Гуманистическая тема «маленького человека», волновавшая долгое время — от Пушкина до Достоевского — русскую литературу, приобретает у Чехова сатирическую направленность, воспринимается как тема не маленького, а мелкого человека, обывателя, уровень сознания которого не выходит за пределы узенького круга повседневного мещанского существования. Таков один из персонажей чеховского рассказа «Толстый и тонкий» (1883).
Как только он, незначительный чиновник, узнает, что его гимназический товарищ стал тайным советником (генеральский чин), с ним происходит разительная перемена. Выясняется, что в отношениях между людьми решающую роль играют не человеческие чувства, а чиновная субординация. Чин становится важнее Человека. В данном случае Чехов явно продолжает гоголевскую традицию, выразившуюся в повести «Нос» и в других произведениях. Чехов специально подчеркивает, что подобострастие «тонкого» никак не вытекает из ситуации; оно просто навсегда въелось в его натуру. Человеческое достоинство «тонкого» подавлено, но он и не делает ни малейшей попытки стряхнуть с себя какое-то наваждение, увидеть в собеседнике равного себе человека. По этому же принципу построен и рассказ «Смерть чиновника» (1883), воссоздающий еще одну грань мира, в котором искажены, деформированы человеческие взаимоотношения. Тональность повествования подсказывается самим названием произведения: умирает не человек, а именно чиновник с характерной фамилией — Червяков, что и объясняет возможность комического эффекта в рассказе, где речь идет все же о смерти. Еще один маленький чиновник в рассказе «Радость» (1883) с восторгом сообщает родным и знакомым о напечатанной в газете краткой заметке: там сказано, что ой стал жертвой уличного происшествия — в пьяном виде попал по лошадь. В предшествующей литературе подобные ситуации вое? принимались как проявление социальной несправедливости: у Лермонтова в «Княгине Лиговской» бедный чиновник Красинский едва не был раздавлен богатой коляской; у Достоевского так поги! бает Мармеладов («Преступление и наказание»). Но чеховский коллежский регистратор только ликует: «Про меня напечатали!»!
В ряде случаев трудно заметить у Чехова четкое различие между сатирой и юмором. Безобидная, казалось бы, насмешка может перерасти в негодующий смех. Так происходит, например, в рассказе «Хамелеон» (1884). Повествование о полицейском надзирателе, с необыкновенной легкостью меняющем свои убеждения приобретает обобщающее значение и заставляет вспомнить о сатирических традициях Салтыкова-Щедрина. Черты хамелеонства’ присущи не только Очумелову, но и пострадавшему Хрюкину, и маленькому чиновнику («Толстый и тонкий»), и интеллигенции! («Маска»),
Обобщающее значение приобрел также «Унтер Пришибеев» (1885), ставший воплощением наглого, тупого самодовольства и грубости. Отставной жандарм добровольно принимает на себя функции шпиона. Он бесцеремонно вмешивается в чужие дел и стремится придушить малейшее проявление живой жизни. Внешне рассказ выглядел как непритязательная зарисовка, бытовая сценка. Но образ Пришибеева, созданный с несомненным художественным мастерством (запоминаются его колючее лицо, вытянутые по швам руки, невежественная речь, преисполненная к том же претензий на образованность), стал символом хамства и самоуправства. Маленький рассказ поднимался до уровня эпическопического повествования.
