Синтез также часто сказывается в архитектонике, становящейся и содержательно важной. Мы уже видели, насколько усиливается звучание темы в зависимости от внутренней структуры повествования, когда, например, речь заходит о ценностях послевоенного мира или о том, как Кону хотелось попасть на рыбную ловлю, участия в которой он так и не принял. Очень характерно и применение «фигуры умолчания» или краткого конспективного изложения, когда читатель уже имеет достаточное представление происходящем. Это обычно связано с точным обозначением времени действия. Так, один раз познакомив читателя с работой «ночного сознания» героя, Хемингуэй повторно не возвращается к такому моменту, хотя сюжет вполне допускает это, справедливо рассчитывая на направленное ассоциативное мышление читателя. Точно так же писатель завершает главу о Бургете кратким общим сообщением о том, как его герои проводили там время, но сообщение это дается лишь после подробного описания – «изображения» – первого дня рыбной ловли. Даже о Харрисе в этом абзаце говорится только мимоходом, ибо материал следующей главы содержит все необходимые дополнительные сведения о нем.
Не менее явственно частный синтез проявляется и в косвенном контрастировании. Здесь, например, характерно незаметное контрастное сопоставление Кона и Харриса в тринадцатой главе романа, когда Билл выражает свое отношение к этим персонажам, и так далее.
Многих писателей и критиков занимало «чудо» хемиигуэевского диалога, о котором И. Эренбург, например, писал: «…диалог в книгах Хемингуэя остается для меня загадкой … Герои Хемингуэя говорят … коротко, как бы незначительно, и вместе с тем каждое слово раскрывает душевное состояние человека. Когда мы читаем его романы или рассказы, нам кажется, что именно так говорят люди. А на самом деле это не подслушанные фразы, не стенографическая запись-это эссенция разговора, созданная художником. Можно понять американского критика, решившего, что по-хемингуэевски говорят испанцы. Но Хемингуэй не переводил диалога с одного языка на другой – он его переводил с языка действительности на язык искусства».
Теперь можно охарактеризовать «Фиесту» в целом. Прежде всего роман Хемингуэя отличает последовательность в разработке темы. У Хемингуэя достало мужества не обращаться к иллюзорным точкам опоры. Он ставит своего героя в крайнее положение, делает кризис предельным, и в этом проявляется глубина его художественного осмысления действительности. Героев Ремарка, например, поддерживает зародившаяся на фронте дружба. Герой Хемингуэя отнюдь не неспособен к дружбе. Наоборот, отношения Джейка Барнса и Билла Гортона поражают тончайшим лиризмом, необыкновенной, юношеской чистотой, и дружба их, в основе которой также лежит общий фронтовой опыт, немаловажна в романе. Но существенная функция ее в корне отлична от той, которую она выполняет у Ремарка. У Хемингуэя жестокому миру противостоит одиночка, находящий опору (прежде всего, но не исключительно) в силе собственного характера, в себе самом. Поэтому-то мы и говорим, что Хемингуэй ставит своего героя в крайнее критическое положение, но человек у Хемингуэя всегда и прежде всего должен оставаться человеком, а это особенно трудно в одиночестве. Он может вынести все что угодно, не теряя своей человеческой сущности, не прибегая к посторонней помощи и не пытаясь найти убежище от мира на романтическом островке дружбы.
То же самое можно сказать и о «спасении» в любви. Так, герой Олдингтона Кларендон, в отличие от Джейка Барнса, не может найти опору в собственном моральном кодексе, в сущности, он даже почти не старается понять мир или научиться жить в нем. Он мечется не в поисках решения проблемы, а в поисках любимой, потому что любовь – его единственная точка опоры в лишенной идеалов жизни. Призрачность такого решения сказалась, помимо воли автора, разумеется, в художественной слабости и приторной сентиментальности заключительных сцен романа. Тони и Ката в конце концов встречаются, но их любовь мало чем напоминает любовь Джейка и Брет. Герой Хемингуэя способен любить нежно и преданно, даже самоотверженно, как способен к самой трогательной дружбе, но писатель преднамеренно исключает возможность счастливой любви, ибо стремится максимально заострить ситуацию. В этом отражается глубина художественного постижения мира, философское содержание романа Хемингуэя.
По свидетельству того же И. Эренбурга, выдающийся писатель И. Бабель тоже с особенным энтузиазмом относился к хемингуэевскому диалогу и потешался над «глупой статьей», автор которой утверждал, что Хемингуэй просто «подслушивает» и хорошо запоминает чужие разговоры. «Тайна» хемиигуэевского диалога – в разработанной технике синтеза, которая совмещается и с другими средствами художественного выражения. Но, как было отмечено, техника синтеза сказывается не только в диалоге.
В отличие от некоторых других писателей Хемингуэй не пытается найти убежище для своего героя в увлечении практическим делом, не «растворяет» проблему в сомнительных абстрактных построениях Джейк серьезно относится к своей работе, ему хорошо ранним утром в толпе тружеников. Этот момент «Фиесты» нельзя недооценивать. Но Хемингуэй не возводит его в абсолют, не находит в нем разрешения социальной проблемы, потому что понимает кризисное состояние общества, показывает, что именно общественные причины обусловили личную драму Джейка, превратили ее в социальную трагедию. Снова, как в случае с любовью и дружбой, герой Хемингуэя находит опору в самом себе, что только углубляет значение его этических поисков.
