Страница: 1  [ 2 ]  

ченного чувства веры, обретению \"праздника\".

К этим размышлениям не раз возвращается шукшинский Егор Прокудин – и в разговоре с Губошлепом, и при попытке организовать \"бардельеро\": \"Нужен праздник. Я долго был на Севере…\". Персонажи рассказов \"Верую!\" (1970), \"Билетик на второй сеанс\" (1971), \"Гена Пройдисвет\" (1972) все чаще томятся ощущением не так прожитой жизни, нереализованности духовного потенциала: \"Прожил, как песню спел, а спел плохо. Жалко – песня-то была хорошая\". Ярко выраженная драматургичность, распространенная диалоговая организация речевого пространства, порой игровое начало в поведении героев рассказов Шукшина оттеняют, как и в песнях Высоцкого, их невысказанную боль. Так, в экспозиции рассказа \"Верую!\" звучит важная психологическая характеристика героя, на которого \"по воскресеньям наваливалась особенная тоска\". В его бытовые разговоры, ссоры с женой парадоксальным образом \"встраиваются\" метафизические раздумья о душе (\"Я элементарно чувствую – болит\"), которые прорываются и в диалоге с попом о разных типах веры. При этом попытки подменить мистический, надвременный смысл бытия рожденными тоталитарной действительностью суррогатами веры в \"Жизнь\", \"в авиацию, в механизацию сельского хозяйства, в научную революцию-у\", \"в плоть и мякоть телесную-у\" обнаруживают в зловеще-фарсовом, открытом финале рассказа свою несостоятельность и опасность: \"И трое во главе с яростным, раскаленным попом пошли, приплясывая, кругом, кругом. Потом поп, как большой тяжелый зверь, опять прыгнул на середину круга, прогнул половицы… На столе задребезжали тарелки и стаканы. –Эх, верую! Верую!..\".

Близкую по истокам и силе трагизма духовную подмену переживает и лирический герой баллады Высоцкого \"Райские яблоки\" (1978). Доминирующая во многих стихах-песнях Высоцкого о рае и райской жизни трагическая ирония сопряжена с тем, что к диалогу с Богом, духовному бытию как таковому их герой, как и персонажи названных шукшинских рассказов, с трудом прорываются, пытаясь преодолеть духовный вакуум современной эпохи, болезненную отчужденность от подлинного мистического опыта, – что, проявилось, например, в случаях с \"верой\" \"в космос и невесомость\" в рассказе \"Верую!\" или с размышлениями об \"удобной религии\" индусов в \"Песенке о переселении душ\" Высоцкого (1969). Глубинным содержанием произведений двух художников оказывается настойчивое стремление вернуть нации, отдельной личности понимание трансцендентного смысла и предназначения своего бытия.

Чувством \"полного разлада в душе\" мучается и шукшинский Тимофей Худяков (\"Билетик на второй сеанс\"). В цепи трагикомических эпизодов рассказа, воспоминаний героя о молодости растет не объяснимая рационально неудовлетворенность прожитым, которая порождает в душе персонажа сложный сплав агрессии (\"хотелось еще кому-нибудь досадить\") и чувствования ужасающей краткости неодухотворенного земного существования (\"червей будем кормить\"). В гротескном эпизоде беседы с \"Николаем-угодником\" на грани \"веселости\" и острого драматизма звучит отчаянное признание Тимофея, заключающее, по сути, емкий диагноз духовного недуга общества: \"Тоска-то? А Бог ее знает! Не верим больше – вот и тоска. В Боженьку-то перестали верить, вот она и навалилась, матушка…\". В его искреннем обращении к \"угоднику\" сказалась напряженная жажда русской души обрести незыблемые, сакральные основы бытия, а в \"комическом\" повороте этого разговора, утопических надеждах героя \"родиться бы … ишо разок\" обнаружилась глубинная неготовность порабощенного лживой пропагандой русского человека в одночасье испытать духовное преображение.

Как и у героев Шукшина, в песне
\"Моя цыганская\" из недр потаенной, подсознательной жизни лирического \"я\" (\"В сон мне – желтые огни, // И хриплю во сне я…\") рождается стихийное взыскание духовной полноты личностного бытия, \"райского\" просветления внутреннего существа.

Подобная антидогматическая направленность раздумий о смысле жизненного пути, вере характерна и для сознания ищущих героев Шукшина. Так, в рассказе \"Гена Пройдисвет\" психологическое столкновение артистичной, нешаблонно мыслящей натуры Генки с \"верующим\" дядей Гришей обусловлено целым комплексом причин. Больно ранящий центрального персонажа вопрос веры заставляет его, как и лирического героя \"Райских яблок\", \"Моей цыганской\", искать зримых оснований этой веры, не принимать внешне правильной, гладкой проповеди \"новообращенного\" дяди Гриши о суетности земной жизни, об \"антихристе 666\": \"А потому бледно, что нет истинной веры…\". Стихийное мироощущение героя оказывается внутренне конфликтным: отсутствие духовного опыта соединяется здесь с предельной душевной искренностью, доходящей в сцене спора и борьбы с \"оппонентом\" до обнаженности и, что особенно существенно, с усталостью от любых проявлений бесплодного дидактизма, \"притворства\", ставших знамениями эпохи.



Творчество Шукшина и Высоцкого несло в себе емкое художественное осмысление общественного климата \"застойных\" десятилетий. Социально-психологическая реальность их произведений нацелена нередко на исследование массового агрессивного сознания , психологии человека, обманутого идеологическими лозунгами и обремененного комплексом обиды на окружающий мир.

В \"драматургичной\" динамике многих шукшинских рассказов именно агрессивное сознание персонажей формирует атмосферу общественной конфронтации – как, например, в известном рассказе \"Срезал\" (1970), где в сценично выписанной фарсовой сцене \"спора\" Глеба с кандидатами-горожанами в присутствии \"зрителей\" проступает комплекс глубинной неудовлетворенности пытающегося самостоятельно мыслить сельчанина – ходульными штампами времени (\"не приходим в бурный восторг ни от КВН, ни от \"Кабачка 13 стульев\"\"). Эта неудовлетворенность и обида экстраполируются народным сознанием, переживающим утерю традиционных культурных корней, на всех \"приезжих\" из города: \"…а их тут видели – и кандидатов, и профессоров, и полковников\". Сходная коллизия в сложных социально-психологических взаимоотношениях между городом и селом возникает и в иных рассказах Шукшина (\"Постскриптум\", \"Чудик\", \"Материнское сердце\" и др.). И в ряде произведений Высоцкого, поэта, в отличие от Шукшина, совершенно городского, но чрезвычайно чуткого к конфликтным узлам эпохи, драматическое и комическое изображение полнейшей дезориентированности выходца из села в чуждой ему социокультурной среде города оказывается значимым и художественно полнокровным – в песенной дилогии \"Два письма\", (1966-1967) песне \"Поездка в город\" (1967).

В \"Двух письмах\" через раскрытие языковых личностей персонажей автором постигается значительный культурный разрыв между городом и селом, что становится очевидным как в мифологизированных представлениях героини о городской жизни, так и в восторженных признаниях обращающегося к своей \"темной\" жене Коли:

До свидания, я – в ГУМ, за покупками:

Это – вроде наш лабаз, но – со стеклами…

Ты мне можешь надоесть с полушубками,

В сером платьице с узорами блеклыми.

…Тут стоит


Страница: 1  [ 2 ]