Warning: mkdir(): Permission denied in /home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/_script/kratkoe_soderzhanie/kratkoe_cache.php on line 43 Warning: mkdir(): Permission denied in /home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/_script/kratkoe_soderzhanie/kratkoe_cache.php on line 43 Warning: fopen(/home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/cache_resume/_story_text/bykov/Egobata/resume_page1.cache): failed to open stream: No such file or directory in /home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/_script/kratkoe_soderzhanie/kratkoe_cache.php on line 100 Warning: fputs() expects parameter 1 to be resource, boolean given in /home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/_script/kratkoe_soderzhanie/kratkoe_cache.php on line 101 Warning: fclose() expects parameter 1 to be resource, boolean given in /home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/_script/kratkoe_soderzhanie/kratkoe_cache.php on line 102 Страница: [ 1 ]  2  3 

Траншея неглубокая, сухая и пыльная — наспех отрытая за ночь в только что оттаявшем от зимних морозов, но уже хорошо просохшем пригорке. Чтоб не высовываться, Волошин стоял согнувшись, при его высоком росте это было утомительно. Меняя позу, он свалил с бруствера комок земли, больно ударивший сидящего рядом Джима, послышался обиженный собачий визг.
Комбат внимательно рассматривал склоны высоты. Немцы обустраивались на ней полным ходом. Волошин с сожалением подумал, что накануне допустили ошибку, не атаковав с ходу эту высоту. Тогда еще были некоторые шансы захватить ее, но подвела артиллерия — не было снарядов. Командир полка, казалось, не замечал эту высоту. И все-таки ее следовало взять, но потрепанному в боях батальону эта задача не под силу. Заняв высоту, немцы, не обращая внимания на пулеметный обстрел, капитально закреплялись: под вечер подвезли бревна и оборудовали блиндажи и окопы. Волошин подумал, что ночью, чего доброго, еще и заминируют склоны.
Быстро потемнело и похолодало. Комбат оставил наблюдателем Прыгу-нова, а сам спустился в землянку с приветливо потрескивающей печью. Волошин потянулся к огню, испытав необыкновенное блаженство. Немолодой и медлительный телефонист Чернорученко, защемив между плечом и ухом телефонную трубку, заталкивал в печку хворост и улыбался. Комбат посмотрел на сидящих в землянке — у всех был заговорщический вид. Капитан поинтересовался, по какому поводу подчиненные веселятся? Ординарец Гутман объяснил, что из штаба сообщили о награждении комбата орденом. Волошин ничем не обнаружил радость, подумал, почему награждают только его? Гутман приготовил “обмывочку”, но комбат приказал спрятать, а лучше дать сухие портянки. Ординарец мигом достал капитану запасные портянки и пришил пуговицу на шинель командира. Волошин с наслаждением вытянул затекшие ноги. Маркин доложил: в батальон прибудет пополнение, за которым надо послать представителя в 22.00. Волошин поинтересовался, не спрашивали ли из полка про высоту шестьдесят пять? Лейтенант спросил, хорошо ли немцы ее укрепляют? Волошин опасается, что поступит запоздалый приказ брать высоту, на которой уже успели укрепиться немцы. Но чем дальше, тем они все лучше укрепятся, и высоту будет брать сложнее.
Перед докладом командиру Волошин заметно нервничал, это всегда заканчивалось перебранкой, комбат всячески оттягивал время доклада.
Капитан спросил Маркина об окружении, тот вспомнил, как трудно выходили из окружения, соединились наконец с частью, тоже оказавшейся во вражеском тылу, только через месяц удалось выбраться к своим. Маркин жаловался на свою несчастную судьбу: столько пришлось пережить — врагу не пожелает, а ни до чего не дослужился, орденов не заработал. Волошин успокоил: “Напрасно вы так считаете. До Берлина еще длинный путь” — и приготовился к докладу.
2
Но поговорить с начальством не удалось. Начался минометный обстрел. Мины летели поверх голов в ближний тыл под лесом. Волошин послал Гутмана разузнать причину “беспокойства немцев”. Маркин решил, что это “артиллеристы-разини” засветились как обычно. Чернорученко позвал комбата к телефону, его вызывали из штаба. Майор недовольно спрашивал Волошина о причине поднявшегося переполоха. Комбат доложил, что немцы продолжают укрепляться на высоте, майор зло спросил, почему батальон не препятствует укреплению немцев? Но Волошину нечем “препятствовать”: артиллеристы молчат из-за отсутствия снарядов, пулеметный же огонь укрепившимся немцам не страшен. Гунько зло спросил, кто в расположении батальона “дразнит немцев”? Волошина рассердила придирчивость командира, и он попросил майора обращаться, как положено, на “вы”. В ответ Гунько “вспомнил”, что Волошин получил “Красное Знамя”. Комбату неприятно такое запоздалое напоминание начальника о награде. Неожиданно рыкнул Джим. Снаружи послышались незнакомые голоса. Джим рванулся вперед, но комбат успел схватить его за холку. Вошедший невольно удивился: “Что за псарня?” Он держал руку у головы, а когда убрал, на ладони показалась кровь. Это был генерал, командир дивизии. Волошин начал доклад, но генерал недовольно поморщился: “Зачем так громко?” Сопровождающий генерала приказал вызвать санинструктора, Гутман побежал выполнять приказ. Генерал поинтересовался собакой, спросил Волошина, сколько времени он командует батальоном? “Семь месяцев”, — ответил капитан.
Дальше развернули карту и стали выяснять обстановку. Зашел разговор о высоте шестьдесят пять. Генерал удивился, что она еще не взята. Комбат объяснил, что не получил на это приказ. Генерал вызвал майора Гунько. Волошин почувствовал, что назревает скандал. Появилась санинструктор Веретенникова, но не торопилась оказывать помощь генералу, а обратилась к нему по личному вопросу, просясь остаться в батальоне. Генерал растерялся, комбат ответил, что таков приказ по полку. Генерал подтвердил, что этот вопрос он решить не может. Веретенниковой ничего не оставалось, как заняться раной. Она остригла висок генерала, ловко забинтовала голову и хотела пропустить бинт под челюсть, но это не понравилось генералу. Санинструктор отговаривалась, что так положено, раненый не соглашался. Тогда она с треском оторвала бинт и, бросив на ходу. “Так перевязывайте сами!” — молниеносно скрылась в траншее. От такого непочтительного обращения генерал опешил. Волошин кинулся догонять санинструктора, но ее и след простыл. Гутман подтвердил, что она не вернется. Генерал был взбешен отсутствием дисциплины в батальоне Волошина. Комбат рассердился: Самохин не выполнил полученный приказ, не отправил Веретенни-кову в тыл, хотя распоряжение было дано еще вчера.
3
Комбат ждал разноса, но он был бессилен перед военными девчатами. Их поведение не поддавалось логике. Генерал до поры до времени сдерживал гнев. Появившегося майора Гунько генерал отругал за шпоры: излишнюю заботу о внешнем виде. Генерал накинулся на майора, обвиняя его во всех грехах: за отсутствие дисциплины, плохой выбор позиции (засели в болоте, а немцам позволили занять господствующую высоту). Оттого все подъезды к батальону контролируются немцами, они открывают огонь и уничтожают все, что им мешает. Комбат понял, неизбежно поступит приказ брать высоту, а в батальоне всего семьдесят шесть человек. На вопрос генерала о пополнении, Гунько ответил, что получено, но в батальон люди еще не отправлены. Волошин уточнил: ему нужны и командиры, в батальоне всего один штатный командир роты. Нет комиссара. Волошин спросил, стоит ли ему готовиться к атаке? Командир дивизии ответил, что они разберутся, и комбат получит официальный приказ. Волошин взглянул на часы, было почти 22.00 — некогда ждать приказов, надо начинать подготовку. Генерал рассердился, раньше надо было беспокоиться, а теперь за отсутствие в батальоне дисциплины и “за штучки санинструктора” он объявляет комбату выговор по полку, собаку он тоже забирает, “вам она ни к чему — командуйте батальоном”. Сопровождающий генерала попытался взять пса, но Джим угрожающе зарычал. Генерал приказал выделить сопровождающего, который бы смог сладить с Джимом. Волошин поручил ординарцу отвести собаку в штаб. Гутман попытался возражать, но Волошин пресек все разговоры.
4
По пути в роты Волошин чуть не упал, споткнувшись о рогатину. Он думал о предстоящей атаке, которая наверняка провалится из-за отсутствия достаточного количества бойцов, артиллерийских снарядов. Вскоре его окликнул часовой, объяснил обстановку: от немцев не слышно ни звука, “умеют черти маскироваться”. Часовой спросил комбата, где Джим? Пришлось сказать, что пса больше нет. Про себя подумал, что собаке при штабе будет лучше, безопаснее, чем на передовой.
Волошина опять окликнули. Он переговорил со знакомым пулеметчиком Денищиком. Тот указал место нахождения ротного Самохина. Войдя в тесный блиндаж, комбат увидел ужинающих бойцов. В углу укладывала вещмешок Веретенникова, она толкнула в бок лейтенанта Самохина, указывая на вошедшего командира батальона. Лейтенант пригласил Волошина отужинать, но капитан отказался, узнал о количестве бойцов в седьмой роте. Их осталось двадцать четыре. Приказал выделить двух надежных бойцов и отправить в разведку на “Большую” высоту выяснить, выставили ли немцы минные поля. Когда из блиндажа вышли бойцы, комбат спросил Самохина, долго ли еще ждать, когда с фронта будет отправлена Веретенникова. Лейтенант обещал на рассвете. Но Вера возразила, никуда она не уйдет. Шла с батальоном в самый тяжелый период наступления, теперь тоже останется. Волошин отрезал, что роддома в батальоне нет. Веретенникова яростно возражала: “никуда от Вадьки не отправится”, он без нее погибнет, суется везде безоглядно. Она ни за что не уйдет накануне атаки. Спор прекратили пришедшие бойцы Дрозд и Кабаков, им предстояло идти в разведку на высоту. Волошин приказал взять бумагу (газету или листы из книги), ножами протыкать землю и помечать листками бумаги найденные мины. Комбат рассчитывает, что бойцы смогут вернуться с задания через два часа.
Неожиданно Кабаков отказался, он кашляет и может выдать себя. Волошин, сдерживая раздражение, заменил труса Нагорным. Капитан позже спросил Кабакова, боится ли тот? Боец откровенно признался, что боится. Самохин возмущен, что Кабаков прячется за спины товарищей, и хочет с ним разобраться, но комбат не разрешает, отправляет бойца “на место”. Самохин все “кипятится”, комбат же молчит.
5
Первым на вызов Волошина прибежал лейтенант Ярощук, командир приданного батальону взвода крупнокалиберных пулеметов ДШК, ему было под пятьдесят, совсем не командного вида. Он стал жаловаться на мороз, потом понял: его разговорчивость неуместна. Следом явился командир восьмой роты лейтенант Муратов, но зато пришлось долго ждать командира девятой роты Кизевича. Волошин намеревался повторно послать за ним, как тот ввалился, доложив небрежно о своем прибытии. Каждый ротный докладывал о личном составе и наличии боеприпасов. Меньше всего бойцов, восемнадцать, и боеприпасов у Муратова, но его рота всегда шла в центре и ей доставалось больше остальных. У Кизевича больше всех бойцов -г-тридцать три и достаточно боеприпасов. Ярощук доложил, что у него два расчета, два пулемета, одна повозка и две лошади. Патронов тоже хватает. Комбат объявил о предстоящей атаке на высоту, следовало подготовиться заранее. Кизевич “помечтал”, что если два дивизиона поработают — высоту возьмут. Комбату не понравилось настроение взводного, он сказал забыть о дивизионах: хорошо, если на батарею Иванова подвезут снаряды, а на большее пусть и не рассчитывают. Волошин приказал Кизевичу поделиться оружием и боеприпасами с Муратовым. Возражения ротных не взял в расчет. Было без четверти одиннадцать — следовало торопиться.
6
На выходе из траншеи комбат столкнулся с Гутманом, доложившим о прибытии пополнения в количестве девяноста двух человек. Уходя к себе, комбат предупредил Самохина, как только возвратятся разведчики, сразу доложить на КП батальона. Идя за командиром, Гутман рассказывал, что в штабе “кумекают” о высоте, о взаимодействии батальона с батареей, и никому невдомек, что батальон этот — одна рота. Волошин сдержанно спросил ординарца, что же он не доложил там? Гутман отозвался, что не его это дело, хотя “не с того конца в штабе начинают: надо перво-наперво взять совхоз, а не растягивать батальон на четыре километра”. Со спрятанной иронией Волошин посоветовал ординарцу: “Тебе бы полком или дивизией командовать”. Гутман ничуть не смутился, ответил, что справился бы, хотя академий не кончал, а голова на плечах имеется. Насчет головы Волошин согласился, но “не всегда она решает”. Ординарец рассказал, что привязал Джима ремнем. Он сидит, на пять метров никого не подпускает. “Еще наплачутся с ним”. Волошин возразил: “С ним что плакать? Как бы мы без него не заплакали”.
Около траншеи стояли вновь прибывшие. Маркин, записывая пополнение, сообщил, что атака назначена на шесть тридцать. Волошин поинтересовался: “Пополнение прибыло с боеприпасами?” Маркин загадочно ответил, что прибывшие с боеприпасами и оружием, а что толку — они почти не понимают по-русски. Волошин озабоченно посмотрел на прибывших: становилось не по себе от одного вида — необмятые в носке шинели, обвислые подсумки, озябшие руки в трехпалых больших рукавицах, которые неумело держали обшарпанные ложа винтовок, сгорбленные от тощих вещмешков фигуры. Капитан подумал, что “выпестованный его заботами, сколоченный за долгие недели формировки его батальон, наверное, на том и кончится”. Он старался беречь личный состав, но роты все-таки таяли, росло число новичков, все меньше оставалось закаленных ветеранов, и с ними по крупицам убывала его боевая сила и его командирская уверенность. Это почти пугало. Построив пополнение, комбат узнал, если ли переводчик? Потом приказал выйти из строя больным, необученным и кто боится. При первых двух командах из строя вышли по пять-шесть человек. При последнем вопросе строй стоял неподвижно, наверное, все боязливцы уже использовали свою возможность. Вышедших из строя комбат отправил с Гутманом в штаб, а с оставшимися решил воевать. Хотелось надеяться, что все обойдется. Уже пережив первый бой, новички неузнаваемо изменятся. Вопросов у вновь прибывших к комбату не было. Распределив людей по ротам, Волошин увидел Маркина. Лейтенант недоволен, что комбат отправил больше десяти бойцов в тыл. Капитан возразил, что в бою ему нужны солдаты, а не мишени. Оставшихся новичков, вероятно, придется поднимать в атаку пинками, через неделю они сами начнут подниматься по приказу, а через месяц уже “награждать будем”. Лейтенант мрачно заметил: “Если будет кого”.
7
Не успел Волошин задуматься о предстоящей атаке, как его опять вызвал к телефону Гунько, отругав за отправленных в штаб новичков. Но комбат возразил, что ему не нужны бойцы, надеющиеся на санчасть. Майор пригрозил, что больше не даст ни одного солдата в батальон Волошина. Капитан согласился рассчитывать на свои силы. Затем трубку взял комиссар, объясняя, что с бойцами надо провести политбеседу. Волошин отказался: солдатам лучше отдохнуть перед предстоящей атакой. Комиссар все же решил отправить к Волошину лейтенанта Круглова, он знает свое дело — бывший комсорг. Комбат успокоился — с Кругловым можно договориться, недавно он воевал в батальоне Волошина. Капитан отправил своего заместителя Маркина в девятую роту организовать разведку “Малой” высоты за болотом. Оставаться одному на КП было невыносимо, и комбат пошел в роты, по пути опять поговорил с часовым Прыгуновым, которому оставалось до смены полчаса.
8
Волошин шел по косогору к болоту, тревожно вслушиваясь в тишину. Он боялся “случайной смерти вдали от своих, без свидетелей”. В этой ситуации страшна не сама смерть, а как к ней отнесутся люди. Найдутся и такие, которые скажут: “перебежал к немцам”. Так уже было после исчезновения осенью командира полка Буланова и начальника штаба Алексю-ка. Они уехали верхами с КП второго батальона в третий и бесследно исчезли, но скорее всего они попали в руки немецких разведчиков. Комбат вспомнил об этом случае сейчас. Когда был рядом Джим, с его собачьим чутьем и беззаветной преданностью, всякие случайности отпадали.
Этот пес попал к нему полгода назад, когда Волошин с остатками армии выходил из окружения под Селижаровом. Прорыв затягивался, немцы все крошили минометным огнем, загорелись сосны, и от них шел едкий дым. Волошин был ранен осколком в голову. Кое-как перевязавшись, он ждал команды “вперед”, но ее все не было. Измученный жаждой, он пошел искать воду и набрел на ручей, около которого и увидел пса. Свернув набок тощий зад и широко расставив передние лапы, Джим сидел перед ручьем и со страдальческим ожиданием в глазах смотрел на человека. Попив воду, Волошин спокойно подошел к псу, он не отклонился от руки человека. Волошин понял, что задняя лапа пса перебита осколком. Волошин остатками бинта перевязал перелом, выломав прутики, наложил их вместо шин на лапу и опять забинтовал. Пес с обретенной надеждой побрел за человеком. До вечера он не отставал от капитана. Во время прорыва пес не отстал. Волошин перевязал ему лапу в санчасти, где перевязали и самого капитана. Вместе поели у первой полевой кухни, и Волошин забрал пса на пункт сбора в формировку. Лапа Джима удивительно скоро срослась, он ни на шаг не отходил от своего спасителя; изредка возникали осложнения с начальством, но все обходилось вплоть до сегодняшней ночи. Вначале Волошин не особенно огорчился потерей Джима, теперь же временами доходил до отчаяния, Джим стал для него дорогим существом. Для генерала же — капризом, не больше.-
В восьмой роте выяснилось, что разведчики посланы, значит, Маркин начал действовать, он довольно исполнительный работник, но действующий только в пределах приказа. Война уже успела изломать его. Волошин из опыта знал, что “люди есть люди и требовать от кого-либо не по его силам по меньшей мере нелепо”. Вскоре подошел Маркин и доложил, что посланы трое, вскоре придут. Комбат распорядился, чтобы доложили в седьмую роту, как только вернутся разведчики, Самохин доложит.
Волошин внимательно вслушивался в тишину, но с “Большой” и “Малой” высот не долетало ни звука, лишь на болоте посвистывал в кустах ветер. Капитан пошел к Кизевичу, по пути разговаривая с Муратовым, командиром восьмой роты. На вопрос комбата о настроении Муратов ответил, что у него неприятное предчувствие, часы встали. Волошин сказал, что часы барахло. Муратов подтвердил — немецкие. Он рассказал, что часы достались от Рубцова, передавшего их командиру перед артподготовкой. Теперь вот часы встали, как бы отметив положенный срок ротному. Комбат успокоил, что это простое совпадение.
Подошедший Кизевич доложил, что новоприбывшие отрыли себе по окопчику на двоих и теперь отдыхают. Ротный был в благодушном настроении. Комбат почувствовал: Кизевич выпил, и отругал его. Рядом стоял молчаливый Муратов. Волошин распорядился, один пулемет ДШК передать седьмой, а другой — девятой роте. Его батальон
страница 2
9
Комбат исходил вдоль и поперек весь косогор, и напрасно: пулеметный взвод Ярощука словно сквозь землю провалился. Но зато он забрел к артиллеристам. Капитан Иванов напоил Волошина кофе. Они были знакомы с довоенного времени. Иванов, устроившись на лежанке, читал стихи Есенина. Волошин выпросил книгу почитать. Иванов отдал, но с условием, что комбат вернет книгу, а “то тут у меня очередь”. Артиллерист сообщил, что больше сорока снарядов не дадут, а он не сможет все отстрелять, обязательно должен оставить. Волошин без зависти заметил, что артиллеристы хорошо устрои- лись. Иванов возразил, что у комбата зато Джим. Капитан ответил, что Джима забрал генерал. Иванов выпалил: “Э, сам виноват! Чудак! Разве можно такого пса генералам показывать? Просил, мне не отдал. Ну вот...”
Комбат спросил Иванова, пристреляны ли у него окопы немцев? Тот утвердительно кивнул. Волошин хотел бы задержать артподготовку, чтобы в тишине и темноте батальон мог подобраться как можно ближе к немецким окопам.
Иванов рад бы, да ему не позволят. “С дорогой бы душой. Но ведь начальство потребует”, им лишь бы грохоту побольше. Приятели посудачили о мастерстве немецких пулеметчиков и снайперов. “А у пас черт-те знает чего только нет в программах”. Учат строевой, будто на фронте каждый день парады. А нужна стрелковая подготовка и главное — боеприпасы. Поговорив с Ивановым, Волошин ушел в роты.
10
Опять комбат не нашел Ярощука. Муратов доложил, что вернулись трое разведчиков, доложивших: на “Малой” высоте свои. Разведчики не вошли в контакт с бойцами на высоте, лишь слышали разговор на русском языке. Волошину не понравилась такая приблизительная разведка. Бойцы утверждали, подойти ближе невозможно, глубокая вода, льда нет. Комбат поинтересовался: “А те как же прошли?” Разведчики ответили: “А кто их знает. Может, где и есть проход. А ночью как найдешь?” Волошин приказал установить связь с находящимися на высоте. Простившись с молчаливым Муратовым, комбат ушел в роту Самохина узнать, не вернулись ли разведчики с “Большой” высоты. Волошин решил вернуться на свой КП. Он приказал: “Придут разведчики — сразу ко мне”. На КП Волошин доложил Гунько о подготовке к атаке, только у Иванова “огурчиков кот наплакал”. Майор заверил, поддержка будет, пусть комбат не беспокоится, не его забота. “Я атакую, а не кто другой. Потому и забочусь”, — ответил Волошин. Майор уточнил, все ли готово к атаке? Комбат ответил, еще не вернулись разведчики с “Малой” высоты. Майор удивился, зачем Волошину та высота, по его сведениям, она свободна, но он пользовался устаревшими данными. Волошин попросил перенести час “сабантуя” — атаки на час раньше, чтобы в сумерках подойти к противнику. Майор отказался. Уже все согласовано со штабом, это не в его власти. Комбат повозмущался, что атака назначена на 6.30, только наступит рассвет, люди, готовясь к атаке, не успеют ни отдохнуть за ночь, ни поесть нормально. Но начальству нужно попасть в полуденную сводку, поэтому они торопят подчиненных. Комбат не мог сдержать раздражения, хотя минуту спустя пожалел, что при подчиненных обсуждал приказы. Он сказал Маркину отдыхать до 4.00, потом он сам часок соснет. Пока же решил привести себя в порядок, побриться. Волошин с сожалением думал о том, что начни он атаку раньше или без лишнего шума, она может быть удачнее. Ведь что могут сделать сорок снарядов, они не столько пособят батальону, сколько раскроют противнику планы батальона.
11
Побрившись, комбат достал свой пистолет ТТ 1939 года — это был его друг и спаситель, не раз выручавший в трудную минуту. Волошин протер его носовым платком. Оружейное масло хранилось в сумке Гутмана, блаженно спящего рядом. Комбат не захотел будить ординарца. В блиндаж
протиснулся Круглое, он растопил погасшую печку, вскоре повеяло дымом и потеплело. Круглов не сомневался, что приказ о взятии высоты батальон выполнит. Волошин пожаловался на пришедшее пополнение, плохо понимающее по-русски. Круглов успокоил, он сумеет договориться с бойцами, сам из Самарканда. Насчет политобеспечения Круглов пообещал прочесть бойцам письмо от девушек из Свердловска, лучше всякой беседы. Он зачитал отрывок письма, в котором девушки заверяли, что ждут героев-фронтовиков, надеются на них, хранят девичью любовь и нежность.
Круглов собрался в роты, и Волошин посоветовал пойти к Муратову, что-то ротный совсем скис.
Комбат надеется, вдруг завтра все обойдется, они займут высоту, “закрепятся, зароются, настанет какая-нибудь передышка, можно будет отдохнуть в обороне”. И тут же стыдится своих мыслей — решил отдохнуть, когда пол-России стонет под немцем, льется кровь пополам со слезами. Умом это понимает, а тело жаждет отдыха и покоя.
Он достал письмо матери, живущей в Витебске и написавшей сыну накануне оккупации города. Она писала, что не уйдет из родного города, где прожила всю жизнь, тридцать лет отдав школе. Решила остаться дома, рядом с могилами родителей и мужа. Но все ее помыслы обращены к сыну, она просит его, “если возможно, побереги себя”. Перечитывая письмо матери, Волошин думал: “Милая, добрая, наивная мама, если бы это было возможно...”
12
Похоже, он задремал, пригревшись в углу, и вдруг подхватился от испуга с ясным сознанием беды, снаружи тишину разорвал шквал огня, гула и треска. Немцы забрасывали болото и расположение батальона минами, бесконечно взлетали осветительные ракеты. Комбат понял, разведчики напоролись на немцев, сейчас там идет бой. Крикнув Гутмана, Волошин кинулся вниз по склону. 7-я рота вся на ногах, Самохин доложил, что разведчиков еще нет, вероятно, это они отбиваются от немцев. Волошин приказал немедленно отправить десять человек на выручку разведчиков, но не успели бойцы отойти к болоту, как увидели возвращающихся разведчиков. Нагорный доложил, что ранен Дрозд. Они ползли назад, но нарвались на спираль, натянутую немцами недавно. Еще идя к немцам, разведчики прошли свободно, а на обратном пути нарвались на спираль Бруно. Нагорный объяснил, что шум поднялся, когда он тянул раненого. Но зато нет минных полей, немцы ходят спокойно, значит, мины не поставлены. Волошин немного успокоился: минных полей нет, разведчики хотя и с одним раненым, но вернулись. Капитан похвалил бойца, не бросившего раненого. Волошин понял, высоту надо брать срочно. Промедли еще день, появится не одна спираль Бруно, а несколько, да еще и минное ограждение. Раненого унесли в тыл, Самохин пообещал напомнить трусу, как за него пошел в разведку другой: “Я ему покажу, как за чужие спины прятаться”. Комбат понял, о ком идет речь, но промолчал, приказал быстрее накормить бойцов перед предстоящей атакой, уточнил каждому ротному его участок наступления. Самохин поинтересовался, много ли у артиллеристов снарядов. Комбат ответил, что дали по двадцать на орудие. Главная надежда на ДШК. Если Ярощук не подведет... “Комбат пошел к Кизевичу, главная забота ночи свалилась с его плеч”, без мин управиться будет легче во всех отношениях. Теперь надо выяснить, что с “Малой” высотой, кто там? Неожиданно Гутман заговорил, что Самохин покажет теперь Кабакову, будет знать, как прятаться за чужие спины. Комбат ответил, что на фронт все люди приходят разными, а тут вдруг ко всем одни требования, и, конечно, не все им соответствуют. Надо время, чтобы притереться, а его как раз и нет. Гутман сказал, что ненавидит трусов. Все боятся, но чтобы прятаться за спины других — это несправедливо. Потом он попросился в роту, хочет отомстить за родственников, погибших в Киеве. Гутман вполне сгодился бы на должность ротного, но Волошин не мог оставаться без толкового ординарца. Он пообещал решить этот вопрос после завтрашнего наступления — сейчас не время. Их прервали: комбата вызвал к телефону командир полка.
На КП никто уже не спал, разведчиков не было. Волошин спросил, накормили ли людей, послал Маркина проконтролировать выполнение приказа по подготовке рот к атаке. Потом Волошин приготовился к докладу. Майор интересовался, что опять за шум в расположении батальона. Комбат доложил — это разведчики нарвались на немцев, один ранен. На вопрос Гунько о раненом Волошин ответил, раненого вынесли и уже отправили в санчасть. Гунько еще раз повторил приказ: “Кровь из носу, а высоту взять”. Он сообщил, что для контроля и помощи к комбату прибудут командиры из штаба. Волошин криво усмехнулся, ему нужны были стволы, поддержка артиллерии, а не бесполезные надсмотрщики. На вопрос комбата о времени атаки Гунько подтвердил — время прежнее — 6.30. Поговорив с майором, Волошин принялся за завтрак. Опять “зазуммерил” телефон. Из штаба требовали результатов разведки, комбат ответил, что сам пока не получил сведений. Позже в землянку ввалились три плотные фигуры: капитан Хилько, начхимслужбы полка; полковой инженер, фамилии которого Волошин еще не знал; третьим оказался майор, ветврач. Он сразу же стал интересоваться наличием конского состава. Волошин ехидно заметил, что в батальоне ожидается атака, а не “вывод конского состава”. Капитан отослал их к начальнику штаба, а сам занялся подготовкой к атаке. Волошин оставил прибывших на своем КП, а сам, позвав за собой телефониста, пошел в роты. Он решил послать взвод под командой Нагорного на высоту. Они закрепятся, а потом прикроют наступление батальона. Не успел комбат прийти в седьмую роту, как его догнал Гутман, сопроводивший туда ветврача.
14
Чем ближе было время атаки, тем стремительнее летело время. Волошин боялся упустить что-то важное, но роты уже позавтракали, Нагорный во главе четырнадцати человек выдвинулся на высоту. А вот разведчики Кизевича еще не возвращались с “Малой” высоты. Комбат послал ординарца за ротным. Сюда же подошел капитан Иванов, командир артиллерийской батарей. Ветврач поинтересовался боеприпасами. Волошин ответил, что положено — дали и больше не предвидится. Он посоверипасов.


Страница: [ 1 ]  2  3