Роман «Мастер и Маргарита» — роман в романе. Так можно определить его жанр. И «внутренне роман посвящен событиям двухтысячелетней давности, событиям библейским, всем известным, но получившим у М. А. Булгакова другую трактовку. Это допрос Иешуа Пилатом Понтийским, приговор и казны Центральным образом этого «внутреннего» романа является Понтий Пилат. Это историческое лицо видный государственный деятель предстает в романе Мастера человеком, в душе которого борются совесть, долг, сомнения и страх.
История взаимоотношений пятого прокуратора Иудеи Понтия Пилата и приговоренного им к распятию человека по имени Иешуа Га-Ноцри врывается в повествование так страшно и неожиданно, что сознание, повинуясь инстинкту инерции, еще движется по аллейкам вокруг Патриарших в ожидании интересной истории, обещанной разноглазым профессором. Бесстрашная рельефная живопись второй главы вырастает, словно ниоткуда, из глумливых интонаций специалиста по черной магии, из партийного атеизма Михаила Александровича Берлиоза, из какой-то чехарды, веселья, которое явно затевались в этот вечер в Москве. Но вместо этого: «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат». Лицо историческое, жившее в означенные времена и, что хуже всего, вершившее в Иудее суды и расправы именем императора Рима.
Его оппонент Иисус, богочеловек, Иешуа — лицо не менее историческое и реальное. «...Лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта — ссадина с запекшейся кровью. Приведенный с тревожным любопытством глядел на прокуратора» — таким предстает в романе бродячий философ и пророк.
Время действия — весна, последние четыре дня страстной недели — совпадает со временем действия повествования о любви Мастера и Маргариты и карнавальных похождений Воланда и его свиты.
Иешуа, увидев Пилата, увидел также то содержательное, что составляет основу его жизни. «Доб- рый человек! Поверь мне...», — говорит он прокуратору. Собственно, все остальные диалоги этих героев, так или иначе, все равно возвращаются к вопросу о нравственности добра и безнравственности зла. Кажется, что и выбирать-то просто. Добро— хорошо. Зло— плохо. Но русская литература уже полтора века пытается внушить это человечеству, пытается найти с тем или иным успехом основания для их различия. Пилат у Булгакова поступает точно так же, как и евангельский. Он умывает руки. Он перекладывает ответственность выбора на чужие плечи. И проигрывает. Когда он понимает, что недеяние — зло, что оно растлевает, разрушает сознание и душу, что по сути своей равно иудину греху — прокуратора настигает кара. Его личное, персональное одиночество. Пилат узнает, что он, добрый человек, убил такого же доброго человека из трусости, по инерции, в отсутствие веры и любви. «Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков». «Погибли!», — произносит Понтий Пилат, тем самым осознавая не только обреченность Иешуа, но и свою собственную. Философ гибнет физически, прокуратор — духовно. Какой-то момент он еще как-то пытается искупить свою вину, приказав убить Иуду из Кариафа, но понимает, что «он что-то безвозвратно упустил».
Иешуа уходит и прокуратор на тысячелетия остается в камере своего одиночества, где ему снится лунная дорога, по которой он идет и разговаривает с арестантом Га-Ноцри, потому что, как он утверждает, он чего-то недоговорил тогда, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана. И он ждет и надеется, что его простят и отпустят.
Для того, наверное, и создает романтический Мастер свой роман. Его все прочитали, и Иешуа, и Воланд, и все ждут, чем же закончится повествование.Нравственный выбор, который совершают все без исключения герои романа, а точнее, его результат никак не предопределен судьбой. Он — итог свободной воли, которой от рождения наделен всякий человек. Выбирая, человек говорит: «Я свободен!» Недеяние греховно, оно противоречит естественным душевным движениям личности. Выбирая добро, человек выбирает по сути себя, доброго человека. Мастер заканчивает свой роман прощением. Литературный рисунок полностью совпадает с рисунком историческим, даже в мелочах и тонкостях. И имя Пилата -— и как евангельского лица, и как булгаковского персонажа — всегда будет идти рука об руку с именем Иешуа-Иисуса, в наказание за бездействие. Бессмертие в веках — его проклятие. Не даром после вынесения приговора прилюдно Пилат слышит: «Бессмертие... Пришло бессмертие... Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке».
А потом в своем серебристом сне: «Мы теперь будем всегда вместе, — говорил ему во сне оборванный философ-бродяга, неизвестно каким образом вставший на дороге всадника с золотым копьем. — Раз один — то, значит, тут же и другой! Помянут меня — сейчас же помянут и тебя! Меня — подкидыша, сына неизвестных родителей, и тебя — сына короля-звездочета и дочери мельника, красавицы Пилы».
Таким образом, история у Булгакова из безликого процесса превращается в становление этических начал, в движение человека к совершенству, к нравственному идеалу. Образ Понтия Пилата в романе драматичен. Булгакову удалось показать человека с его страхами и сомнениями, чего мы никогда не найдем в Евангелии. Все параллели «Мастера и Маргариты» сходятся в последней главе, как в геометрии Лобачевского. Но в эпилоге еще живут тоскующие персонажи, не содеявшие, не совершившие. Они обречены на долгое пилатовское ожидание, когда придет автор их жизней и крикнет: «Свободен! Свободен! Он ждет тебя!».
