В романе «Мастер и Маргарита» никто не совершает грехов по наущению. Свои грехи и свои преступления, большие или малые,— так же, как и свой подвиг,— каждый совершает сам, по собственному побуждению своей души. Конечно, весельчак Фагот запускает в театре Варьете денежный дождь. Но уж тратить в буфет эти «якобы деньги» самые догадливые из зрителей бегут сами. Да, Коровьев рассказывает Маргарите об одном из «гостей» на великом балу у сатаны: «Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался». И совет Азазелло был выполнен без промедления. Но, надо думать, уж очень жаждал «гость» этого совета.

И не слишком надо верить Никанору Ивановичу, который «утверждал впоследствии», что «толстая хрустнувшая пачка» денег—взятка, предложенная ему «переводчиком»,— сама вползла к нему в портфель. Очень хотел этого опытный взяточник Никанор, и разве что дьявольская ловкость, быстрота и знание дела («свидетелей действительно не было»), проявленные «переводчиком», превзошли его опыт .Коровьев, правда, подкузьмил, «не те» деньги подсунул.

«Брал! — кричит на следствии Никанор.— Брал, но брал нашими советскими! Прописывал за деньги, не спорю, бывало ... Но валюты я не брал!»
И провокация с Тимофеем Квасцовым, от имени которого Коровьев звонит в милицию,— того же порядка. Ну, не звонил Тимофей Квасцов. Не звонил потому, что ни слухом, ни духом не знал о подсунутой Коровьевым Никанору валюте. Но с какой радостью позвонил бы наушник и ябедник Квасцов, если б знал. Не своим же, а его, Квасцова, голосом плаксиво кричал в трубку Коровьев:

«Алло! Считаю долгом сообщить... Говорит жилец означенного дома из квартиры номер одиннадцать Тимофей Квасцов. Но заклинаю держать в тайне мое имя. Опасаюсь мести вышеизложенного председателя».

«И повесил трубку, подлец»,—замечает автор. Кто подлец? Коровьев? Или Тимофей Квасцов? Ибо едва пришли из милиции изымать у Никанора крамольную валюту, Тимофей Квасцов вот он — тут как тут:

«В это время Тимофей Кондратьевич Квасцов на площадке лестницы припадал к замочной скважине в дверях квартиры председателя то ухом, то глазом, изнывая от любопытства... А еще через час неизвестный гражданин явился в квартиру номер одиннадцать, как раз в то время, когда Тимофей Кондратьевич рассказывал другим жильцам, захлебываясь от удовольствия, о том, как замели председателя...»
Так что читатель начинает сбиваться: может быть, не Коровьев, а Тимофей Квасцов каким-нибудь чудом звонил в милицию? Во всяком случае, ведет он себя так, как будто никакой не Коровьев, а он сам, Тимофей Квасцов, и звонил...

Воланд знает подлинную цену всему: стяжательству, бездуховности и невежеству; теням висельников и убийц на своем великом весеннем балу; рассудочности Берлиоза, навсегда уходящего в небытие, и суетной страсти толпы к зрелищам и деньгам. И находит полное понимание у своей преданной свиты.

Кстати, если поподробнее рассматривать сцену с балом, то можно увидеть и еще одну проблему, которую Булгаков хотел показать нам. Тема бессмертия и воскресения душ.
У Булгакова главный воскреситель — Воланд. Да, он может воскресить душу, может и» наоборот, погубить ее. Вообще, Воланд в романе представ перед нами, как дьявол наоборот, ведь хотя его призвание— губить души, он сделал это лишь с Берлиозом и, может быть с Майгелем. Особенно ярко описано воскресение души на балу. Эти люди давным-давно уже умерли, причем наверняка не без содействия самого Воланда, но каждый год, в полнолуние, они собираются на бал, который устраивает Воланд воскресивший их, вероятно, потому, что они верили в некую философию, некую теорию. Видимо, в основе этой теории лежала идея загробной жизни, когда тело умирает, а душа остается жить. Воланд, впрочем, называет их доказательствами совсем другой теории. По его утверждениям Берлиоз всю жизнь исповедовал теорию, согласно которой после отрезания головы жизнь в теле прекращается, а душа уходит в небытие (наверное, именно по этому единственный, кто в романе по-настоящему уходит в небытие, и есть Берлиоз). Совершенно очевидно, что симпатии автора здесь не на стороне Берлиоза, впрочем, не на стороне Воланда тоже. Тут Булгаков выдвигает идею, что каждый получает по заслугам, во что верил — то и получишь, как это случилось с Берлиозом.

Души, которые собрались на этомжутком балу, — соседи Воланда, они за свои прегрешения пребывают в аду. Скорее всего, сам Воланд исподволь подсказывал им различные способы отравления и прочих преступлений. Каждый год на этом балу появляются новые лица. Воланд не дремлет, он продолжает умерщвлять души. И собирает их на балу конечно же не для того, чтобы доказать Берлиозу правильность своей теории, в которую верит он и его гости, а потому что втайне ему приятно видеть души, которые он погубил, а затем воскресил. На первый взгляд незаметно, чтобы эти люди терпели какие-то муки в аду как положено грешникам, но даже если это и так, то тогда, возможно, Воланд хочет дать им отдых от их страданий. По крайней мере, Фрида, которой каждый день подают платок, напоминающий о ее преступлении, напивается пьяной, и это помогает ей забыть злосчастный белый с синей каемочкой платок.

Мастер и Маргарита — тоже своего рода люди умершие я вновь воскресшие. Азазелло это отрицает, говорит, что они вовсе не мертвы, но в то же время Иванушкин сосед умирает, и Иванушка узнает это, когда Мастер приходит к нему попрощаться. Получается, что на свете два Мастера: один, который улетел с Воландом, а другой, который умер в сто восемнадцатой палате. И Маргариты тоже две, хотя в эпилоге говорится, будто шайка похитила и Мастера, и Маргариту, и ее домработницу Наташу, превратившуюся в ведьму. Именно Азазелло подготовил их к полету с помощью фалернского вина, того самого, которое пил прокуратор. Уже в этом можно усмотреть намек на то, что непростое вино выпивают герои М. Булгакова. Да так оно получается на самом деле, ведь Азазелло сначала отравляет с его помощью Мастера и Маргариту, а потом их же воскрешает. Очевидно, в полет с Воландом нельзя отправляться живым; надо подготовиться, усыпить собственную душу и забыться на время, освободиться от обыденного, очень ограниченного рамками обества, сознания.

Но опять же к самому Воланду. Он, в отличие от Мефистофеля и в отличие от другого Демона («И все, что пред собой он видел, он презирал иль ненавидел»), которого Булгаков, как уже стало понятно, знал наизусть, Воланд признает то редкое, то немногое, что по-настоящему велико, истинно и нетленно. И в этом его великая сила и великое преимущество перед другими.

Он знает настоящую цену творческому подвигу Мастера и раскаянию Пилата. Любовь и гордость и поистине королевское чувство собственного достоинства Маргариты вызывают у него интерес, холодную симпатию, уважение, признание. И неприкосновенны для него подвиг Иешуа Га-Ноцри и то неподвластное Воланду, не относящееся к нему, не касающееся его, что в романе противопоставлено «тьме» и помечено обобщенным названием «свет».

В романе есть одно место, которое часто вызывает у читателей вопросы. В самом конце, там, где волшебные черные кони несут своих всадников к их цели, описано преображение этих всадников. Именно тогда читатель видит рыцаря с никогда не улыбающимся лицом.



Как заявляет Воланд, этот рыцарь просто неудачно пошутил. Что имел в виду Булгаков? Что такое «лишнее» сказал некогда фиолетовый рыцарь, за что был так жестоко наказан? «Мастер и Маргарита» все-таки незавершенный роман, его автор умер, так и не написав последнего слова, и это место, по-видимому, относится к строкам, оставшимся конспективными.

Вряд ли Воланд наказывает своего верного рыцаря, чье место непосредственно рядом с ним, за неудачу каламбура. Темно-фиолетовый рыцарь явно наказан за то, что неудачный его каламбур относился к «свету» и «тьме». Воланд не позволяет шуток по поводу «света». Да, такого дьявола в мировой литературе до Булгакова действительно не было.
Воланд с его холодным всеведением и жестокой справедливостью порою кажется покровителем беспощадной сатиры, что вечно обращена к злу и вечно совершает благо. Он жесток, как бывает жестокой сатира, и дьявольские шутки его приближенных тоже воплощение каких-то сторон этого удивительнейшего из видов искусств: издевательские провокации и глумливое фиглярство Коровьева, неистощимые штуки «лучшего из шутов» — Бегемота, «разбойничья» прямота Азазелло. . .

Сатирическое вскипает вокруг Волапда. На три дня (всего лишь в три дня укладывается действие романа) Воланд со своей свитой появляется в Москве — и неистовством сатиры взрезается будничная повседневность. И вот уже стремительно, сплетаясь, как в вихре Дантова ада, несутся вереницы сатирических персонажей — литераторы из МАССОЛИТа, администрация театра Варьете, мастаки из жилтоварищества, театральный деятель Аркадий Аполлонович Семплеяров, гений домовых склок Аннушка, скучный «нижний жилец» Николай Иванович и другие.
Сатирическое расходится вокруг Воланда кругами. Выливается в фантасмагорию сеанса черной магии. Буйствует в «сне Никанора Ивановича», не иначе как пожалованном Никанору на прощанье неугомонным Коровьевым. В пересекающихся пластах фантастической сатиры этого «сна», ни на йоту не реального и вместе с тем реального до последней крупиночки, насмешливо, иронично, оглушающе саркастично все—и самое воплощение метафоры «сиденья за валюту»; и проникновенные речи голубоглазого «артиста» о том, что деньги, необходимые стране, должны храниться в госбанке, а «отнюдь не в теткином погребе, где их могут, в частности, попортить крысы»; и фигуры стяжателей, ни за что не желающих расставаться со своим добром; и ошалелый Никанор, на которого обрушилась вся эта фантасмагория и у которого валюты нет (а впрочем, подлинно ли нет?).

Очистительным огнем, «с которого все началось и которым мы все заканчиваем»,— пожаром «Грибоедова» — довершается литературная сатира в романе с этим самым «Грибоедовым»,вкотором уютнейше разместился МАССОЛИТ, с его рестораном, «самым лучшим в Москве», с его кассами, путевками и дачами в Перелыгине, с членами МАССОЛИТа, от которых — не случайно, надо думать,—в воображении читателя останется только перечень странных имен: Желдыбин, Двубратский, Бескудников, Квант...

Огонь идет по пятам за дьявольскими помощниками Воланда: горит дом на Садовой, горит Торгсин, в котором побывали Коровьев и Бегемот, облюбованный Алоизием Могарычом дом с подвальчиком Мастера, горит Грибоедов... Огонь, который пожалуй наиболее динамичное состояния материи, сосздает идеальные условия для последующего возрождения истинных ценностей.

Гётевский Мефистофель тоже называет своей стихией огонь — единственную стихию, противостоящую жизни. . В романе «Мастер и Маргарита» огонь не противостоит жизни и добру. В романе Булгакова в огне горят страдания и боль («Гори, гори, прежняя жизнь!» — кричит

Мастер. «Гори, страдание!» — вторит ему Маргарита). Горят пошлость, стяжательство, бездуховность и ложь, расчищая дорогу надежде на лучшее. Горит всё, кроме бесценных творений. Не даром становиться афоризмом реплика Воланда : «Рукописи не горят».


Значения поздних произведений Булгакова восходят к нравственным заповедям древнего мира, к фольклорным формулам справедливости с их прозрачной символикой - бесы, жертвоприношение, распятье. Как гуманист, а точнее позитивист, Булгаков ярко проявляет себя в повести «Собачье сердце». Достаточно по внимательнее вчитаться во фразы, произносимые профессором Преображенским, ведь это мысли самого автора. Апофеоза они достигают в знаменитом монологе профессора за обедом. Именно из него можно понять за что же профессор, а вместе с ним и автор, не любит пролетариат. Преображенский не осуждает К.Маркса, но очевидно, что он и не поддерживает его. Думаю, что из философов 19-20 вв. автору наиболее близок Огюст Конт.

Вклад Булгакова в вечную тему, его новаторство прослеживаются на каждой странице «Мастера и Маргариты»: прямо - в декларациях Мастера, Иешуа, Воланда, Пилата, косвенно - в сатирических эпизодах, утверждающих авторский идеал. Свобода человеческого духа и духовность нравственного выбора неизменно волнует автора. Образы персонажей романа невозможно свести к определенным типам: они собирательны. Бесспорными представляются автобиографичность образа Мастера и значительное проецирование образа Маргариты на Е. С. Булгакову. Образы романа перекликаются друг с другом. Зеркальная симметрия связывает Понтия Пилата и Воланда, Ивана Бездомного и Левия Матвея, Низу и Маргариту. Многие взгляды, поступки, проблемы аналогичны у Иешуа и Мастера, Мастера и Понтия Пилата.
Представители духовного начала (которое, по Булгакову, бессмертно) сосуществуют, признавая положение друг друга в космической иерархии: Иешуа по отношению к Воланду, Воланд - к Иешуа и Мастеру, Мастер - к Бездомному.

С помощью средств фантастики и гротеска автор сумел возвести свои персонажи на высшую ступень типизации, создать художественные типы - ярко индивидуализированные (Понтий Пилат), философски значимые (Воланд). Каждый значительный тип несет в себе противоречие и в то же время выражает определенную идею. Типы в произведении Булгакова имеют гипотетический характер и усиливают философскую значимость всей художественной системы романа. Центральные персонажи являются не столько характерами, сколько типами персонифицированного сознания. Бессмертие служит для писателя предметом дискуссии. На отношение к идее бессмертия строятся все основные типы сознания героев романа: эстетическое Мастера, эмоциональное Маргариты, «государственное» Пилата, массовое сознание и, наконец, сознание нравственного абсолюта Иешуа. Таким образом, на мой взгляд, самого писателя с его высказанной идеей вечного покоя и бессмертием души, можно причислить к идеалистам. Однако, автор не настаивает на этой точке зрения, идеализм его проявляется скорее в понимании общественных отношений, а именно как уже было сказано выше, ему скорее близка философия Огюста Конта.

Однако наличие подобной структуры не приводит к превращению персонажей в носителей авторских идей. Все действующие лица - это живые люди с яркими портретными характеристиками и другими запоминающимися качествами.
Ни один из главных героев не вызывает отрицательного отношения. Даже Воланд. который традиционно должен внушать страх, вызывает скорее улыбку и сочувствие тому, как ловко он выводит на чистую воду людей, подобных Берлиозу, Лиходееву или Босому. Все главные герои вызывают несомненную симпатию, не являясь в то же время идеальными.

В романе Булгакова живет глубокая вера в непреложные нравственные законы. Вслед за Кантом писатель считает, что нравственный закон заключает внутри человека не должен зависеть от религиозного страха перед грядущим возмездием. Проблемы любви и равнодушия, трусости и раскаяния, добра и зла раскрыты во всем блеске его мастерства.