Зверев В. П. Одно стихотворное послание и два письма – вот и все подлинные документы, свидетельствующие о прямых личных контактах между Ф.И. Тютчевым и Ф.Н. Глинкой. Поэтому, естественно, не так просто обозначить то духовное созвучие, которое было между этими современниками XIX века, столь значительными представителями отечественной литературы и русского национального сознания и миросозерцания. Однако высокие оценки, данные Ф.И. Тютчевым и Ф.Н. Глинкой друг другу письменно, свидетельствуют, несомненно, о духовной близости двух классиков русской словесности, а биографические факты открывают глубокую мировоззренческую подоплеку их теплых дружеских взаимоотношений.

Историю знакомства, хотя и заочного, двух именитых русских поэтов можно начинать с 20 марта 1822 года, когда в Петербурге на заседании Вольного общества любителей российской словесности под председательством Ф.Н. Глинки большинством голосов был избран к напечатанию в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения» перевод элегии А. Ламартина «L’Isolement», выполненный тогда еще никому не известным, начинающим литератором 18-летним Федором Тютчевым и представленный под названием «Одиночество». Это была вторая редакция перевода, первая же под заглавием «Уединение» была прочитана двумя днями раньше, 18 марта, в Москве на заседании Общества любителей российской словесности при Императорском университете и была представлена как «стихотворение сотрудника Ф.И. Тютчева».

Эти факты говорят о том, что молодой поэт придавал серьезное значение признанию своего творчества известными литературными обществами обеих столиц и Ф.Н. Глинка как председатель одного из них был тогда для него безусловным авторитетом в области отечественной словесности, духовно-эстетические опыты которого, безусловно, оказывали определенное влияние на формирование развивающегося таланта. В XX веке американский исследователь Р. Густафсон обратил внимание на сходство стихотворений «Сон» («Я кем-то был взнесен на острый верх скалы…») Ф.Н. Глинки и «Сон на море» («И море и буря качали наш челн…») Ф.И. Тютчева . Даже по объему эти произведения почти одинаковы: в «Сне» 23 строки, в «Сне на море» – 22. В том и в другом произведении заметны взволнованные ритмические перебои. Сочинение Ф.Н. Глинки, опубликованное в «Соревнователе просвещения и благотворения» (1820, № 11), вполне возможно, было хорошо знакомо Ф.И. Тютчеву, поэтому и не случайны его образно-поэтические отзвуки в «Сне на море», созданном, по утверждению Т.Г. Динесман, «летом 1829 г. в период между 12 июля и 12 августа (н. ст.)», когда поэт «провел какое-то время на Искии в обществе Волконских и Шевырева».



Несмотря на то, что Ф.Н. Глинка и Ф.И. Тютчев по жизни находились друг у друга в поле зрения почти в течение полувека, в истории русской литературы до недавнего времени не возникала тема об их близком человеческом общении или о творческой перекличке в стихотворном наследии. Только в 1980-е годы В.В. Кожинов причислил Ф.Н. Глинку к «тютчевской плеяде поэтов» как своеобразной литературной школе. При этом Федору Николаевичу отводилась, пожалуй, одна из важнейших ролей в формировании этого поэтического течения. В.В. Кожинов справедливо заметил, что «тютчевский» стиль возникает фактически «до Тютчева» в творчестве близких ему по духу поэтов: « поэзия Тютчева была не неким отдельным, сугубо индивидуальным явлением, но воплощала духовные и творческие устремления целого поколения русских людей, целой эпохи национального бытия, – как и поэзия Пушкина» .

Общеизвестны определения поэзии Ф.И. Тютчева как «поэзии мысли», «философской поэзии», которые В.В. Кожинов квалифицирует все-таки слишком широко, как обозначение «вовсе не индивидуальной особенности Тютчева», а «характернейшее свойство поэзии его времени в целом». Вряд ли эти определения применимы к стихотворному наследию Ф.Н. Глинки. Думаю, ближе к истине Е. Кузнецова, отметившая: «По мнению большинства критиков, высшие достижения Глинки принадлежали к области духовной поэзии. Это весьма характерный факт не только по отношению к поэзии Глинки, но и по отношению ко всей поэтической эпохе» . Объединяло поэтов, включенных в «тютчевскую плеяду», наряду с любовью к «мысли» и «философии» глубокое православное мировидение. Бледна и суха была бы мысль поэтов, если бы она не одухотворялась теплым религиозным чувством.