Сюжет шутливых песен о женитьбе комара на мухе широко известен в фольклоре — он по-своему повлиял на известную сказку К. И. Чуковского о Мухе-Цокотухе.

Шуточные песни — выражение веселого нрава народа, его ясного взгляда на жизнь. Настоящая ирония — всегда признак ума: в песнях много здравого смысла.

От лирических песен отличаются песни, особо предназначенные для исполнения на свадьбе. Пение этих песен было предусмотрено самим обрядом, который соединял судьбы молодых людей и скреплял брак. Пение сопровождало весь сложный и длинный ход старинной свадьбы — от сватовства до так называемых «отводин», когда молодые навещали родных. (Данный материал поможет грамотно написать и по теме Шуточные песни на свадьбе фольклор. Краткое содержание не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов, а так же их романов, повестей, рассказов, пьес, стихотворений.) Из этого совсем не следовало, что свадебные песни имели только бытовое, так сказать, юридическое значение. Нет, эти песни были пленительной поэзией, которая украшала свадьбу, делала ее памятным событием в жизни человека.

Из одной свадебной песни в другую повторяется несколько «сквозных», идущих через всю свадьбу образов. Это образ лебеди или утки — невесты и сокола — жениха. Купается утушка на море, полощется и горько восклицает: «Как-то мне с морем расстатися?!» Это иносказание слезного расставания невесты с домом. Жених в песнях — сокол, его ждут в доме невесты. Что-то долго-долго он не летит? Знать, сокол за леса залетел, за дремучие! Жениха ожидают, как милого гостя, но так о женихе говорят не все песни. Его и порицают: он—причина несчастья бедной невесты, не желающей расставаться с домом. Дело в том, что образность многих свадебных песен навеяна не реальным отношением к жениху, а воображаемой враждой, предписанной обрядом. В древности люди думали, что каждой семье и ее очагу покровительствуют особые сверхъестественные силы. Их нельзя было гневить; отъезд невесты из дома и представлялся как невольный, а жениха называли «чуженином», он получал нелестную характеристику похитителя. В иных песнях, правда, воспроизводилось и действительное нежелание девушки уходить из дома: неизвестность и тяжелая участь в доме свекра и свекрови пугала ее. На нового человека в чужой семье смотрели как на дарового работника, женщину унижали, и притеснения отравляли жизнь многим женщинам. Одна надежда была—любовь мужа. Не случайно в одной из песен хор от имени невесты обращался к жениху перед отъездом невесты из родительского дома:

Ты садись-ка, добрый молодец,

Поплотнее со мной рядышком,

Чтобы век-то нам не разлучатися,

Друг на друга не пенятися. ..

Чтобы жить-то нам не маяться,

А проживши, не спокаяться.

Кроме песен в собственном смысле, на свадьбе звучали величания. Они были сходны с теми, которые исполнялись во время новогодних праздников, но эти величания были особо приурочены к разным моментам свадьбы. Охотно и много величали жениха, невесту, их родных, гостей на свадебном пиру.

Дорогая головушка,

Широкая бородушка,

Григорий Петрович! —

Так воспевали отца жениха. Обычай обязывал величаемого отдариваться. Если кто-либо скупился, певцы могли спеть и веселую песенную насмешку, в которой корили за скупость.

На свадьбе до самого отъезда из дома причитывала невеста, а если она не умела этого делать, за нее причитывала какая-нибудь родственница или специально приглашали плачею: невесте оставалось только всхлипывать и с плачем падать на лавку. Причитания невесты — слезная и мятежная поэзия. В ней найдены сильные слова для выражения беззащитности, отчаяния, страха, сожаления о минувшей поре красного девичества:

Мое сердце испугалося,

Резвы ноженьки подогнулися,

Белы рученьки опустилися...

В устах речь помешалася.

Золотые ключи от замков, которыми замкнули девичью свободу, теряли где-то в синем море, и никому не достать было их с морского дна.

Причирания - плачи звучали не только на свадьбе. Причитали на похоронах, при отъезде в дальнюю дорогу и особенно много — при проводах рекрутов в царскую службу. Плачем встречал народ саму весть о наборе солдат. «Стон стоял по русской земле...» — писал знаменитый собиратель «завоенных» плачей Елпидифор Барсов, почти повторив слова Н. А. Некрасова из «Коробейников» о войне:

Весь народ повесил голову,

Стон стоит по деревням.

Причитания по рекруту-новобранцу были похожи на похоронные плачи: в старину служили двадцать пять лет — уходили молодыми, приходили старыми. Молодых парней навсегда отрывали от родной семьи: отслуживший свой срок часто не заставал родителей в живых. В. И. Ленин сказал о «завоенных» плачах, что этот «ценнейший материал» характеризовал отношение народа к государевой службе, царским чиновникам. В причитаниях проклинали «проклятую старую военщину — муштру, уничтожавшую человека» 2. Рекрутские причитания получили развитие и широчайшее распространение в России в послепетровское время вместе с организацией регулярной армии и появлением ее спутника — солдатчины. Чуткая к общественному бедствию поэзии «завоенного» плача нашла продолжение в фольклоре позднего времени.