Тяжело больная Анна в бреду произносит: «...какая странная, ужасная судьба, что оба Алексея, не правда ли?»
Любой писатель легко мог бы придумать для своих героев разные имена. Но автору «Анны Карениной» для чего-то понадобилось сделать Каренина и Вронского тезками. Может быть, все дело в значении имени? В переводе с греческого «Алексей» значит защитник (а «Анна» в переводе с древнееврейского — благодать). Сумели ли они защитить благодать? Смогли ли выполнить то предназначение, которое заключено в их имени?
Каренин и Вронский очень отличаются друг от друга и возрастом, и внешностью. Но если мы уж упомянули о внешности, то не можем не обратить ваше внимание на одну неожиданную деталь: оба они лысеют (беспощадный Толстой пишет: плешивеют). Важнее, однако, другое сходство. Оба они наделены нравственным спокойствием, твердостью, самоуверенностью. В высшей степени знаменательна первая встреча двух Алексеев: «Спокойствие и самоуверенность Вронского здесь, как коса на камень, наткнулась на холодную самоуверенность Алексея Александровича ».
У Каренина и у Вронского были совершенно четкие правила, которым они подчиняли свою жизнь. Толстому это никогда не нравилось. Вспомните, как не любила жить «по правилам» Наташа Ростова. И Кити, обращаясь к одной из своих знакомых (Вареньке), говорит: «Я не могу иначе жить, как по сердцу, а вы живете по правилам». Таковы моральные принципы самого Толстого. Оцените с этой точки зрения скрытую авторскую иронию, которая ощущается в описании Вронского. В соответствии с его правилами, обязательно нужно было заплатить карточному шулеру, но не портному; нельзя было лгать мужчинам, но женщинам можно...
Свои правила были и у Каренина, отличавшиеся от Вронского, но столь же твердо установленные. Он панически боялся естественности и простоты и старательно отгораживался от жизни, от реальных трудностей, от любых душевных переживаний. «Переноситься мыслью и чувством в другое существо было душевное действие, чуждое Алексею Александровичу». Он считал это душевное действие «вредным и опасным» и поэтому потерял Анну.
В новом романе Толстой избегает однозначных решений. В «Войне и мире» было иначе. Там авторский приговор обычно был окончательным; отрицательные персонажи не были даны в динамике, эволюции. Теперь взгляд Толстого изменился; он умеет увидеть правоту своей героини (и внушить к ней сочувствие читателей), но не исключает наличия своей правды и у Каренина.
Каренин — сухой, черствый человек, но все же человек, испытывающий горе, страдания, способный и на великодушие, и на жестокость. Замечательный артист Николай Хмелев, первый исполнитель роли Каренина в инсценировке, которая шла на сцене Московского Художественного театра в 1930-е гг., говорил: «Когда я надел мундир Каренина и когда потрогал неживой рукой его баки, мне сказали с восхищением: вот, вот, главное вы нашли, вы — олицетворение бюрократического Петербурга, так и играйте! Я так и играю, но счастья нет в моей душе, творческого счастья. Скажу по правде, меня втайне тянет к драме Каренина, ведь там есть драма и даже трагедия».
Каренину нужно было пережить катастрофу в собственной семье, чтобы рухнули те искусственные преграды, запреты, которые он воздвигал. «Я убит, я разбит, я не человек больше», — в отчаянии восклицает Каренин. Но для Толстого именно в этот момент он и становится человеком.
Раздраженная и раздосадованная Анна говорит о своем муже: «Это не мужчина, не человек, это кукла!.. Это министерская машина». Да, есть, конечно, в нем что-то от машины, но механичность, кукольность еще не определяет всего его существа.
Каренин не мог переноситься чувством и мыслями в другого человека. Но ведь такие «душевные действия» оказались невозможными и для Анны. Лишь однажды (да и то ненадолго) ей дано было заглянуть во внутренний мир мужа, увидеть в нем вовсе не злую куклу. Это произошло тогда, когда взволнованный Каренин сказал ей: «Да, вы только себя помните, но страдания человека, который был вашим мужем, вам не интересны. Вам все равно, что вся жизнь его рушилась, что он пеле... Пеле... пелестрадал».
Толстой пишет: «И в первый раз она на мгновение почувствовала за него, перенеслась в него, и ей жалко стало его». Правда, Анна боится поверить этому своему ощущению: «Нет, это мне показалось...»
Анна не любит своего мужа, тут ничего не поделаешь. Но она несправедлива к нему. Вспомните, как во время ее тяжелой болезни он «стоял на коленях и рыдал, как ребенок». Для Толстого сравнение Каренина («машины», «куклы») с ребенком значило очень многое. Теперь Каренин представляется Вронскому «не злым, не фальшивым, не смешным, но добрым, простым и величественным». Пораженный Вронский совершает попытку самоубийства.
Каким же предстает на страницах романа второй Алексей, встреча с которым переломила всю жизнь Анны? Характер Вронского также сложен, как и характер других героев. Он был чем-то похож на своего тезку — Каренина. Но, с другой стороны, оказывается, что способность к глубоким душевным порывам, внутренняя честность, бескомпромиссность сближают его с Левиным, который обычно воспринимается как антагонист Вронского. Достаточно сослаться на мнение чуткой Анны: «...несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчины, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в нем то самое общее, за что Кити полюбила и Вронского и Левина».
Любовь изменила Вронского, сделала его лучше, проще, естественней. Принято восхищаться самоотверженностью Анны, которая бросила смелый вызов светскому обществу. Но будем справедливы. Разве не сделал того же Вронский? Ради Анны он вышел в отставку (а был честолюбив), рассорился с матерью, сменил привычный образ жизни...
О могучей преобразующей силе любви написано много произведений. Вспомните Тургенева, напри- р. И впереди у нас с вами еще Чехов, его «Дама с собачкой». Однако же есть в любви и трагическое начало, о чем так проникновенно писал любимый поэт Толстого Ф. И. Тютчев:
...Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!
Не содержится ли здесь, как в зародыше, суть той трагической ситуации, о которой рассказал Лев Толстой в «Анне Карениной»?
Анна и Вронский любят друг друга, но любви каждый из них думает прежде всего о себе, а не о другом. Нет той драгоценной способности «перенестись в него», как писал Толстой. «Они почувствовали, что рядом с их любовью, которая связывала их, установился между ними злой дух какой-то борьбы, которого она не могла изгнать ни из своего, ни, еще меньше, из его сердца».
Анна не понимает желания Вронского заняться какими-то своими интересами (выборы, земство и т. д.) и выводит его из себя бессмысленной и необоснованной ревностью. Чего же она достигла? В его глазах появляется «злой взгляд человека, преследуемого и ожесточенного». Но и он не проявлял снисходительности к ней, не мог понять до конца ее одиночества, отчаяния, неприкаянности... И этот Алексей не защитил ее, не спас.
