуров. Но лишь в редких случаях это влияние имеет характер прямого заимствования или перевода, обычно оно ограничивается общими особенностями формы и традиционными для куртуазной лирики идеями и мотивами.
По своей внешней форме песни нового стиля представляют большие многострофные стихотворения. Строфа имеет сложное строение, рифмы всегда точные, по примеру романской метрики вводится принцип счета слогов, с постоянным числом неударных между ударениями. Эти метрические новшества и осложнения, достигающие у более поздних миннезингеров большой формальной виртуозности, были, очевидно, связаны с новыми, более сложными формами музыкальной композиции, занесенными также из Прованса.
По своим идеям и темам лирика провансальского направления всецело определяется доктриной куртуазной любви как рыцарского служения даме. Повествовательный сюжет, драматическая ситуация, вводное описание природы, все «объективные» элементы народного стиля исчезают почти совершенно во всепоглощающем лирическом переживании. В бесконечном ряде вариаций поэты развивают своеобразную диалектику «высокой любви»: томление по недосягаемой возлюбленной и боязнь исполнения мечты, страдания неосуществленного чувства и радость страдания. Красота дамы противопоставляется ее жестокосердию: поэт обвиняет свои глаза, которые виновны в его несчастье. Но в муках любви он испытывает радость и ни за что не откажется от них, потому что радости без страдания не бывает. Фридрих фон Хузен даже восхваляет «сплетников» и «соглядатаев», на которых обычно жалуются средневековые поэты: лишь бы на самом деле нашли они повод для своей зависти.
В песнях Генриха фон Морунген, наиболее блестящего представителя лирики провансальского стиля, традиционная тема «восхваления» дамы приобретает черты индивидуального художественного мастерства, опирающегося на литературные источники — на знакомство с латинской поэзией, классической и средневековой. Если Кюренберг и поэты его группы пользовались для возлюбленной постоянными эпитетами «прекрасная» и «добрая», то Морунген пространно описывает ее красоту: «розовые губы», «богатые радостью», «светлые», «играющие» глаза, «белые лилии и алые розы» на ее лице, ее «тонкий стан». Она — «венец всех женщин», «нежный, радостный май», «безоблачный солнечный свет». Не менее подробно перечисляет Морунген куртуазные добродетели своей дамы: она «благородная», «воспитанная», «гордая и радостная», «чистая и мудрая», «нежная и веселая», «правдивая без обмана», «ее чистота и добродетель подобны солнцу, которое озаряет мрачные тучи, когда его сияние так светло». Эта изысканность поэтического стиля свидетельствует о дальнейшей аристократизации миннезанга.
Рядом с рыцарской любовной песнью развивается моральное изречение, так называемый шпрух — дидактический жанр, также имеющий народные корни и сохранившийся по преимуществу в репертуаре странствующих певцов-профессионалов нерыцарского происхождения. Собрание таких однострофных «шпрухов», относящихся к 1160 — 1170 гг., сохранилось под именем Сперфогеля. В состав его стихотворных изречений, почерпнутых из народной дидактики, входят басни о животных и о людях, моральные поучения на бытовые темы, религиозные стихи, сложенные к праздникам и заключающие увещание ходить в церковь и любить ближних. [112]
Поэт охотно говорит моральными сентенциями и пословицами, и все его мировоззрение покоится на фольклорных представлениях, которые резко отличают его стиль от дидактической поэзии ученых-клириков. Биографические мотивы, заключенные в этих изречениях, позволяют восстановить социальный облик бездомного бродячего певца, живущего милостью знатных покровителей.
В стихах Сперфогеля упоминаются и другие представители того же дидактического жанра, что свидетельствует о его широкой распространенности среди странствующих певцов. В репертуар миннезингеров он был введен впервые Вальтером фон дер Фогельвейде.
