В отличие от молодых деятелей русской революционной демократии Базарову выпало мучительно пережить драматические последствия вульгарно-материалистических воззрений. В речах героя все чаще ощущается нарастающий психологический надрыв. Он излагает свои мысли Аркадию с нескрываемым чувством отчаяния и намеренно взвинченной злобы. Такое он еще пока не раскрывал никому, даже своему близкому другу поведал не сразу, причем сказал - и как будто покаялся («Но всякий тебе это скажет, да и я в другой раз тебе этого не скажу»). За утверждениями Базарова все чаще слышится сомнение героя в непреложности истины, проявляющееся в напускной резкости некоторых его суждений. Проследить за переменами в характере и взглядах Базарова очень важно для правильного понимания рома-па. Мы убеждаемся, что в разговоре под стогом. Базаров начинает подвергать сомнению истины антропологического материализма, высказанные с завидной простотою во время бесед с Одинцовой. Постепенно а романе углубляется разлад живой души Базарова с основными положениями его нигилистической теории.

Духовной природе Базарова угрожают, конечно, не эти тревожные вопросы. Напротив, они делают героя богаче, щедрее, человечнее. Слабость Базарова в другом, в усиленном стремлении уйти от них, в презрительной оценке их как романтизма, чепухи и гнили, в попытках согласиться на малое, втиснуть себя и окружающее в узкие границы биологических закономерностей. Драматизм положения Базарова еще более усугубляется под кровом родительского дома. В доме родителей герой начинает пожинать плоды своей жестокой жизненной позиции: «Широко раскрыв глаза, он злобно глядел в темноту: воспоминания детства не имели власти над ним». Любящий своих родителей, Базаров теряет опыт сердечной общительности, культура сыновних чувств в нем иссыхает, атрофируется. В общении с отцом и с матерью сын угловат и беспомощен: пи приласкать, ни успокоить. Он целый день молчит, не зная, что сказать отцу в оправдание, решившись па очередной отъезд. И наконец, уже, прощаясь в кабинете, «он проговорил с натянутым зевком: «Да… чуть было не забыл тебе сказать… Вели-ка завтра наших лошадей к Федоту вы* слать на подставу». Не зря глаза Арины Власьевы, неотступно обращенные на Базарова, выражают «не одну преданность и нежность»: в них «виднелась грусть» и «какой-то смиренный укор».

«Я не понимаю, - писал М. Горький, - почему человек доживает до такого странного состояния, когда ему вдруг оказывается «нечего сказать» отцу и матери. Я не могу думать, что это «нечего сказать» является результатом внутреннего богатства, а не признаком духовной бедности. Если я умнее, образованнее, что ли, моего отца, я, конечно, найду, что сказать ему. Он со мной не согласится? Может быть. Но ведь я же верю в силу моего знания, верю, что мой опыт организован правильнее, чем опыт другого человека, хотя бы отца в данном случае? Стало быть, разговор между нами возможен. Конечно, если я скажу отцу, что я умница, а он дурак, ну, тогда на этом мы и покончим беседу. Но зачем же я буду называть его дураком, если мне известно, что он по непреложным законам истории и социологии должен смотреть на вещи несколько иначе, чем я.

Как и в истории с Одинцовой, Базаров безжалостно давит в себе чувство сыновней любви, и чем больше оно сопротивляется, тем сильнее это раздражает героя. В поведении Евгения с родителями нарушаются извечные и непреложные законы нравственности и культуры. Не случайно в рассказе о жизни стариков Базаровых «в мифологию метнул» не только Василий Иванович, но и сам автор «Отцов и детей». На страницах, посвященных жизни Базарова под кровом родительского дома, ярко выражен колорит античной культуры.






Василий Иванович тщетно ждет от любимого сына слова признательности и благодарности. Базаров попадает в историю, аналогичную той, которая с ним случилась в Марьине. Герой смеялся там над мечтательностью Николая Петровича, над его любовью к природе и поэзии, отвергал всякого- рода философствования, а теперь у своего отца столкнулся с теми же самыми «болезнями». Но повторяется старая история по-новому. Ведь отец Базарова - плебей. Если в спорах с Павлом Петровичем базаровское отрицание традиций, искусства, философии имело праведный смысл как полемика с очевидными крайностями дворянской культуры, оторвавшейся от демократических основ, то в доме бедных родителей Базарова подчеркнутое равнодушие, холодность и даже презрение героя к «отцам» уже ничем не оправданы, они свидетельствуют о его духовном опустошении.

Базаров вырывается и убегает от преследующей его по пятам, родительской любви. Свершается нечто непоправимое, творится какая-то вопиющая несправедливость, внушающая читателю романа чувство скорби и страха: «Когда же Базаров, после неоднократных обещаний вернуться никак не позже месяца, вырвался наконец из удерживавших его объятий и сел в тарантас; когда лошади тронулись, и колокольчик зазвенел, и колеса за вертелись, - и вот уже глядеть вслед было незачем, и пыль улеглась, и Тимофеич, весь сгорбленный и шатаясь на ходу, поплелся назад в свою каморку; когда старички остались одни в своем, тоже как будто внезапно съежившемся и подряхлевшем доме, - Василий Иванович, еще за несколько мгновений молодцевато махавший платком на крыльце, опустился на стул и уронил голову на грудь. «Бросил, бросил нас, - залепетал он, - бросил; скучно ему стало с нами. Один как перст теперь, один!» - повторил он несколько раз и каждый раз выносил вперед свою руку с отделенным указательным пальцем. Тогда Арина Власьевна приблизилась к нему и, прислонив свою седую голову к его седой голове, сказала: «Что делать, Вася! Сын - отрезанный ломоть. Он что сокол; захотел - прилетел, захотел - улетел; а мы с тобой, как опенки на дупле, сидим рядком и ни с места. Только я останусь для тебя навек неизменно, как и ты для меня».

Тургенев еще раз проведет героя по тому же кругу, по которому он совершил один раз свой жизненный путь. Но теперь ни в Марьине, ни в Никольском мы не узнаем прежнего Базарова: затухают его блистательные споры, догорает несчастная любовь. И лишь в финале, в могучей по своей поэтической силе сцене смерти Евгения Базарова, в последний раз вспыхнет ярким пламенем, чтобы угаснуть навек, его тревожная, изломанная, но любящая жизнь душа. По дороге в Марьино между приятелями царит неловкое молчание: Базаров недоволен собой, Аркадий недоволен Базаровым. Решившись на «глупость» - заезд к Одинцовой в Никольское,- «приятели еще упорнее прежнего молчали и даже казались сердитыми». Холодок отчуждения, пробежавший между героями, ведет к концу их дружеские отношения. Нити, связывающие Базарова с жизнью, начинают обрываться одна за другой. Свидание с Одинцовой не смягчает, а усиливает внутреннее смятение Базарова, остаток пути до Марьина он упорно молчит и все глядит «в сторону, прочь ОТ дороги, с каким-то ожесточенным напряжением ».

Старое в романе повторяется по-новому. В Марьине встречают приятелей иначе, чем к первый их приезд. Исчезает аристократическая чопорность и человеческая отчужденность; все им чрезвычайно обрадованы: сияют глаза Фенечки, как ребенок смеется Николай Петрович, сам Павел Петрович, почувствовав «некоторое приятное волнение», снисходительно улыбается, «потрясая руки возвратившихся странников». «Всеобщее одушевление» распространяете и на прислугу.

Симпатия Базарова к Фенечке тоже психологически объяснима. С некоторых пор. он оказался наедине со своими тревожными вопросами, пробужденными в нем любовью к Одинцовой. Базаров тщетно старается от них освободиться, демократической его натуре они кажутся избыточными и искусственными. Отсюда инстинктивная тяга к Фенечке, в которой видится герою желаемая бесхитростность и простота, действующая на пего исцеляющее: «Даже лицо его изменялось, когда оп с ней разговаривал: оно принимало выражение ясное, почти доброе, и к обычной его небрежности примешивалась какая-то шутливая внимательность». Но, отталкиваясь от темной бездны любви к Одинцовой, Базаров в отношениях с Фенечкой заходит в крайность простоты и легкости, с которой он смотрел на любовь вообще. Но вот наступил момент, когда «простота» Базарова становится для Фенечки оскорбительной. Повторяется в новых вариациях старая сцена любовного признания. «Грешно вам, Евгений Васильевич»,- шепнула она, уходя. Неподдельный упрек слышался в се шепоте. Базаров вспомнил другую недавнюю сцену, и совестно ему стало, и презрительно досадно». Так неожиданно для нашего героя в простенькой Фенечке, с которой, казалось, легко «добиться толку», проснулся глубокий нравственный укор.