Роман «Мастер и Маргарита» не зря называют «закатным романом» М. Булгакова. Много лет он перестраивал, дополнял и шлифовал свое итоговое произведение. Все, что пережил М. Булгаков на своем веку — и счастливого, и тяжелого, — все свои самые главные мысли, всю душу и весь талант отдавал он этому роману. И родилось творение поистине необыкновенное.
Необычно произведение, прежде всего, по жанру. Исследователи до сих пор не могут его определить. Многие считают «Мастера и Маргариту» мистическим романом, ссылаясь на слова автора: «Я — мистический писатель». Другие исследователи называют это произведение сатирическим, третьи считают роман М. Булгакова фантастическим, а четвертые — философским. Надо сказать, что для всех этих определений есть основания, в чем мы убедимся ниже.
Но вначале несколько слов о композиции романа, без анализа которой невозможно разобраться в его жанровом своеобразии. В книге четко выделены два сюжета: реальный мир Москвы 30-х годов, где живут мастер и Маргарита, и мир древнего Ершалаима, где действуют Иешуа и Понтий Пилат. Следует отметить, что второй сюжет в каком-то смысле являются каноническим — поскольку отображение евангельских событий является одной из глубинных традиций мировой литературы. Достаточно вспомнить в связи с этим такие произведения, как «Возвращенный рай» Дж. Мильтона, «Иисус Христос во Фландрии» О. Бальзака, «Христос в гостях у мужиков» Н. Лескова и другие.
Сюжет об Иешуа написан в жанре романа-притчи. Рассказ о событиях холодно объективен, трагически напряжен и безличен. Автор никак не заявляет о себе — ни обращениями к читателю, ни выражением своего мнения о происходящем. Исходя из описываемых событий, мы могли бы ожидать именно в этом пласте булга-ковского романа выражения мистического начала — различных чудес, преображений. Но ничего подобного в романе мастера нет — все события абсолютно реальны. Автор отказывается даже от сцены воскресения — как от знака присутствия чуда в человеческом мире.
Роман-притча представляет собой своеобразную точку отсчета, из которой развиваются события современного М. Булгакову пласта. Истина, неузнанная в древнем Ершалаиме, снова приходит в мир. В повествование об этом мире парадоксальным образом перемещена вся мистика. Она и серьезна — вспомним хотя бы явление живых мертвецов на балу у Сатаны или преображение Волан да и его свиты в финале романа. Она и гротескна, оборачиваясь мистикой текущей современности и проявляясь в таинственных перемещениях Степы Лиходеева, и в чудесах в варьете, и в «нехорошей квартирке», из которой исчезают люди. Она и иронична: достаточно вспомнить начало романа, когда дьявол спрашивает у Берлиоза, существует ли дьявол, и, получив отрицательный ответ, сетует: «Что же это у вас — чего ни хватишься — ничего нет». Соединение сатиры и мистики, таким образом, определяет жанровую природу романа о мастере.
Из столкновения двух миров и двух романов возникает очень своеобразная философия.
С первых страниц романа возникает тема судьбы. Внезапная смерть Берлиоза сразу же ставит философские вопросы: кто обрывает нить жизни? Можно ли влиять на человеческую судьбу? Ответ на эти вопросы будет дан, но не сразу, и даже не в этом времени и пространстве. Иешуа отрицает возможность одного человека влиять на судьбу другого в земной жизни. Но в жизни иной, в мире потустороннем, это возможно; Маргарита освобождает мастера и приносит прощение Фриде, а мастер дарует Понтию Пилату желанную встречу с бродячим философом. Так возникает в романе осмысление единства бытия и небытия, реальной судьбы человека и посмертной жизни.
Необходимость говорить об этом возникает потому, что писатель глубоко убежден: истина исторического процесса забыта, а человечество идет не тем путем. Роман об Иешуа и есть возвращение к этой ошибке, когда Понтий Пилат первым сделал нравственный выбор, за который человечество расплачивается уже более двух тысяч лет. История самого мастера — повторение той же ошибки. Но повторение ошибки несет за собой и новое возвращение — как напоминание об истине на новом витке истории.
Итак, мы убедились, что жанровая природа романа М. Булгакова сложна и своеобразна. Но таким и должно было быть произведение, уцелевшее в стольких катаклизмах истории. Такой и должна быть рукопись, которая не сгорела.
