17 января 1868 г. Достоевский писал С. А. Ивановой о своем новом произведении: «Главная мысль романа — изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете, а особенно теперь... На свете есть одно только положительно прекрасное лицо — Христос... Но я слишком далеко зашел. Упомяну только, что из прекрасных лиц в литературе христианской стоит всего законченнее Дон Кихот. Но он прекрасен единственно потому, что в то же время и смешон».
Как видите, замысел у Достоевского был поистине грандиозным. Ориентиры, намеченные писателем, обязывали его ко многому: с одной стороны — Христос, с другой — Дон Кихот. В этом направлении и создавался образ центрального героя романа — князя Мышкина.
Мышкин — кроткий, совестливый, наивный и мудрый одновременно — проходит через все сложные конфликты произведения. Он стремится всем помочь, хочет стать нужным и полезным для всякого, кто встречается на пути. Его неожиданное появление в мире хищников, готовых пожрать друг друга за богатство, за владение женской красотой, в обществе финансистов, дельцов, мелких и крупных чиновников похоже на легендарное появление Христа.
Мысль о том, что князь Мышкин, подобно Христу, послан в мир для его спасения, неоднократно звучит в романе. Познакомившись с князем, генерал Епанчин произносит: «Точно Бог послал!» Генералу вторит его жена: «Я верую, что вас именно для меня Бог привел в Петербург из Швейцарии». О том же говорит и купец Рогожин: «Я все еще верю, что сам Бог тебя мне как друга и как родного брата прислал».
Лев Николаевич Мышкин и ведет себя в полном соответствии с евангельскими заветами. Вспомните эпизод в доме Иволгиных. Ганя, возмущенный тем, что Варя назвала Настасью Филипповну бесстыжей, хочет сестру ударить. «Но вдруг другая рука остановила на лету Ганину руку. Между ним и сестрой стоял князь». Взбешенный до последней степени, Ганя со всего размаху дает князю пощечину. А теперь подумайте: что после этого должен сделать князь Мышкин? Ответить тем же? Вызвать Ганю на дуэль? Нет, ничего подобного даже в голову не приходило князю. Он поступает совершенно иначе:
«— Ну, это пусть мне... а ее все-таки не дам!.. — тихо проговорил он наконец; но вдруг не выдержал, бросил Ганю, закрыл руками лицо, отошел в угол, стал лицом к стене и прерывающимся голосом проговорил:
— О, как вы будете стыдиться своего поступка!
Ганя действительно стоял как будто уничтоженный...»
Вы, очевидно, помните, что Мышкин ведет себя так, как учил Христос. Он проповедовал своим ученикам, что если те не будут как дети, то не войдут в Царство Небесное (Евангелие от Матфея, 18; 3). Мышкин же во многом похож на ребенка. Не случайно князь запомнил слова лечившего его доктора Шнейдера: «...он сказал мне, что он вполне убедился, что я сам совершенный ребенок...»
Мышкин действительно естественен и наивен, как дитя. (Мы уже обращали ваше внимание на принципиальную важность для Достоевского темы детства.) Рассказывая о себе в доме Епанчиных, князь почти сразу же начинает говорить о своем отношении к детям, к несчастной Мари. Это очень важный эпизод, предвосхищающий дальнейшее развитие сюжета. Судьба Мари в чем-то похожа на историю Настасьи Филипповны. Обманутая и опозоренная, Мари мучительно переживает презрение окружающих. Мышкину удается внушить детям любовь к ней и тем самым сделать ее перед смертью «почти счастливой».
Если в душе человека сохранились какие-то детские черты, детскость, это означает, что не все еще потеряно. Так, Мышкин после первого же разговора с генеральшей Епанчиной проницательно заметил, что она — «совершенный ребенок». Князь просит не обижаться на него за это наблюдение: «Ведь вы знаете, — говорит он, — за кого я детей почитаю?» («...Таковых есть Царствие Божие», — сказано в Евангелии от Марка, 10; 14.)
Даже в Гане Иволгине герой романа видит что-то человеческое именно потому, что в нем «еще детский смех есть»: «Стало быть, еще способны же вы к таким словам и движениям».
И в «заносчивой, суровой красавице» Аглае Мышкин с удивлением обнаруживает черты ребенка: и она способна обращаться к князю «с самою детскою доверчивостью». Впрочем, полное незнание жизни и, возможно, эта самая детская доверчивость Аглаи принесут еще много горя и ей самой, и ее родителям.
В набросках к роману Достоевский назвал своего героя «Князь Христос». По глубокому убеждению писателя, нет для человека более высокого предназначения, чем бескорыстно отдать всего себя людям, помочь их воскресению, принять страдание за них.
Мышкин верит, что «сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества». Вдумайтесь в это слово. Сострадать — значит вместить в себя страдания других людей. Так происходит с Мышкиным. Он принимает в свое «я» красоту и терзания Настасьи Филипповны, душевную сумятицу Ипполита Терентьева, нравственный максимализм Аглаи. Он искренне сострадает генералу Иволгину с его фантастическими рассказами, пронырливому Лебедеву с его мечтательностью (и склонностью к предательству) и, конечно, Рогожину с его роковыми страстями.
Образ Рогожина — одно из самых замечательных художественных открытий Достоевского. С большим психологическим мастерством показывает писатель, как в душе этого купца происходит внутренняя борьба между мрачными, темными сторонами его натуры и человеческими началами, которые в нем все же есть и которые почувствовали в нем Настасья Филипповна и Мышкин.
Слов нет, крепко сидит в Рогожине купеческий азарт. Помните, как у Настасьи Филипповны он кричал в исступлении: «Не подходи!.. Моя! Все мое!..» Но бывают у Рогожина и периоды нравственного просветления. Мышкин понимает, что не только ожесточенная, мрачная страсть определяет мысли и поступки Рогожина: «Нет, Рогожин на себя клевещет; у него огромное сердце, которое может и страдать и сострадать... Сострадание осмыслит и научит самого Рогожина».
Мысль об очищающем значении страдания не оставляет Достоевского (она отчетливо звучала и в «Преступлении и наказании»).
Сердце Мышкина открыто людям, но он так и не может никого спасти, никому помочь — ни Настасье Филипповне, ни Рогожину. И сам он не в состоянии сделать выбор между двумя любящими его женщинами. Глубокое сострадание к Настасье Филипповне у героя романа столь же сильно, как и его любовь к Аглае. В этом и заключается трагическая вина Мышкина: жизнь настойчиво заставляет его сделать выбор, который для него оказывается невозможным. Парадоксальное сочетание силы и слабости героя, духовной мощи и в то же время невозможности исправить несовершенство мира отражены в его имени и фамилии: Лев Мышкин.
Герой романа с его изначальной добротой, нравственной чистотой и благородством — одно из наиболее ярких воплощений идеала «естественного человека» в литературе. И то, что Мышкин воспитывался в Швейцарии и именно оттуда прибыл в Россию, должно было дополнительно напомнить читателям о Руссо и его идеях. Столкновение «естественного человека», готового, как Христос, принять на себя все грехи человечества, и реальной жестокой действительности образует контраст, являющийся трагическим из-за его неразрешимости. Мышкину не дано победить господствующее в мире зло, эгоистические страсти, человеческую разобщенность.
Мысль о всеобщей разобщенности ярко проявляется и в так называемых полемических страницах романа.
