Краткое содержание "Пять женщин, предавшихся любви" Сайкаку

Warning: mkdir(): Permission denied in /home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/_script/kratkoe_soderzhanie/kratkoe_cache.php on line 43 Warning: mkdir(): Permission denied in /home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/_script/kratkoe_soderzhanie/kratkoe_cache.php on line 43 Warning: fopen(/home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/cache_resume/_story_text/saikaku/piat_zhenschin_predavshihsia_lubvi/resume_page1.cache): failed to open stream: No such file or directory in /home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/_script/kratkoe_soderzhanie/kratkoe_cache.php on line 100 Warning: fputs() expects parameter 1 to be resource, boolean given in /home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/_script/kratkoe_soderzhanie/kratkoe_cache.php on line 101 Warning: fclose() expects parameter 1 to be resource, boolean given in /home/bitrix/ext_www/mysoch.ru/files/_script/kratkoe_soderzhanie/kratkoe_cache.php on line 102 Страница: [ 1 ]  2 

НОВЕЛЛА О СЭЙДЗЮРО ИЗ ХИМЭДЗИ

Отличные камышовые шляпы делают в Химэдзи!

В большой шумной гавани на берегу моря, где всегда стоят на причале богатые заокеанские суда, жил среди винокуров человек по имени Идзуми Сэйдзюро, веселый процветающий красавец, с младых ногтей вступивший на путь любовных утех. Городские модницы одолевали его своими чувствами, одних амулетов с клятвами накопилось у него с тысячу связок, пряди черных женских волос сплелись в большой жгут, любовные записочки громоздились горой, а дареные накидки с иероглифами ненадеванные грудой валялись на полу. Надоели дары Сэйдзюро, и свалил он их в кладовку, а на дверях написал: «Кладовая любви». Сблизился он с гетерой по имени Минагава и с нею вместе весело прожигал жизнь: днем закрывали ставни и зажигали лампы, устраивали в своем доме «страну вечной ночи», приглашали придворных шутов и забавлялись их шутками и ужимками, распевали непристойные куплеты на мотив буддийских заклинаний, заставляли обнажаться гетер и смеялись над их смущением. За такое легкомыслие следовало ожидать и расплаты. Нежданно-негаданно нагрянул отец Сэйдзюро и, увидев, что творит его сын, страшно разгневался, да и в доме любви недовольны были поведением Минагавы. Запечалились молодые, закручинились и порешили совершить двойное самоубийство, но Сэйдзюро вовремя оттащили и отправили в храм, а Минагава все-таки покончила с собой. Печаль охватила всех, некоторое время надеялись, что её спасут, но потом сказали: все кончено. Сэйдзюро, живя в храме, долго ничего не знал о происшедшем, а когда прознал про смерть Минагавы, тайно бежал из храма. Он нашел приют в доме богатого Кюэмона, а так как о любви ему больше думать не хотелось, он стал прекрасно вести дела в одном богатом поместье, и в конце концов хозяин вверил ему весь свой капитал. У Кюэмона была шестнадцатилетняя дочь О-Нацу, уже подумывавшая о любви. По красоте она могла сравниться со знаменитой гетерой из Симабара, которая вместо герба носила на кимоно живого мотылька. Однажды отдал Сэйдзюро служанке перешить свой старый пояс, та распорола, а там — десятки старых любовных писем, да таких страстных! Читала-читала их О-Нацу и влюбилась в Сэйдзюро. Она совсем потеряла голову, её, что праздник Бон, что Новый год, что пенье кукушки, что снег на рассвете, — ничто не радовало больше. Служанки бесконечно жалели её, а потом сами все до единой влюбились в Сэйдзюро. Домашняя швея уколола палец иголкой и кровью написала письмо о своей любви, другая прислуга все время носила чай в лавку, хотя его никто там не требовал, кормилица все совала младенца в руки Сэйдзюро. Такое внимание было ему и приятно и досадно, он все письма отсылал со всякими отговорками. О-Нацу тоже слала ему страстные послания, и Сэйдзюро впал в смятение, между ними стояла невестка и зорко следила, как бы не разгорелась их любовь.

Весной расцветают вишни в горах, и люди с детьми и женами, разодетыми, разубранными, спешат полюбоваться прекрасным зрелищем, да и себя показать. Откупоривались бочки с вином, в колясках сидели красавицы и прятались за занавесками, служанки пили вино и плясали, скоморохи исполняли танцы в львиных масках. О-Нацу не показывалась на людях, на представление не явилась, сказалась больной и укрылась за натянутой тут же занавеской, Сэйдзюро заметил, что О-Нацу одна и проскользнул к ней боковой тропинкой. Они сжали друг другу руки и забылись от радости, только сердца трепетали согласно. Когда же Сэйдзюро внезапно показался из-за занавески, скоморохи внезапно прервали представление, и люди были удивлены. Но уже сгущалась вечерняя дымка, и все разошлись, никто и не догадался, что представление было подстроено, особенно невестка — ведь она ничего дальше своего носа не видела!

Решил Сэйдзюро выкрасть ОНацу и бежать с ней в Киото, торопились они захватить лодку, уплывающую до захода солнца. Только отплыли они в лодке, полной всякого народу — были там и продавец, и прорицатель, и заклинатель, и оружейник, только вышли в море, как один пассажир закричал, что оставил свой ящик с письмами в гостинице, и лодка повернула назад, а на берегу Сэйдзюро уже ждали, схватили, связали веревками и доставили в Химэдзи. Горевал Сэйдзюро, боялся за свою жизнь и за жизнь О-Нацу опасался. А она тем временем молилась божеству, что в Муро, о продлении дней Сэйдзюро. И вот явилось к ней ночью во сне божество и дало ей чудесное поучение: «Послушай, девчонка, тут все меня умоляют: то дай денег, то хорошего мужа, то того убей, он мне противен, то дай мне нос попрямей, поровней — все просьбы такие мелкие, хоть бы кто-нибудь чего другого пожелал, но и божество не все может, не над всем властно. Вот слушалась бы родителей и получила бы хорошего мужа, а так предалась любви и вон какие теперь страдания испытываешь. Дни твои будут долгими, зато дни Сэйдзюро сочтены».

А наутро оказалось, что у отца О-Нацу пропали большие деньги, обвинили во всем Сэйдзюро, и принял он смерть в расцвете лет и сил. А потом уже летом перетряхивали зимнее платье и нашли нежданно-негаданно те деньги.

О-Нацу долго не знала о смерти Сэйдзюро, но однажды детишки принялись распевать под её окошком веселую песенку — и как раз о казни её милого. Рассудок у нее помутился, выбежала она на улицу и стала бегать и петь вместе с ребятишками, так что прямо жалость брала глядеть на нее. Прислужницы её все одна за другой тоже посходили с ума. Придя в себя, О-Нацу сменила свое платье шестнадцатилетней на монашескую рясу, возносила молитвы, рвала цветы и ставила их пред алтарем Будды, все ночи при светильнике читала сутры. Деньги же, найденные в платье, были пожертвованы отцом О-Нацу на помин души Сэйдзюро.

НОВЕЛЛА О БОНДАРЕ, ОТКРЫВШЕМ СВОЕ СЕРДЦЕ ЛЮБВИ

Если нужны бочки — покупайте в Тэмма!

Человеческой жизни положен предел — любви же нет предела. Был один человек, познавший бренность нашего бытия — он изготовлял гробы. Жена у него была непохожа на деревенскую женщину — кожа белая, походка легкая, будто ноги не касались земли. Служила она с молодости служанкой в барском доме, сметлива была — и старой хозяйке могла угодить, и молодую ублажить, так что вскоре доверили ей ключи от кладовых. Однажды к осени начали прибираться в доме, укладывать летнее платье, чистить-блистить дом сверху донизу. Собрались и колодец за оградой почистить, чего только не вытащили из него на свет божий: капустные листья с воткнутой швейной иглой, ножик, гвоздик, заплатанный детский нагрудник, призвали бондаря поставить новые заклепки на нижний обруч сруба. Стал бондарь чинить обруч, да глядь, рядом бабка возится в луже по соседству с живой ящеркой, и сказала ему бабка, что ящерка эта зовется хранительницей колодца, а если поймать её и сжечь в бамбуковом коленце, а пепел высыпать на голову той, которую любишь, то и она в тебя влюбится без памяти. А любил бондарь здешнюю горничную с легкой поступью О-Сэн. Наобещала бабка бондарю приворожить его милую, а тот и загорелся, словно костер, наобещал ей с три короба.

А в Тэмма орудовали лисы и барсуки, что наводили страх на жителей, ведь ничего нет в мире страшнее оборотней, отнимающих жизнь у людей. Одной темной ночкой озорная старуха, что обещала окрутить горничную, прибежала к воротам дома, где служила О-Сэн, и наплела всяких небылиц, дескать, встретила красавца, молодого, гордого, что он клялся ей в страстной любви к О-Сэн, а если та не выйдет за него, грозился помереть, а после смерти всех в этом доме порешить. Тут старая хозяйка, испугавшись, молвила, что раз так, а такая тайная любовь — не редкость на белом свете, то пусть уж берет О-Сэн, если он человек порядочный, может прокормить жену и в азартные игры не играет. Да и бабка, улучив момент, напела О-Сэн про молодого красавца, что проходу ей не дает, все просит сосватать, и та, не вытерпев, просила бабку устроить свидание. Порешили на том, что отправятся в одиннадцатый день на богомолье в Исэ, а по дороге…

Наступила пора цветения вьюнков, хозяйка приказала подготовить все к любованию ими рано поутру: постелила О-Сэн в саду ковры, на них сиденья особые установила, поставила чайники с чаем и рисовые пирожки в коробках, приготовила накидки, пояса широкие атласные, сделала барыне прическу, проверила — нет ли у слуг заплат на одежде, — ведь из соседних домов тоже придут любоваться цветением. О-Сэн тем временем отправилась на богомолье с бабкой, да еще за ними увязался работник из дома, который давно имел виды на горничную. По дороге, как и было договорено, к ним присоединился бондарь, и все бы хорошо, но увязавшийся работник был совсем некстати. На ночь устроились в гостинице. Хотели было О-Сэн и бондарь перемолвиться о сердечных делах, а работник настороже, не спит, разговоры заводит, бондарь же как на грех всего припас — и гвоздичного масла в раковине, и бумажных салфеток, да только ничего не вышло. Всю ночь строили они друг другу рогатки любви, да оба не добились толку. Уселись они поутру вчетвером на одну лошадь и отправились в храмы, да только о храмах никто не думает: то работник ущипнет О-Сэн за пальчик, то бондарь её — за бочок, да все тайком да тишком. Но в городе работник зашел к приятелю, тут дело и сладилось, свела бабка О-Сэн с бондарем в лавке у поставщика завтраков бэнто. Вернулся работник в гостиницу, а О-Сэн с бабкой уж и след простыл.

Вернулись с богомолья порознь, да хозяйка все равно разгневалась, заподозрила невиновного работника в дурном поступке и согнала с места Но работник не прогадал, устроился у продавца рисом в Китахама и женился на одной из тамошних потаскушек, живет себе там, об О-Сэн и думать забыл. Что до О-Сэн, не могла она никак забыть недолгую любовь бондаря в лавке поставщика завтраков, чахла и тосковала, чувства её пришли в смятение. Тут начались в доме неприятности: то в крышу ударила молния, то петух закукарекал в ночи, то у большого котла вывалилось дно. Призвали хитроумную бабку, а та возьми и скажи, что это бондарь требует к себе О-Сэн. Дошло до хозяина с хозяйкой, и те настояли, чтобы О-Сэн отдали бондарю. Справили ей платья, какие положены замужней женщине, вычернили для красоты зубы, выбрали благоприятный день, отдали некрашеный сундук, корзины, две накидки с хозяйских плеч, москитную сетку — словом, кучу всякого добра. И зажили они счастливо, бондарь был трудолюбив, да и О-Сэн многому научилась, ткала материю в полоску и красила её фиолетовой краской. И очень любовно ухаживала за мужем, зимой согревала ему пищу, летом обмахивала веером. Родилось у них двое детей. И все-таки женщины — непостоянный народ, посмотрят пьеску из тех, что ставят в Дотонбори, и все принимают за чистую монету. Расцветут вишни, распустится глициния, глядь, а она уж гуляет с каким-нибудь красавцем, про бережливость забыла, на мужа смотрит свирепо. Нет, в знатных семьях такого не бывает, уж там-то женщины всегда верны мужьям до самой смерти… хотя и там изредка случается грех, и там женщины заводят себе любовников на стороне. А ведь всегда опасаться нужно ложного пути.

Однажды в доме бывшей хозяйки О-Сэн справлялись пышные поминки, все соседки явились подсобить, да и О-Сэн пришла, она ведь искусница была по хозяйству. Принялась она красиво выкладывать на большом блюде пироги и хурму, а тут хозяин стал доставать с верхней полки посуду, да и уронил на голову О-Сэн, прическа её и растрепалась, увидела это хозяйка, взревновала, говорит, прически просто так не разваливаются. Рассердилась О-Сэн на хозяйку за такую напраслину и решила отомстить: и вправду завлечь хозяина, натянуть нос хозяйке. Зазвала она хозяина к себе ночью, бондарь крепко спал, светильник у него давно погас, но, услышав шепот, проснулся и бросился на любовников. Хозяин бросился бежать в чем мать родила, а О-Сэн — что ей было делать, как уйти от позора: взяла она стамеску и проткнула себе грудь, её мертвое тело было выставлено на позор. Сложили о ней разные песни, и имя её стало известно далеко по всей стране вплоть до самых далеких провинций. Да, не избежать человеку возмездия за дурные дела.

ПОВЕСТЬ О СОСТАВИТЕЛЕ КАЛЕНДАРЕЙ, ПОГРУЖЕННОМ В СВОИ ТАБЛИЦЫ

Лучшие календари составляются в столице!

Первый день новой луны 1628 г. — день счастливой кисти. Все записанное в этот день принесет удачу, а второй день — день женшины, с древности постигают в этот день науку страсти. Жила в ту пору красавица, жена составителя календарей, обликом она была прекрасна, как первые вишни, что вот-вот расцветут, губы напоминали алые клены в горах осенью, брови могли поспорить с лунным серпом. Немало сложено было о ней песен, в столице много было модниц, но никто не мог с ней сравниться. На всех перекрестках столицы только и разговоров было, что о четырех королях — компании молодых повес, сыновей богатых родителей. Целыми днями развлекались они, предаваясь любви, не пропуская ни одного дня, рассвет встречали с гейшами в Симабара — веселом квартале, вечером веселились с актерами, им что с мужчинами, что с женщинами — все равно! Однажды сидели они в ресторане и разглядывали проходящих мимо женщин, возвращавшихся с любования цветами. Но порядочные дамы проплывали в носилках за занавесками, и лиц их нельзя было, к сожалению, разглядеть. А те, что бегали мимо на своих двоих, красавицами не назовешь, хотя и дурнушками тоже. И все же придвинули тушечницу, кисти, бумагу и принялись писать, перечисляя все достоинства: какая шея, да нос, да что за подкладка на накидке. Вдруг какая-нибудь прехорошенькая дамочка раскроет рот, а там зуба не хватает, тут уж, конечно, одно разочарование. Мимо снуют одна красавица за другой, вот молоденькая: нижнее платье желтое, потом еще одно — по лиловому белые крапинки, а верхнее из атласа мышиного цвета с мелким шитьем — воробушки летят, а на лакированной шляпе шпильки и шнурки из бумажных полос, но вот незадача — на левой щеке небольшой шрамик. Следом табачница, волосы в беспорядке, одежда неказиста, а черты лица прекрасны, строги, и у всех повес заклубилась в груди нежность к табачнице. Следом жеманница, разнаряженная ярко, шляпа на четырех разноцветных шнурках сдвинута так, чтобы не закрывать лицо. «Вот она, вот она», — закричали повесы, а, глядь, за ней три няньки несут розовощеких детей, ну и смеху тут было! Следующей была девушка на носилках лет всего четырнадцати, красота её так бросалась в глаза, что подробно её описывать не нужно. Модную шляпу несут за ней слуги, а она прикрывается веткой глицинии. Сразу затмила она всех красоток, что увидели сегодня повесы. И сама похожа на прелестный цветок.

Один придворный составитель календарей долго оставался холостым, вкус у него был весьма разборчивый. А он хотел найти женщину и высокой души, и прекрасной внешности, обратился он к свахе по прозвищу Говорливая и попросил её сосватать ему в жены девушку с веткой глицинии, звали девушку О-Сан. Взяв её в жены, он не пожалел, она оказалась образцовой хозяйкой купеческого дома, хозяйство процветало, радость в доме била ключом. А тут собрался составитель календарей в дорогу, родители О-Сан забеспокоились, справится ли дочка с хозяйством, и прислали ей на подмогу молодого парня Моэмона, честного, за модой не гнавшегося. Как-то ожидая приближения зимы, решил Моэмон сделать себе для укрепления здоровья прижигание моксой. Самая легкая рука была у служанки Рин, приготовила Рин скрученные травинки чернобыльника и стала делать Моэмону прижигания, а чтобы утишить боль, принялась массировать ему спину, и в этот момент закралась в её сердце нежность к Моэмону. Но не умела служанка писать, с завистью глядела она даже на корявые закорючки, которые выводил самый молодой слуга в доме. О-Сан, прознав о том, предложила Рин написать за нее письмо, благо надо было еще несколько писем написать. Рин потихоньку переправила письмо Моэмону и получила от него довольно бесцеремонный ответ. Задумала молодая хозяйка дома О-Сан проучить невежу и послала ему красноречивое письмо, поведав все свои печали. И вправду, послание тронуло Моэмона, он сам назначил ей свидание на пятнадцатую ночь. Тут уж все служанки принялись над ним хохотать, а хозяйка сама решила, переодевшись в платье Рин, сыграть роль своей служанки. То-то будет потеха. Договорились, что служанки попрячутся по углам, кто с палкой, кто со скалкой, а на зов О-Сан выскочат с криками и накинутся на незадачливого кавалера. Но служанки утомились от крика и суеты, и все, как одна, уснули. Моэмон подкрался к хозяйке и, пока она спала, откинул полу её платья и прижался к ней. О-Сан же, проснувшись, не помнила себя от стыда, но делать было нечего, в тайне все сохранить не удалось. И стал Моэмон наведываться к ней каждую ночь. О-Сан завладела всеми его мыслями, он уже и не думал о служаночке. Вот так свернул незаметно с истинного пути. Еще в старых книгах написано: «Неисповедимы пути любви». Нынешние модницы не тратят времени на храм, а только пытаются превзойти друг друга красотою нарядов. О-Сато решила съездить на богомолье с Моэмоном, сели они в лодку и поплыли по озеру Бива: «Наша жизнь еще длится, не об этом ли говорит имя горы Нагараяма — горы Долгой жизни, что видна отсюда?» Эти мысли вызывали слезы на глаза, и рукава их увлажнились. «Как от величия столицы Сига не осталось ничего, кроме предания, так будет и с нами…» И порешили они сделать вид, что вместе утопились в озере, а самим скрыться в горах и вести уединенную жизнь в глухих местах. Оставили они прощальные письма родным, приложили свои талисманы — фигурку Будды, эфес меча — железную гарду в виде свившегося в клубок дракона с медными украшениями, сбросили и одежду, и обувь и кинули все это под прибрежной ивой. Сами же скрылись в густых зарослях криптомерии. Люди же подумали, что они утопились, подняли плач и крик, стали искать тела, но ничего не нашли. О-Сан и Моэмон блуждали в горах, страшно им было при жизни оказаться в числе погибших. Они сбились с пути, измучились, О-Сан так устала, что готовилась к смерти. Но все же после долгих блужданий по крутым горным дорогам вышли к людям, в чайной протянули хозяину золотой, но тот никогда не видел таких денег и отказался взять. Моэмон нашел далеко в горах домик своей тетки, здесь и заночевали, О-Сан выдали за младшую сестру, долго служившую во дворце, но затосковавшую там. Местные жители дивились красоте барышни, да и тетка прознала, что у нее водятся деньги, и порешила выдать её за своего сына. О-Сан только плакала украдкой, ведь сын тетушки был очень страшен собой: роста огромного, весь в завитках, словно китайский лев, руки-ноги, что сосновые стволы, в сверкающих глазах красные жилки, а имя ему — Рыскающий по горам Дзэнтаро. Обрадовался он, увидев столичную штучку, и загорелся в тот же вечер справить свадьбу. Стали готовиться к свадебной церемонии: мать собрала жалкое угощение, разыскала бутылочки с вином с отбитыми горлышками, устроила жесткое ложе. Представить невозможно горе О-Сан, смятение Моэмона! «Лучше нам было погибнуть в озере Бива!» Моэмон хотел уж было заколоться мечом, да О-Сан отговорила, ей в голову пришел хитрый план. Напоила она сынка, а когда он уснул у нее на коленях, они с Моэмоном снова бежали в горы. Бродя по дорогам, они вышли к горному храму и уснули усталые на пороге. И во сне им было видение: явилось божество храма и возвестило им, что куда бы они ни скрылись, возмездие настигнет их, и потому лучше им дать монашеский обет и поселиться порознь, только тогда отрешатся они от греховных помыслов и вступят на Путь просветления. Но не послушались его влюбленные, решили и дальше испытывать судьбу. Отправляясь дальше по дороге, они услышали прощальные слова божества: «Все в этом мире — как песок под ветром, что свистит меж сосен косы Хакодатэ…»

О-Сан и Моэмон поселились в глухой деревне, и поначалу все шло хорошо, но затем Моэмон затосковал по столице и отправился туда, хотя никаких дел у него там не было. Он шел мимо пруда и увидел на небе лик луны, а в воде другой — отражение, совсем как он и О-Сан, и рукав его увлажнился от глупых слез. Добрел он до оживленных столичных улиц, долго бродил по ним, вдыхая знакомый воздух утех и радостей столичных, и услыхал ненароком разговоры о себе. Приятели хвалили его за храбрость — соблазнил такую красотку, да еще жену хозяина! — за это не жаль и жизнью поплатиться, а другие уверяли, что он — живехонек, да только прячется где-то вместе с О-Сан. Услыхав про это, Моэмон бросился бежать да переулками и дворами вышел на окраину города. Тут он увидел, как бродячие артисты показывают на улице спектакль, он остановился взглянуть. По пьесе один из героев похищал девушку — и стало ему очень неприятно. Да тут еще увидел он среди зрителей супруга госпожи О-Сан! Дух захватило у Моэмона, замер он, чуть не окачурился от страха и опять бросился бежать.

Однажды во время праздника хризантем в дом составителя календарей пришел бродячий торговец каштанами, он расспрашивал о хозяюшке и дивился, что в Танго видел точно такую же госпожу, неотличимую от О-Сан. Послал составитель календарей людей в горную деревушку, схватили они любовников — и вот: вчера еще бродили живые люди, а сегодня всего лишь роса на месте казни в Авадагути, всего лишь сон, что приснился на рассвете двадцать второго дня девятого месяца… И сейчас жива о них память, помнят люди лаже светлое платье О-Сан.

НОВЕЛЛА О ЗЕЛЕНЩИКЕ, СГУБИВШЕМ РОСТКИ ЛЮБВИ

Вкусна зелень в Эдо

В городе все спешат встретить весну, на улицах суета, слепцы тянут свои песни: «Подайте грошик слепому», меняльщики выкрикивают предложения купить, продать, обменять; торговцы раками, каштанами орут во все горло. Снуют, сбиваются с ног прохожие, хозяюшки устремляются в лавки: конец года — хлопотливое время. А тут пожар — волокут веши, кричат, плачут и в мгновение ока большой богатый дом обращается в золу.

Тогда в городе Эдо жил зеленщик Хатибэ, а у него была единственная дочь по имени О-Сити. С чем можно сравнить её, если не с цветком, то с цветущей вишней, если не с луной, то с чистым её отражением в воде. Когда начался пожар — а было это неподалеку от жилища зеленщика, — они, чтобы избежать несчастья, всей семьей двинулись к храму, прибежали в храм и другие соседи, у алтаря слышался плач младенцев, перед статуей Будды валялись женские фартуки, гонг и медные тарелки приспособили вместо рукомойника. Но даже сам Будда относился к этому снисходительно — бывают такие минуты в жизни людей. Среди одежды, что отдал людям настоятель, было одно мужское платье — черное, из дорогой материи, на нем изящно вышит герб — павлония и ветка дерева гинко, а подкладка из алого шелка. И запала в душу О-Сити эта одежда. Кто носил ее? Какой изящный благородный молодой человек отрешился от мира и оставил здесь это платье? Загрустила О-Сити, представив себе этого юношу, и задумалась о быстротечности жизни. Тут они с матерью увидели юношу, который неподалеку от них пытался вытащить из пальца занозу, да все никак. Мать тоже пыталась, но глаза у нее уже были старые, ничего не получилось, тогда попробовала О-Сити и сразу вытащила занозу, не хотелось ей отнимать руку у юноши, но пришлось, только потихоньку спрятала щипчики, но потом спохватилась и, вернувшись к юноше, отдала щипчики. И началось с того их взаимное чувство.

Расспросила О-Сити людей и узнала, что имя юноши Китидзабуро, он странствующий самурай, а по характеру человек мягкий и великодушный. Написала она ему любовное письмо, и чувства их слились, как два потока. Терзаемые любовью, они только ждали удобного случая, чтобы соединить изголовья. И вот в пятнадцатую ночь прибежали какие-то люди с известием, что скончался один торговец рисом и надо сегодня же совершить сожжение тела. Все служки храма, все мужчины устремились на церемонию, а тут гром, дома одни старые бабки, что запаслись горохом, — давай спасаться от грома. О-Сити хоть и боялась грозы, но подумала, что сегодня — единственный случай, когда можно встретиться с Китидзабуро. К рассвету люди наконец погрузились в сон, О-Сити встала и тихо пошла к выходу, было еще темно. Тут проснулась старуха умэ и прошептала, что Китидзабуро спит в келье напротив. Как она обо всем догадалась, видно, тоже шалила в молодости, подумала О-Сити и отдала старухе свой красивый лиловый пояс. Китидзабуро увидел О-Сити, задрожал всем телом, они оба любили в первый раз, и дело не сразу пошло на лад. Но раздался удар грома, и пролились первые капли любви. Они поклялись друг другу в вечной любви, и тут — ах, как жаль! — наступил рассвет.

Утром семья О-Сити вернулась домой, и связь влюбленных прервалась. Сильно тосковала О-Сити, но делать было нечего. Однажды зимой в холода пришел к порогу мальчик, бродячий торговец грибами и конскими метелками, а между тем надвигалась ночь, на дворе стужа, пожалели мальчика хозяева, впустили в дом погреться, так он и уснул в сенях. А ночью прибежали с известием, что разрешилась от беремени соседка, и хозяева, едва успев всунуть ноги в сандалии, побежали проведывать младенца. О-Сити вышла их проводить и взглянула случайно на спящего, да это же — Китидзабуро! Отвела О-Сити юношу в свою комнату, растерла-обогрела, а тут родители вернулись. Спрятала она юношу под грудой платьев, а когда родители уснули, сели они вдвоем за ширмой и давай разговаривать, но очень страшно было, что услышат взрослые, тогда они взяли бумагу и тушь и принялись писать друг другу слова любви — и так до рассвета.

Но на новую встречу не было у О-Сити никаких надежд, и тогда решилась она на преступление, вспомнив, что первое их свидание стало возможным из-за пожара, и решилась девушка на ужасный поступок — подожгла дом: повалил дым, забегали и закричали люди, а когда пригляделись, поняли, что виновата во всем О-Сити. Ее водили по городу, выставив публике на позор, и люди толпами сбегались поглазеть на нее, никто не пожалел несчастную. Она была все так же прекрасна, потому что продолжала любить Китидзабуро. Перед казнью ей дали в руки ветку поздно расцветшей сливы, и она, любуясь ей, сложила такие строки: «Печальный мир, где человек гостит! / Мы оставляем имя в мире этом / Лишь ветру, что весною прилетит… / И эта вепса ныне облетит… / О, Ветка, опоздавшая с расцветом!..» (Перевод Е. Пинус)

Только вчера была жива, а сегодня ни праха, ни пепла не осталось. Лишь ветер ерошит хвою сосен, да иной прохожий, услышав историю О-Сити, остановится да задумается.

От Китидзабуро скрыли всю правду, тем более что он лежал тяжело больной. Родители покропили жертвенной водой поминальный столбик, и Китидзабуро, когда увидел его наконец через сто дней после смерти О-Сити, вознамерился лишить себя жизни, но настоятель храма отнял и спрятал его меч, так что оставалось ему только откусить себе язык либо сунуть голову в петлю, т. е. принять смерть нечестивую. Не решился на это Китидзабуро и, наконец, с благословения настоятеля принял постриг. Так жаль было сбривать волосы такому красавцу, что бондза дважды отбрасывал бритву. Жаль ему было Китидзабуро даже больше, чем О-Сити в последние минуты её жизни. Принять постриг из-за любви! увы! И печаль, и любовь — все смешалось в этом мире.

НОВЕЛЛА О ГЭНГОБЭЕ, МНОГО ЛЮБИВШЕМ

Гэнгобэй был в тех местах известным красавцем, он и волосы зачесывал необычным образом, и клинок носил у пояса непомерной длины. Да и любил он только юношей, днем и ночью предавался любви, а слабых длинноволосых созданий обходил стороной. Особенно любил одного юношу красоты необычайной, так что и жизнь за него отдать не жаль было. Имя ему было Хатидзюро. Видом своим напоминал он полураскрывшиеся цветы вишни. Однажды унылой дождливой ночью уединились они и предались игре на флейте, ветер заносил в окно аромат цветущей сливы, шелестел бамбук, слабо кричала ночная птица, тускло светила лампа. И вдруг юноша смертельно побледнел и дыхание его прервалось. О, ужас! прекрасный Хатидзюро скончался! Закричал, заплакал Гэнгобэй, позабыв, что свидание их было тайным. Сбежались люди, но сделать было ничего нельзя: ни снадобья, ни притирания не помогли. Но что делать, предали тело юного красавца огню, затем наполнили пеплом кувшин и зарыли среди молодых трав. Обливаясь слезами, предавался отчаянию Гэнгобэй на могиле друга. Каждый день собирал он свежие цветы, чтобы их ароматом порадовать умершего. Так, словно сон, промелькнули летние дни, подошла оы, выбрали благоприятный день, отдали некрашеный сундук, корзины, две накидки с хозяйских плеч, москитную сетку — словом, кучу всякого добра.

Страница: [ 1 ]  2