О рассказах Юрия Бондарева, которых у него несколько десятков, критика высказывалась не часто. Об этом можно только пожалеть. И потому, что автор написал немало хороших рассказов, и потому в особенности, что иные из них помогают лучше понять писателя, уловить преемственные связи его творчества с гуманистическими традициями отечественной литературы: до чрезвычайности обостренное чувство справедливости, высокую и требовательную человечность, которые он всегда полагал знаком и целью истинного искусства.

Первым опытом Бондарева в области крупных прозаических форм стала повесть «Юность командиров» (1956). Над нею он трудился «поразительно усидчиво и неутомимо», радуясь и огорчаясь, испытывая постоянный страх «перед неощутимым и как бы скрытым потемками концом работы, перед задуманными персонажами, которые, мнилось, не способны так долго жить на страницах книги».

На «землю» большой прозы он вступал томимый чувством робости. Снимая с полки увесистые книги, написанные классиками или его современниками, Бондарен каждый раз думал о том, сколько же надо знать и уметь, чтобы выстроить огромное здание романа или понести, заселить его живыми людьми, проникнуться их мыслями и переживаниями, связать их судьбы таким образом, чтобы идея развертывалась последовательной ненавязчиво. Ведь кроме таланта и эрудиции во всех областях человеческого знания автору нужно обладать еще и незаурядным терпением, волей, претворяя в плоть и кровь возникшие в воображении художественные образы, найти для каждого из действующих лиц такие обстоятельства существования, в которых истинные, порой для самого героя неведомые черты характера пришли бы в движение, сложились в цельную художественно и жизненно убеждающую индивидуальность. Заставить читателя любить, ненавидеть и размышлять вместе с автором и его персонажами.

К слову сказать, подобные сомнения и тревоги не оставляют Юрия Бондарева и сегодня, по крайней мере до того кульминационного пункта, признается писатель, когда уже написана половина каждой новой книги и литературные герои прожили в рукописи половину своей жизни.

Пережив сомнения, неудовлетворенность собой, сладость и горечь овладения новой формой и не испытав при этом облегчения, Бондарев нашел в себе мужество не отступить от поставленной цели, не сложил оружия. Он любил эту лирическую, написанную светлыми и мягкими красками повесть за то, что в ней воплотилась «дерзость преодоления самого себя», что стала она не простой, но крайне необходимой школой, научила справляться с трудностями, встающими на пути профессионального литератора.




А трудности возникли сразу же и «по вине» самого автора, решившего на завеяомо невыгодном, не таящем в себе ничего романтического и героического материале исследовать драматизм нравственного становления юных командиров. Были они, эти юные командиры, всего только курсантами артиллерийского училища, рассчитанного на три года однообразной тыловой военной службы. И это как раз тогда, когда наши войска победно продвигались в глубь вражеской территории, штурмовали Зееловские высоты, форсировали Одер и Шпрее. Последние залпы в поверженном Берлине прозвучали без участия героев повести. После боев и походов Алексей Дмитриев, Борис Брянцев, Толя Дроздов и другие курсанты-фронтовики встречали победу не в кругу однополчан, а в учебных классах, в тихом провинциальном городке, вообще не видавшем войны.

В условиях изображаемого автором размеренного, по часам и минутам расписанного училищного режима, где всякого рода неожиданности и происшествия заведомо исключались строжайшим соблюдением дисциплины и раз навсегда установленного распорядка, нужно было найти особенно тугую пружину, чтобы возбудить конфликт, способный заинтересовать своей значительностью и новизной. Бондарев и не подумал использовать в качестве такой «пружины» нарушение желез-поп воинской регламентации. Его интересовали процессы нравственные и обстоятельства, их стимулирующие

Выбор, как видим, непростой и ко многому обязывающий. Особенно если принять во внимание профессиональную неопытность писателя, впервые обратившегося к большой прозаической форме. И хотя повесть получилась не очень значительной в художественном отношении, выбор автора имел известное общее значение: и пору, когда литераторы горячо спорили о типе современного романа, оперируя в основном понятиями «роман-судьба» и «роман-событие», Бондарев предложил наиболее, на мой взгляд, правомерное решение. Он написал произведение, в котором - намеренно ли, стихийно ли, это, в конце концов, не важно - отвергалась абсолютизация и тем более противопоставление этих двух типов романной формы. Он искал их общности и единено.

Если в событии, полагал Бондарев, не отражена человеческая судьба, художественное произведение теряет смысл. В свою очередь, если подразумевать под судьбой человеческие характеры, то они наиболее полно осуществляют, себя через событие. И дело тут не в масштабах происходящего с героем, а прежде всего в соотнесенности характера с обстоятельствами его существования. Своеобразие взаимного сцепления этих первоэлементов художественного произведения позволяет сулить об их содержательной, жанровообразующей функции.

Этот диалектический принцип вырабатывался уже в первой его повести. Источником драматизма Бондарев сделал не какие-либо чрезвычайные происшествия, а смену обстоятельств, их контрастную противоположность, заряженную противоречиями, разочарованиями, поисками, открытиями. Подчеркнуто бессобытийное течение училищной жизни, сменившее трагическое напряжение фронта, создало своего рода переломную ситуацию, потребовавшую от персонажей повести резкого изменения образа мышления, чувств, поведения, вызвало необходимость психологической адаптации, связанной иной раз с ломкой характеров, и не без проявления крайностей.