Эстетическое мышление Вольтера отличается сложностью и противоречивостью. В нем своеобразно переплетаются различные тенденции. Развиваясь в основном в русле классицистских, рационалистических традиций, Вольтер испытал сильное воздействие идей английского философа-сенсуалиста Локка.
Придерживаясь в целом чисто рационалистических принципов построения художественного произведения (вплоть до пунктуального соблюдения правил трех единств в трагедии), Вольтер вместе с тем боролся за эмоциональную насыщенность искусства. Ему хотелось не только просвещать разум, но и волновать сердце. Вольтер, как и другие просветители XVIII в., исходил из верного положения о том, что творчество эмоционально выразительное скорее найдет дорогу к сознанию читателя или зрителя. Ориентацией на эмоциональную выразительность объясняется то предпочтение, которое Вольтер отдает Расину перед Корнелем, считая последнего также весьма крупным драматургом-классицистом. Если Корнель, «древний римлянин», по складу своего характера, создал, по его мнению, «школу величия души», то Расин глубоко проник в тайники человеческого сердца. Его образы — источник сильных эмоциональных переживаний.
Вольтер идет по пути реформы трагедийного жанра, ищет возможности усиления его эмоционального воздействия. Он открывает в драматургию широкий доступ героям, которые больше действуют, чем рассуждают. Длинные монологи, аргументирующие речи ему хотелось бы заменить действиями, в которых участвовали бы люди, обладающие яркими страстями, пылким темпераментом. Вольтер не против вторжения в театр природы», он борется за то, чтобы персонажи не были скованы в своих чувствах правилами великосветского этикета и придворно-аристократической галантности. Он уделяет большое внимание сценической зрелищно.
Драма, по его мнению, должна быть остро конфликтной, изобилующей психологическим драматизмом. В письме к м-м де Фонтен от 5.V 1759 г. Вольтер, сообщая о своих творческих замыслах, спрашивал: «Не правда ли, вы хотели бы трагедию в новом вкусе, полную грохота, действия, зрелища, совершенно новую, очень интересную, весьма необыкновенную, обильную переживаниями, ситуациями, правдивыми и, вместе с тем, новыми для сцены характерами».
В то же время Вольтер против запутанной, сложной интриги, ратует за ясную композицию драмы. Признание им «естественности» также имеет довольно узкие границы. Идя навстречу новым эстетическим веяниям эпохи, Вольтер еще прочно связан с традициями старой дворянской культуры, ограничен в своих решениях аристократическими вкусами. Все это накладывает отпечаток на его эстетические искания и реформы, делает их половинчатыми.
Весьма характерно в этом плане отношение Вольтера к Шекспиру. Автор «Заиры» и «Магомета» гордился тем, что ему принадлежит честь открытия для Франции английского драматурга. Вольтер был поражен мощью, величием характеров Шекспира, противопоставил их героям-резонерам в драматургии классицистов. Его пленило также то, что в трагедиях Шекспира происходят не «холодные политические диспуты», а развертывается напряженное захватывающее действие. Но вместе с тем Вольтер отвергает Шекспира, ему претит его грубость, «нецивилизованность».
«Он создал театр, говорится о Шекспире в «Философских письмах», он обладал гением, полным мощи и изобилия, естественности и возвышенности, но без малейшей искры хорошего вкуса и без какого бы то ни было знания правил». Вольтер называет трагедии Шекспира «уродливыми фарсами», в которых есть отдельные «величественные и потрясающие» места. Его шокирует, например, разговор Брута и Кассия в «Юлии Цезаре»: «Они ссорились, и я готов это признать,— довольно непристойно, они говорили друг другу такие вещи, которые у нас порядочным и хорошо воспитанным людям выслушивать не приходится». Ему не нравятся шутки могильщиков —«Гамлете». Но в то же время он находит в этой пьесе сцены (монолог «Быть или не быть» и др.), которые «искупают все ошибки» ее автора.
В оценке Шекспира преломились, как в фокусе, и сильные и слабые стороны эстетического мышления Вольтера. Вольтер борется за приближение творчества к природе, но он за естественность, пропущенную через эстетический фильтр просвещенного, цивилизованного общества. Шекспир велик, но это «гений, лишенный культуры и вкуса», ему не хватает просвещенности, поэтому «образованные люди разных стран считают его самым презренным шутом, который когда-либо развлекал простой народ... Однако в сочинениях этого же человека, — продолжает Вольтер, — мы находим места, воодушевляющие воображение и проникающие в сердце. Это сама правда, это природа, говорящая своим собственным языком без какой-либо примеси искусства».
Вольтеру не чужд исторический взгляд на мир.
Жизнь, по его убеждениям, непрерывно развивается и вместе с ней трансформируются эстетические представления и само художественное творчество. «В рассуждении об. эпической поэзии» Вольтер пишет: «Обычаи, язык, вкусы народов, даже если они живут в самом близком соседстве, всегда различны между собою — да что я говорю? — один и тот же народ становится неузнаваемым через три, четыре столетия. В искусствах, зависящих непосредственно от воображения, совершается столько же революций, сколько бывает их в государствах: они изменяются на тысячу ладов, в то время как люди пытаются их ввести в твердые рамки».
Своим историзмом Вольтер существенно отличается от последовательных классицистов, которые полагали, что существует не подвластный влиянию времени абсолютный идеал прекрасного, получивший наиболее яркое воплощение в произведениях писателей Древней Греции и Рима. Отсюда теоретики классицизма говорили о необходимости подражания античным образцам.
Вольтер не принимает теории подражания. Он считает, что искусство совершенствуется с успехами просвещения. В споре о новых и древних авторах, который разгорелся в начале XVIII в., Вольтер отдал предпочтение писателям современной ему эпохи. Гомер, по его мысли, хорош, но он стал бы еще лучше, если бы его сознания коснулась современная цивилизация. Не отшлифован, по его мнению, и могучий талант Шекспира. Вольтер энергично протестует против рабского подражания античным мастерам. Из античного мира нужно взять то, что является безусловно прекрасным, т. е. отвечает современным эстетическим требованиям, и оставить то, что отжило свой век. Вольтер говорит об избирательном отношении к художественному наследию классиков античной литературы. У них, по его мнению, следует перенять принцип изображения жизни, но не следует им подражать в выборе материала и в характере его осмысления. Греки и римляне мифологизировали действительность, современный человек свободен от мифологических взглядов.
Историзм Вольтера весьма своеобразен. Он покоится на непосредственном соотнесении прошлого и настоящего. Критерием при определении истинности того или иного художественного явления для Вольтера служат эстетические чувства и эстетический идеал современного ему просвещенного человека. Отсюда его «неполное» признание Гомера, Шекспира и других гениев прошлых эпох. Однако Вольтер не полностью принимает также творчество тех классицистов, которые, ориентируясь на вкусы придворно-аристократических кругов, впадали в напыщенность, жеманство, обнаруживали «нечувствительность к естественной красоте».
Вольтер стоит за соединение естественности и цивилизованности, он не допускает в искусство природу в ее первозданном виде, не переносит ее соседства с явлениями, прошедшими через «школу» цивилизации. Он высказывается против совмещения в одном произведении трагических и комических элементов, что ведет, по его мнению, к разрушению единства стиля: «Нельзя в одной и той же комнате помещать Карла Пятого и Яфета Армянского, Августа и пьяного матроса, Марка Аврелия и уличного шута». Будущее драмы он видит в синтезе Шекспира и Лопе де Вега с достижениями классицистской драматургии. «Я всегда думал, что счастливое и умелое сочетание действенности, которая властвует на сценах Лондона и Мадрида, с благоразумием, изяществом, благородством и благоприличием нашего театра, может произвести нечто совершенное» («О «Юлии Цезаре» Шекспира»).
Основные положения своей эстетической теории Вольтер воплотил в драматургическом творчестве. Им написано свыше пятидесяти различных пьес (трагедии, драмы в прозе, либретто опер и т. д.). Особенно большое значение Вольтер придавал жанру трагедии, считая себя непосредственным продолжателем традиций Корнеля и в особенности Расина.
Как автор трагедии Вольтер дебютировал в 1719 г. пьесой «Эдип». Уже в первой своей пьесе он избирает коллизию, весьма характерную для всего его творчества: столкновение нравственно совершенного человека с враждебными ему обстоятельствами жизни. Злой силой, стоящей на пути героя, являются боги. Вольтер входит в большую литературу как критик религиозных догм. Антиклерикальная тема займет в дальнейшем доминирующее положение, в его драматургии. Эдип честен, прямодушен, умен, смел, вполне достоин счастья. Но над ним тяготеет проклятье, совершенное не им, а его предками. Эдип делает все возможное, чтобы избежать предсказаний оракула. Он творит людям только добро. Подвергаясь смертельной опасности, Эдип освобождает Фивы от чудовищного сфинкса. Но боги преследуют его неумолимо, заставляют убить отца и вступить в кровосмесительный брак с матерью. Пафос трагедии — в защите невинно страдающей личности, в осуждении власти судьбы, обрекающей человека на страдание и гибель. Эдип выступает в роли обличителя бесчеловечных «божественных» законов: «Безжалостные боги, вами рождены мои преступления, и вы казните меня за них!».Вольтер защищает интересы человека, отстаивает его право свободно устраивать свою жизнь, протестует против религиозного гнета. Вольтеровский гуманизм социально активен. Он осуждает те чувства личности, которые вступают в противоречие с ее общественным, гражданским долгом. Подлинно человеческое в эстетике и творчестве Вольтера — это всегда разумное, соответствующее духу эпохи Просвещения.
Весьма показательна в этом плане трагедия Вольтера «Брут» (1730). В ней главным героем является мужественный республиканец Брут, принявший активное участие в свержении царя-деспота Таркви-ния. По стопам отца идет и его сын Тит, выступавший как полководец в защиту интересов родины.
Патриотические чувства Брута и Тита подвергаются большому испытанию. Тит воспылал страстью к дочери Тарк-виния Туллии и оказался втянутым в антиреспубликанский заговор. «Природное» в нем на какой-то момент восторжествовало над «общественным», и он стал предателем. В роли судьи Тита по решению сената выступает сам Брут, осуждающий своего сына на казнь. Идеалы республики для него превыше всего. Брут — образ несгибаемого гражданина, человека, умеющего подчинять свои отцовские чувства велению разума. Человеческое и гражданское в нем сливаются в одно целое. Поэтому в душе героя Вольтера нет раздвоенности. Он без колебаний выносит смертный приговор Титу, отвергает соболезнования друзей по борьбе. Для него не могло быть иного решения.
Одна из лучших трагедий Вольтера первого периода творчества — «Заира» (1732), написанная под влиянием Шекспира.
В центре ее — тонко чувствующая, гуманная женщина, живущая в мире, где властвует свирепый религиозный фанатизм. Естественному чувству героини противостоят не боги античной мифологии, как в «Эдипе», а христианство. Вольтер наносит удар по католической церкви, губящей все истинно прекрасное на земле. Он опять всецело защищает право личности на счастье. Любовь Заиры, пленницы-христианки, к султану Оросману носит возвышенный характер. Это не дикая стихийная страсть, а глубокое чувство, основанное на уважении. Заира любит Оросмана не за его сан, а за возвышенность души. Ее особенно трогает то, что султан увидел и оценил в бедной невольнице прекрасные человеческие качества. Орос-ман не пользуется своим правом победителя. Он предлагает Заире не жалкую роль наложницы, а трон, желает видеть ее своей помощницей и подругой. В. от от этого и «хмелеет душа» Заиры.
Нерестан и Люзиньян морально истязают Заиру, считают ее преступницей, достойной смерти. Им дела нет до того, что она любит человека, поднявшегося в своем поведении выше моральных заповедей ислама и христианства. Заира мечется, страдает. В ее сознании идет борьба не между абстрактным религиозным долгом и чувством. У Вольтера конфликт имеет другое содержание. Заира под давлением Нере-стана дает согласие креститься и не осквернять христианской религии браком с иноверцем! Любовь к Оросману вступает в сердце Заиры в столкновение не с отвлеченной, идеей верности христианским догмам, а с любовью к отцу, брату, родине. В трагедии Вольтера со страшной силой сталкиваются в известном смысле равновеликие ценности. И выхода из такого противоречия нет. Заира гибнет, кончает самоубийством Оросман. Торжествуют догматы христианской религии, но их формальное торжество куплено кровью двух хороших людей. Кровавая развязка приводит в смущение даже такого закоренелого фанатика, как Нерестан. В его сознание закрадывается сомнение в справедливости божьих деяний:
Веди меня, Господь! Не знаю, что со мной.
И гневом ли твоим я должен восхищаться
Иль с жалобой к тебе на скорбь мою подняться?
Гибель героини в трагедии Вольтера производит столь сильное впечатление потому, что за ней нет никакой трагической вины. Заира — жертва религиозной нетерпимости. Вольтер сосредоточивает весь огонь критики на обстоятельствах, губительных для жизни естественного, нравственно здорового человека.
