У старика извозчика Ионы умер сын («Тоска», 1886). Сломленный горем старик чувствует себя: бесконечно одиноким в огромном городе, полном «чудовищных огней, неугомонного треска и бегущих людей…» Скоро неделя, как умер сын, а он еще ни с кем не смог поделиться своим горем. Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер. Один за другим сменяются седоки, и с каждым из них Иона пытается завести долгий, облегчающий душу разговор, но никому нет дела до его горя. «Глаза Ионы тревожно и мученически бегают по толпам, снующим по обе стороны улицы: не найдется ли из этих тысяч людей хоть один, который выслушал бы его? Но толпы бегут, не замечая ни его, ни его тоски»…»

Так и не дождавшись человеческого внимания, Иона идет ночью в конюшню, где стоит его лошадь, пусть неразумное, но все-таки живое существо, «…Так-то, брат кобылочка, — говорит Иона. — Нету Кузьмы Ионовича… Приказал долго жить… Таперя, скажем, у тебя жеребеночек, и ты этому жеребеночку родная мать… И вдруг, скажем, этот самый жеребеночек приказал долго жить… Ведь жалко?..

Лошаденка жует, слушает и дышит на руки своего хозяина-Иона увлекается и рассказывает ей все,..» Самое страшное в судьбе Ионы, а также в судьбах Дениса Григорьева («Злоумышленник», 1885) и токаря чем страх перед нищетой. «Через час а она была уже в дороге».

«Назовите мне хоть одного корифея нашей литературы, который стал бы известен раньше, чем не прошла по земле слава, что он убит на дуэли, сошел с ума, пошел в ссылку…» В этих словах героя чеховского рассказа «Пассажир 1-го класса» (1886) слышатся горькие раздумья самого автора.

Несмотря на умение Чехова все переживать молча, у него как-то вырвалось признание, что «одиночество в творчестве — тяжелая штука». Люди, окрулсавшиеписателя, .не могли по-настоящему оценить значение его труда. Литературный муравейник считал Чехова способным юмористом. Однако мысль о том, что бок о бок с ними тянет журнальную лямку замечательный писатель, показалась бы литературным коллегам Чехова смехотворной.

Чехов очень скоро расстался с иллюзиями относительно нравственных качеств Лейкина. «Лгун, лгун и лгун»,—характеризует он его в письме к брату. Ложью, была игра Лейкина в либерализм, ложью было его якобы писательское отношение к таланту Чехова.

Процесс разложения буржуазного общества Чехов показал в рассказах «Володя большой и Володя маленький» (1893), «Бабье царство» (1894), «В усадьбе» (1894), в повестях «Три года» (1895) и «Моя жизнь» (1896).

Писатель И. Горбунов-Посадов писал Чехову, что его рассказ «Бабье царство», в котором описана жизнь хозяйки большой фабрики, наводит на «печальные и строгие размышления».

Мыслящие честные люди не могут быть счастливы в мире угнетения, тунеядства и пошлости. В этом: Чехов видел залог того, что лучшая часть интеллигенции в будущем станет по-настоящему близка к народу.

Антона Павловича глубоко волновал вопрос, что же именно должна делать интеллигенция, . чтобы в корне изменить участь народа.

Этой теме носвящена повесть Чехова «Дом с МЕЗОНИНОМ» (1896). Земская деятельница Лидия Волчанннова, героиня повести, видит цель ЖИЗНИ В ТОМ, чтобы служить ближним»: организовывать школы, аптечки, библиотеки, помогать бедным крестьянам. «Правда, мы,— говорит она, — не спасем человечество и, быть может,-во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы—» правы ».

Теория «малых дел», сторонницей которой является Лидия, находит страстного противника в лице художника, соседа Волчаниновых.

* «Народ окутан цепью великой, и вы не рубите этой цепи,—доказывает он Лидии, — а лишь прибавляете ЕГО вые звенья… голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые обвалы, загородили им все пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и ради чего стоит жить. Вы приходите к нему на помощь с больницами и школами, но этим не освобождаете их от пут, а напротив, еще порабощаете… за мушки (лечебное средство.— Г. С.) и книжки они должны платить земству и, значит, сильнее гнуть спину».

Следует сказать, что сам Чехов, осуждая теорию «малых дел», не отрицал полезности школ и больниц. Но писатель, не подводил никаких теорий под свои добрые дела, они были естественной потребностью его большого сердца. Правильно поставив вопрос о роли интеллигенции в жизни народа, Чехов не мог дать на него определенного ответа. Чехов раскрыл в своих крестьянских рассказах картину обнищания, темноты и дикости крестьян, разоблачил всю фальшь проповеди народничества, которое видело спасение деревни в возврате к патриархальной старине. Деревня, какой показал ее в своих рассказах Чехов, разрушала карточный домик народнических иллюзий.

В дневнике писателя за 1897 год сохранилась запись о «болтающих либералах»: «19 февраля — обед в «Кон-тинентале», в память великой реформы. Скучно н нелепо. Обедать, пить шампанское, галдеть, говорить речи на тему о народном самосознании, о народной совести и т. п., в то время, когда кругом стала снуют рабы во фраках, те же крепостные, и на улице, на морозе ждут кучера, это значит лгать святому духу».