Любовная лирика Тютчева — одно из вершинных явлений мировой поэзии. Центральное место в ней занимает исследование «диалектики души», слож­ных и противоречивых процессов человеческой пси­хики.

Исследователи выделили у Тютчева особый цикл, связанный с его увлечением Е. А. Денисьевой и на­званный поэтому «денисьевским». Это своеобразный роман в стихах, потрясающий по мужеству самоана­лиза, искренности и психологической глубине. Ко­нечно, вам более интересны стихи о первой любви, но оцените полное внутреннего драматизма испове­дальное стихотворение Тютчева, которое называется «Последняя любовь»:
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней.
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!


Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность.
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадежность.

Любовь, традиционно (по «преданию») представляю­щаяся как гармоничный «союз души с душой род­ной», воспринимается Тютчевым совсем иначе: это «поединок роковой», в котором неизбежна, предоп­ределена гибель любящего сердца («Предопределе­ние»):И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Тем неизбежней и вернее,
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец…

Роковая невозможность счастья зависит не толь­ко от «толпы», которая грубо вламывается в святи­лище человеческой души, не только от «бессмертной пошлости людской», но и от трагического, рокового неравенства людей в любви.

Новаторство любовной лирики Тютчева заключа­ется в том, что она по характеру своему диалогич­на: ее структура строится на сочетании двух уров­ней, двух голосов, в ней выражены два сознания: ее и его. При этом ее чувство оказывается сильнее, что и предопределяет неизбежную гибель глубоко любя­щей женщины, ее роковое поражение. «Тютчевский человек» ощущает свою неспособность ответить ей столь же сильным чувством.

Примерно в это же время (50-е гг.) Некрасов со­здавал свою любовную лирику, в которой также на первый план был выдвинут образ женщины. Так в творчестве двух великих поэтов независимо друг от друга возникает образ другого человека, другое «я», придающее любовной лирике характер не монолога (как это бывает чаще всего в поэзии первой поло­вины XIX в.), а диалога. Вместо формы исповеди появляется зачастую драматическая сцена, передаю­щая конфликтное столкновение, вызванное сложны­ми психологическими коллизиями.