Вселенная спит,

положив на лапу

с клещами звезд большое ухо.

В. Маяковский

Юрий Тынянов утверждал: «Маяковский возобновил поэтический образ, где-то утерянный со времен Державина». Сопоставив поэзию Державина с поэзией Маяковского, я убедился в правоте этого утверждения. Державин любил раздвигать горизонты чувств поэтическим словом, стремился к масштабности образов. Но я лично более склонен считать, что Маяковский по глобальности охвата, по ощущениям земного шара как одного целого ближе к поэту Уитмену, которого переводил Корней Чуковский. В этом американском поэте, предполагаю, Маяковский черпал свою глобальность.

Итак, сила, мощь, масштаб лирической личности, отвечающий, как говорила Марина Цветаева о Маяковском, «заказу множества», определяет важную черту поэтики Маяковского, делает его стиль весьма оригинальным. На первом плане в его стихах вечно гипербола. Лирический герой свободно и непринужденно объясняется с мирозданием, со всей вселенной.

В ранних стихах он пишет:

Мир огромив мощью голоса,

иду — красивый,

двадцатидвухлетний…

Эй, вы! Небо!

Снимите шляпу!

Я иду!

И после революции он остается верен выбранной манере:

И скоро,

дружбы не тая,

бью по плечу его я.

А солнце тоже:

«Ты да я,

нас, товарищ, двое!..»

И более того в конце жизни в последних строках:

… в такие вот часы встаешь и говоришь

векам, истории и мирозданью…

Революция воспринимается поэтом как преображение мира в космическом масштабе, как перестройка самих основ жизни общества, поворот в историческом пути человечества:

Мы разливом второго потопа

перемоем миров города.

Или еще:

Довольно существовать законом,

сведениям Адамом и Евой.

Клячу истории загоним…

Марина Цветаева, любившая стихи Пушкина, принимала поэзию Маяковского. Она писала, что он вырастает в своих стихах до масштабов эпических, он сам герой эпоса: «…мне видится либо час, когда все такого росту, шагу, силы, как Маяковский, были, либо час, когда все такими будут. Пока же, во всяком случае, в области чувствования, конечно, Гулливер среди лилипутов, совершенно таких же, только очень маленьких».

Гиперболизм, свойственный Маяковскому в раскрытии внутреннего мира лирического героя, его чувств и мыслей, сродни лермонтовскому. Михаил Юрьевич Лермонтов ощущал себя выразителем дум и чувств целого поколения и тоже просторно пользовался гиперболическими образами.

Метафоры Маяковского нередко разворачивались в фантасмагорический сюжет. В «Облаке в штанах» сердце, горящее любовью, полыхает, как огромный пожар, — приезжают пожарные:

Нагнали каких-то.

Блестящие!

В касках!

Нельзя сапожища!

Скажите пожарным:

На сердце горящее лезут в ласках.

Могучий звук поэта, выступающего от имени многих, масштаб обобщений, истинность и сила чувства рождают у Маяковского рослый стиль, торжественную интонацию оды.