Страница: [ 1 ]  2  3  

В 1791 году А. И. Мусин-Пушкин был назначен обер-прокурором Святейшего Синода. В том же году, 11 августа, Екатериной II был издан указ, по которому Синоду разрешалось собрать и изъять из монастырских архивов и библиотек рукописи, представляющие интерес для русской истории.

Этим занялся А. И. Мусин-Пушкин. Не позже 1792 года (точная дата не установлена) он приобретает сборник XVI века, в котором обнаруживается список «Слова о полку Игореве».

Жертвой московского пожара 1812 года становятся дом и библиотека графа. Список XVI века гибнет. В научный обиход приняты издание Мусина-Пушкина и список, сделанный для Екатерины.

Оригинальная история списка XVI века сразу же вызвала скептическое отношение к «Слову» у некоторых отечественных и зарубежных ученых, предположивших, что речь идет о фальсификации, призванной оправдать империалистическую политику Екатерины аргументами прошлого. Назывались и возможные кандидатуры исполнителей подделки (в их числе и Мусин-Пушкин).

Исторические и лингвистические доводы скептиков были столь внушительны, что вся литература по «Слову», накопившаяся за два века беспрерывного изучения, посвящена одному вопросу - подлинно ли «Слово о полку Игореве».

Спор скептиков и защитников по сути напоминает известный диспут Остапа Бендера и ксендзов.
- Бога нет,- сказал Остап.
- Есть, есть,- сказали ксендзы.

Скептики целиком отвергают «Слово», апологеты с такой же категоричностью признают его.

Неувиденный переводчик

Десятки писателей и ученых переводили «Слово» с древнерусского на современный. Во главе этого перечня имен можно было бы поставить имя Переписчика XVI века, если бы оно было известно. Он первым предпринял попытку перевести «Слово» на язык своего века.
Литературное произведение исторически обусловлено, неповторимо; между оригиналом и списком не может быть полного тождества, невозможно сохранить полностью специфичность подлинника. Такая задача практически граничила бы с требованием фотографической дословности, машинного копирования. Такого уровня дубликации не могли достичь даже ученые - переписчики XVIII века, которые уже относились к «Слову» как к памятнику бесценному. Расхождения между мусин-пушкинским и екатерининским списками значительны.
Перед П-16 не ставилось требования натуралистически точно передать оригинал со всеми подробностями «ошибок». «Слово» предназначалось не для науки, (которой еще не существовало), а для бытового чтения. И потому задача П-16 формулировалась просто - старую повесть сделать понятной читателю XVI века. Он выступал одновременно как переводчик и как комментатор. Такой подход приводил к художественному пересозданию типичных черт оригинала. В частности, к переосмыслению непонятных образов, к домыслу.
Литературное произведение черпает содержание из общественного сознания, а реализует его с помощью средства общения - языка; эта конкретизация не искажает действительности, только если общественное сознание и средство общения у автора и читателя едины.
По мере развития общественного сознания народа, в среде которого возникло произведение, содержание его в некоторых частях устаревает, становится непонятным и вызывает превратные толкования: так устаревают исторические реалии, особенности отношений между людьми и пр. Развивается и язык, главным образом, его стилистика: выражение, использованное автором как просторечие, так и воспринимающееся современным автору читателем, может потерять просторечный характер, а то и вовсе превратиться в архаизм. Поэтому нынешний читатель воспринимает подлинник искаженно, а переводчик должен бы исходить из первичного - неискаженного - восприятия, - говорит теоретик перевода Иржи Левый (1).
Переписчик, как читатель XVI века, воспринимал многое в подлиннике XII века искаженно. Специфические выражения, характерные для авторского диалекта, представляли бессодержательную форму, поскольку не мргли быть конкретизированы в восприятии Переписчика. Он не всегда заменял форму, но наполнял ее новым содержанием, используя все доступные ему средства.
Расхождения между лаконичными фразами подлинника и описательным пространным толкованием в списке-переводе одна из труднейших проблем при работе над древнейшими поэтическими текстами. Здесь очень часто один и тот же персонаж или предмет обозначается по-разному, порой просто намеками или косвенными указаниями, которые понятны лишь тем, кто хорошо знает историю и мифологию. И, добавим,- палеографическую традицию.
При решении проблемы Переписчика, которая существует, к сожалению, незаметно для исследователя, необходимо учитывать и следующие практические моменты, возникающие в процессе работы переводчика.
«От оригина льного художника требуется постижение действительности, которую он изображает, от переводчика - постижение произведения, которое он передает. Хороший переводчик должен быть хорошим читателем.
...Проникновение переводчика в смысл произведения проходит, грубо говоря, на трех уровнях.
Первой ступенью является дословное понимание текста, т. е. понимание филологическое. Филологическое постижение не требует от субъекта никаких особых данных, кроме специальной подготовки и ремесленной практики.
Вторая ступень проникновения в авторский замысел. При правильном прочтении читатель постигает стилистические факторы языкового выражения, т. е. настроение, ироническую или трагическую окраску, наступательный тон или склонность к сухой констатации и пр.
Третья. Через постижение стилистического и смыслового наполнения отдельных языковых средств и частных мотивов переводчик приходит к постижению художественных единств, т. е. явлений художественной действительности произведения: характеров их отношений, места действия, идейного замысла автора. Этот способ постижения текста наиболее труден, поскольку переводчик, как и каждый читатель, тяготеет к атомистическому восприятию слов и мотивов, и необходимо развитое воображение, чтобы целостно воспринять художественную действительность произведения. Не составляет труда, например, схватить стилистический строй одной реплики, но трудно из всех реплик и действий персонажа составить себе представление о его характере. Воображение необходимо переводчику не менее, чем режиссеру, без него трудно добиться целостного постижения подлинника. Под обычным требованием к переводчику - ознакомиться с реалиями среды, изображенной в оригинале - подразумевается необходимость непосредственно изучить действительность, отраженную автором, чтобы воссоздать ее отражение при переводе.
Во всех случаях переводческого непонимания действуют два фактора: неспособность переводчика представить себе изображенную в произведении действительность или мысль автора и ложные семантические связи, на которые наводит язык оригинала, будь то случайные омонимы или подлинная многозначность текста...» (2).
Я так обильно цитирую положения, высказываемые теоретиком художественного перевода, потому что они целиком приложимы и к работе нашего Переписчика. Мы встречаем в его списке ляпсусы, типичные для переводческой практики: и омонимические ошибки, и ошибки из-за неправильного усвоения контекста. Сталкиваемся со случаями явного непостижения художественных единств «Слова»: образов Автора, Игоря, Бояна, Святослава Всеволодича, отношений этих персонажей между собой и сложное авторское отношение к проблеме Поля, и, как следствие, - непонимание идейного замысла автора, выпукло проявляющее себя в комментариях и дописках Переписчика.
Исследователи несправедливо приуменьшают роль Переписчика. Почему-то выгодней видеть в нем копииста и не больше, вопреки известному положению - копировалось механически, почти машинно лишь священное писание; даже клякса чернильная, сделанная в ранней копии, повторялась последующими книгописцами; произведения же светской литературы не копировались, а переводились на язык переписчика. Переписчик был волен сокращать оригинал и вносить дополнения, расшифровывать имена и пояснять реалии. «Слово» не избежало участи всех других произведении жанра, подвергшихся размножению. И с этим печальным фактом, как бы не хотелось в него не поверить, приходится соглашаться. Ибо обусловлен он исторически. Нет никаких оснований полагать, что к «Слову о полку Игореве» Переписчики отнеслись иначе, чем к другим многочисленным произведениям литературы несвященного содержания.
Мы вправе считать «Слово» памятником языка и поэзии двух эпох-XII и XVI веков и относиться к Переписчику не как к бездумному копиисту, а как к творчески активному интерпретатору, редактору и в некоторых случаях - соавтору.
Только такой реалистический подход позволяет правильно понять судьбу «Слова» и прочесть текст. А установив механику методов Переписчика - отделить зерно оригинала от плевел, попытаться воссоздать подлинный текст XII века. Постскриптум: Переписчик XVIII века (Мусин-Пушкин) тоже внес несколько своих пояснений в текст «Слова». Они легко вычленяются. Мусин-Пушкин знал историю лучше, чем его предшественник: он пользовался несомненно более широким кругом материалов при работе над своим списком. Он часто уточняет персоналии «Слова». В одном месте четко выделена вставка Мусин-Пушкина.

Пети было песь Игореви
того (Олга) внуку.

Случайно уцелели скобки. Если бы Мусин-Пушкин хотел сделать явным свое написание, стилиз «Олга» был бы излишен. Достаточно «Олега», чтобы не понадобились никакие скобки: написание выдавало бы новую орфографическую норму.
В большинстве других подобных случаев Мусин-Пушкин устранил скобки, и его добавления вошли в авторский текст.

Мусин-Пушкин хотел скрыть свое участие в тексте. Переписчик XVI века не скрывал. Перед ними стояли разные задачи.


Изяслав на кровати

Не всегда в появлении темных мест виновен П-16 (1). Возникают они и от неверного членения строки. По признанию Мусина-Пушкина разобрать рукопись «было весьма трудно, потому что не было ни правописания, ни строчных знаков, ни раздробления слов, в числе коих множество находилось неизвестных и вышедших из употребления» (2).
Все это затрудняло чтение рукописи. Мусин-Пушкин опасался допустить ошибки, подобные той, какую сделал Щербатов при разборе грамоты новгородцев князю Ярославу («по что отъял еси поле заячь и Милоацы?», вместо «по что отъял еси поле заячьими ловцы?»)
Однако вопреки собственному предостережению, Мусин-Пушкин допустил при расчленении сплошных строк на слова ошибки, не уступающие щербатовскои: «Кь мети» вместо «къмети», «въ стазби» - «въста зби», «мужа имеся» - «мужаимься» и т. д.
Непонятые редактором слова часто писались с большой буквы и превращались в собственные имена. Так у Мусина-Пушкина получалось «Кощей» - мнимое имя половца, «Урим» - имя воеводы или соратника Игоря.
Рассмотрим случай, когда, неправильная разбивка привела к рождению ложной метафоры. Исследователи, пытаясь поправить Мусина-Пушкина, тратили много энергии и приходили к результатам еще более курьезным. Литературное бесчувствие ученых читателей порождает порой в «Слове» чудовищные в своей искусственности образы, не свойственные и «Слову» и литературе в целом.
«Единъ же Изяславъ сынъ Васильковъ позвони своими острым мечи о шеломы Литовслiя; притрепа славу деду своему Всеславу, а самъ подъ чрълеными щиты на кроваве траве притрепанъ Литовскыми мечи. И схотию на кровать и рекъ: «Дружину твою, Княже, птиць крилы приоде, а звери кровь полизаша».
Подчеркнутое место Мусин-Пушкин перевел так:
-На семь то одре лежа произнесъ онъ». Поправок было множество. Наиболее интересные исправления следующие: 1) «И схоти юнак рова тьи рекъ». Перевод этого сербо-русского предложения предлагается такой: «И схотел юноша ямы (могилы) тот сказал». Но в словаре автора есть уже термин «уноша» - юноша, и «юнак» не проходит, но несмотря на это, продолжали: 2) «и схыти юнак рова...» - т. е. похитила юношу могила; 3) «и схопи» - т. е. схапала; 4) «и с хотию на кроватъ и рекъ» - «и с любимцем на кровь, а тот сказал»; 5) «и с хотию на кровать и рекъ» - «и с любимцем на кровать и сказал».
В. И. Стеллецкого шокирует эта картина, и он предложил перевести - «и с милою на кровать»...
Если бы мне пришлось иллюстрировать «Слово», я воплотил бы в красках все сочиненные толкователями образы. И этот эпизод просится под кисть.
Степь, политая кровью трава; разбросаны тела литовцев с помятыми шлемами. Среди поля широкого стоит деревянная кровать с никелированными шишечками. На ней лежит возбужденный Изяслав с любимым человеком (признаки пола коего прикрыты фиговым щитом). А вокруг кровати - трупы, а на них - вороны...

Предложенные варианты разбивок отличаются грамматической и литературной недостаточностью.
Прежде всего грамматической.
1) В разбивке Мусина-Пушкина утрачено по крайней мере два сказуемых. Они «подразумеваются».
Этот недостаток не устраняется и следующими «членителями».
2) Начинательный союз «и» в памятнике всегда употребляется перед глаголом. Н. М. Дылевский отметил этот пример как особый: «встречен только один случай с начинательным «и» не перед глаголом - «и с хотию на кровать» (3).
Опять исключительная грамматическая ситуация, как в истории с единичным применением «а» в финальной строке. Я рассматриваю весь кусок Изяслава как эпический монолит.
Моя разбивка:

...Единъ же Изяславъ сынъ Васильковъ
позвони своими острыми меча о шеломы Лнтовскiя;
притрепа славу деду своему Всеславу,
а самъ подъ чръленымя шиты
на кроваве траве, притрепанъ
литовскыми мечи
исхоти юна кров.
А тьи рекъ: Друживу твою, кпяже,
птиць крилы приоде, а звери кровь
полизаша.
Не бысь ту брата Брячаслава, ни
другаго - Всеволода. Единъ же
изрони жемчюжну душу из храбра тела.
чересъ злато oжepeлie.

(Один же Изяслав сын Васильков
позвонил своими острыми мечами о
шлемы литовские,
«притрепал» славу деду своему Всеславу,
а сам под красными щитами
на кровавой траве «притрепанный»
литовскими мечами
исходил юной кровью.
А тот сказал: Дружину твою,
князь, птиц крылья приодели,
а звери кровь полизали.
Не было тут брата Брячеслава,
ни другого - Всеволода, Один ты
изронил жемчужную душу из храброго
тела через златое ожерелье...)

«Исходить кровью» - устойчивое сочетание во многих славянских языках. Значение его - «умирать от потери крови» (Даль). Вероятно, «исхоти» - написание авторское. Если бы в оригинале значилась форма - «исходи». Переписчик, несомненно, узнал бы ее и сохранил орфографию.
И грамматически и литературно это прочтение точнее.
Вместо ужасной кровати на поле кровавой битвы, вместо любовника Изяславова - простой, известный фразеологизм, точно вписывающийся в образный строй и стилистику эпического текста.

Дополнение

Обидно. Литературы по «Слову» накопилось за два века великое множество. За всем уследить просто невозможно. Особенно за старыми, «провинциальными» выступлениями, которые не попали
в основное русло науки по «Слову».
Когда статья уже была написана, мне в каталоге одной библиотеки встретилась карточка: Н. И. Маньковский. «Слово о полку Игореве» - лирическая поэма внука Боянова. Житомир,
1915 г.
Я затребовал и обнаружил в этой книжке разбивку «юна кров» (стр. 98).
Уже тогда можно было избавиться от «любовника на кровати».
А он пребывает на оной до сего дня.

Под трубами спеленуты

...Всеволод представляет Игорю своих воинов!

А мои ти Куряни сведоми къмети,
подъ трубами повити, подъ шеломы
взълелеяны, конец копiя въскръмлены...

Перевод Мусина-Пушкина:

Мои Курчане въ цель стрелять знающи,
Подъ звукомъ трубъ они повиты, подъ
шлемами возлелеяиы, концомъ копья
вскормлены...

Романтический портрет средневекового русского воина.
Первый переводчик не понял «къмети» и разбил слово, получив новый смысл.
Не буду останавливаться на истории «къмети». Термин последующими переводчиками узнан, и довольно близко истолкован - «воины».
Гораздо интересней судьба глагола «повити», который все производят от корня «вить», и переводят - «спеленуты». Не замечая как нарушается размашистая поэтическая схема, в которой неуместно мелкое, бытовое наблюдение - спеленуты. И это говорится о воинах.

А мои-то куряне - умелые воины,
под трубами спеленуты (?)
под шлемами взлелеяны,
с конца копья вскормлены!..

Прозаизм «спеленуты» разрушает эпически обобщенный смысловой ряд.
Глагол «повиты» встречается в одном из поучений Паисиевского сборника XIV века «...человеци есмы повиты въ гресехъ» (1).
Едва ли следует понимать церковный афоризм, как «человеки спеленуты во грехах». Думаю, что в поговорке воплотилась христианская мысль «человек порожден во грехе», и этим отличается от бога, который зачат безгрешно и порожден Девой!
И разве основная обязанность народных акушерок (повитух, повивальных бабок) пеленать, а не помогать роженице? На Урале я слышал в русской деревне пословицу: «Коза не разродится - идет к овце-повитухе».
Латинское слово «вита» - жизнь, вероятно, было причиной появления и «повити», и «повитух».
Этот книжный термин стал основой для украинскс слова - «вытати» - жить, для русского «обитать» - жить (обвитать), «обитель» - место жизни (обвитель) и, наконец, «витать» - жить (ср. витает в облаках)..
Это заимствованное слово не выдержало конкуренции общеславянского омонимичного «вить» (свивать, веять) и сохранилось лишь в отдельных конструкциях.
Слово «повиты» могло бы служить доказательством древности памятника. Если его не узнали сотни специалистов но древнерусскому языку за два века беспрерывного изучения «Слова» и бесчисленных источников по славянским языкам и говорам, то каким языковедом-гигантом должен был быть фальсификатор XVIII века, чтобы найти этот давным-давно забытый термин и употребить его в единственно возможном (в этом контексте) литературном значении.
Термин, надо полагать, уже в XII веке применялся редко и то в литературном, книжном языке. Кажущаяся легкость прочтения гаппакса (2), в виду услужливой близости глагола «вить», обернулась непониманием. Метод «народной этимологии», примененный учеными, позволил им при взгляде сверху вниз увидеть лишь крышу неодноэтажной лексемы.

А мои-то куряне - умелые воины:
под (звуки боевых) труб рождены,
под шлемами взлелеяны,
с конца копья вскормлены.

...Автор «Задонщины» не обошел вниманием эпическую формулу. Он переносит ее в свое произведениеровывать имена и пояснять реалии.


Страница: [ 1 ]  2  3