"Рукописи не горят" - с этой верой в упрямую, неуничтожимую силу искусства умирал писатель Михаил Булгаков, все главные произведения которого лежали в ту пору в ящиках его письменного стола неопубликованными и лишь четверть века спустя одно за другим пришли к читателю. "Рукописи не горят", - эти слова как бы служили автору заклятием от разрушительной работы времени, от глухого забвения предсмертного и самого дорогого ему труда - романа "Мастер и Маргарита".

И заклятие подействовало, предсказание сбылось. Время стало союзником М. Булгакова, и роман его не только смог явиться в свет, но и среди других, более актуальных по теме книг последнего времени оказался произведением насущным, неувядающим, от которого не пахнет архивной пылью. Взять хотя бы то, что если к роману М. Булгакова "Мастер и Маргарита" подходить традиционно, оперируя такими привычными инструментами анализа, как тема, идея, жанр, то заблудишься в нем в два счета, словно в дремучем лесу. Ни в какие схемы он не укладывается.

Прочитанная множеством читателей книга, вызвавшая немало споров, толков, вопросов и догадок, стала жить своей жизнью в литературе. Возникло даже что-то вроде "моды на Булгакова".

И все-таки, почему "рукописи не горят", почему эта книга привлекает внимание? По-моему, благодаря все той же необычности построения романа, оригинальности сюжета. Есть основания назвать роман бытовым: в нем широко развернута картина московского быта тридцатых годов. Но не меньше оснований считать его фантастическим, философским, любовно-лирическим и, само собой разумеется, - сатирическим. Пусть в романе не все выписано ровно и до конца, внимание любого читателя остановит, я думаю, его форма - яркая, увлекательная, непривычная. Ведь не зря же, прочтя последнюю страницу, испытываешь искушение начать перечитывать книгу заново, вслушиваясь в мелодию булгаковской фразы: "В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, - никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея".

Едва ли найдется читатель, который возьмет на себя смелость утверждать, что нашел ключи ко всем таящимся в романе загадкам. Но многое в нем приоткроется, если хотя бы бегло проследить десятилетнюю историю его создания, не забывая при этом, что почти все произведения Булгакова родились из его собственных переживаний, конфликтов, потрясений.

Не случайно в романе появляется легенда об Иешуа, так как в жизни писателя был свой Понтий Пилат - Главре-пертком. И писатель понимал, что рано или поздно будет распят. Но, видно, теплилась в нем надежда на здравый смысл "прокуратора", на возможность взаимопонимания. И, может быть, представлялся ему такой спор, какой в романе, уже после казни философа, Пилат видит во сне: "Они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем".

Так или иначе, но вполне можно утверждать, что именно собственная судьба заставила писателя вспомнить новозаветную библейскую историю и ввести ее ъ роман. В первых его набросках еще нет ни Мастера, ни Маргариты, а дьявол появляется в Москве в одиночку, без свиты. Но начинается действие так же, как в окончательном издании: бесе дои Сатаны с двумя литераторами явно рапповского толка. Он рассказывает им эту библейскую историю с таким старанием, словно добивается, чтобы собеседники его в зеркале тех стародавних событий, в решениях синедриона и прокуратора Иудеи увидели и свой, рапповский, изуверский фанатизм.

Но Булгаков не сравнивал себя с Иисусом, хотя и исповедовал те же принципы, то же добро и справедливость. Мастер (как его по праву можно назвать) не стремился это проповедовать, он скорее расчищал дорогу для добра с помощью ядовитого жала сатиры. И в этом он больше сродни Воланду, которого и делает главным персонажем романа.

Но для чего же тогда появляется в романе Мастер? А для того, чтобы создать пятое, гораздо более стройное Евангелие, чем новозаветное.

Но главное - в его изложении эта история становится до того по-земному живой, что в ее реальности невозможно усомниться. И в глубине сознания рождается совершенно безумная мысль: нет, это не Сатана, не Воланд, а сам Булгаков, прежде чем в роли Мастера сесть за письменный стол, "лично присутствовал при всем этом". Сделав Мастера своим двойником, подарив ему некоторые перипетии своей судьбы и свою любовь, Булгаков сохранил для себя деяния, на которые у Мастера уже не было сил, да и не могло быть по его характеру. И Мастер получает вечный покой вместе с Маргаритой и восставшей из пепла рукописью сожженного им романа.

И я с уверенностью повторяю слова всезнающего Воланда: "Рукописи не горят".