Если же говорить о концепции личности в целом, развиваемой в романе «Как закалялась сталь», то, наверное, наиболее близкое литературное родство можно обнаружить с романом Н. Г. Чернышевского «Что делать?». Сопоставляя романы Н. Островского и Н. Чернышевского, критика соотносила в кратком анализе образ Павла Корчагина прежде всего с образом Рахметова (например, в книге Н. Венгрова «Николай Островский», 1956). В этой аналогии чаще всего и видится основной путь изучения особенностей создания в русской литературе образа революционера. На наш взгляд, при всем глубоком смысле, сравнение этих двух образов романа «Что делать?» и «Как закалялась сталь» открывает более широкие возможности для историко-литературных сопоставлений.
Роман Н. Островского подтверждал, насколько был прозорлив и чуток прогноз Н. Г. Чернышевского. Писателю удалось обосновать и раскрыть теорию «разумного эгоизма» как такой способ общественного поведения людей, когда «наслаждение от сознанья человечности», понимание «правильно сделанного шага — сильнее и жизненнее, чем переносимая скорбь от неисполненного желанья» (М. Шагинян).
Если сопоставить образ мышления, стиль поведения, поиски личного счастья «новых людей» Н. Чернышевского и героев Н. Островского, то нельзя не увидеть многих точек соприкосновения в социально-нравственном содержании этих романов. Внутренняя жизнь героев этих книг строилась по очень сходным психологическим, нравственным координатам. В основе кодекса морали, который в процессе победного шествия революции осозна-вали герои Н. Островского и добивались воплощения его в жизнь, во многом повторялась, воссоздавалась норма нравственных критериев, которые вырабатывали герои Н. Чернышевского.
Развивая теорию «разумного эгоизма», они отстаивали такой принцип жизненого отношения, при котором общественное благо рассматривалось ими как личное благо. Это была та логика взаимоотношений между людьми, где «обязанность» выражала «влечение собственной натуры», а понятие достоинства, благородства в поведении личности открывало как бы неизвестную до тех пор природу этих форм человеческого поведения: оно раскрывало не только и даже не столько разумное начало, дисциплину эмоций, меру самостоятельности внутренней жизни личности, сколько самую сердцевину и глубину ее страстей, т.е. проявление самых сокровенных и мощных порывов человеческой натуры («…Какое высокое наслаждение — чувствовать поступающим как благородный человек…» — «Что делать?», гл. 4, ч. I; Лопухов считал, что, «каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства»).
Достаточно припомнить, например, мотивы Лопухова и Веры Павловны, на основании которых они решались расстаться друг с другом: Лопухов принимает решение о разводе, видя «источник большой радости» в том, чтобы быть «уверенным в счастье» любимой женщины и быть «спокойным за ее судьбу». Вера Павловна приходит к такому же решению, не просто отстаивая свою независимость, но из готовности принять только на себя всю выпавшую ей судьбу и не считая возможным пользоваться поддержкой, помощью даже «доброй воли» «самого преданного» ей человека… самого уважаемого… человека, в «котором» она была «не менее уверена, чем в самой себе». Бесконечно, казалось бы, близкие друг другу люди сознательно расходились на такое расстояние, которое уже никогда не могло быть преодолено ими. Но расходились они ради того, чтобы дать полную независимость, чтобы уберечь от какого бы то ни было насилия самые неприкосновенные движения сердца друг друга.
Таким образом, собственные интимные влечения личности и проявление ею благородства, «сознание человечности» по отношению к интимным влечениям другого, близкого человека уравнивались в своих правах, в своей способности понять, облегчить жизнь другому. В результате менялось представление и о богатстве, и о так называемой ущербности личной жизни человека; в каком случае человек оказывался богаче в личной жизни — когда сам предавался увлечению или когда испытывал удовлетворение оттого, что умел быть бережным к переживаниям близкого? Эти основы теории «разумного эгоизма» многое проясняют в поступках и в судьбе героев Н. Островского.Освященная благородными революционными целями, общечеловеческими идеалами внутренняя жизнь героев Н. Чернышевского, в совокупности всех своих психологических особенностей, «прокладывала» пути к тем взаимоотношениям между людьми, которые спустя десятилетия провозгласила Великая Октябрьская социалистическая революция. И вполне закономерно, что герои романа «Как закалялась сталь» обнаружили прямое родство с «новыми людьми» Н. Чернышевского. Они принесли обществу те же представления о человеческом достоинстве, о чистоте и благородстве чувств, о смысле человеческого счастья.
Но Островский-художник сумел раскрыть и новые глубины человеческого характера, социалистической личности, что определило иные, по сравнению с Н. Чернышевским, принципы психологизма в романе «Как закалялась сталь».
Размышляя в романе «Что делать?» о счастье для личности, формулируя закон о неприкосновенности, о независимости ее внутренней жизни, Н. Чернышевский проводил психологический «эксперимент» и потому решался на столь рискованные испытания разума и чувств своих героев, которые не раз казались «выше — как признавался однажды сам писатель — натуральной силы человека». Усилия разума и воли героев нередко граничили с опасностью, они опрокидывались порой в такое леденящее, жестокосердное выяснение истины, которое могло, казалось, заглушить, обессилить интимные чувства героев (Вера Павловна, например, о Лопухове: «Если сказать правду, не считаю себя ни в чем виноватою перед ним; скажу больше: я даже не считаю себя обязанною чувствовать признательность к нему. Я ценю его благородство, о, как ценю! но ведь я знаю, что он был благороден не для меня, а для себя. Ведь и я если не обманывала его, то не обманывала не для него, а для себя…»). Это был беспощадный, гордый самоанализ.
В романе Н. Островского нет столь мучительных в своей обстоятельности самохарактеристик героев. Писателю здесь не нужен был эксперимент, так как автор романа «Как закалялась сталь» сумел, воссоздавая социальные истоки революции, раскрыть как раз те «натуральные силы» человека, революционера, в которых порой сомневался Чернышевский-художник. Герои Н. Островского совершают столь же благородные, страстные и горделивые поступки, как и «новые люди» Н. Чернышевского, но делают это они без предваряющих эти поступки неотступных требований логических доводов.
Те нравственные законы, которые вырабатывали для революционной России «новые люди», были для героев Н. Островского, живших историческим опытом, нравственными идеалами своего народа, уже законами, безоговорочно принятыми их сердцем. Потому их и моральные, и политические убеждения выражались прежде всего в мощном, неуклонном движении чувств; они поступали так, как требовало от них их сердце. Поэтому в романе «Как закалялась сталь» так скупы внешние психологические характеристики героев: все эмоциональное, логическое осмысление поступков происходит в мгновенных реакциях героев, скрытых в глубинах их души. Потому-то на смену беспощадному рахметовскому ограничению, вызванному исключительными обстоятельствами суровой и неравной борьбы с враждебным обществом, на смену «хладнокровной практичности, ровной и расчетливой деятельности, деятельной рассудительности» Лопухова, Кирсанова, Веры Павловны — как единственного у них способа отстаивания своих идеалов — в романе «Как закалялась сталь» развернулась жизнь личности в полный накал, со всей неуемностью, полнотой ее переживаний: ведь впервые герою открылся окружающий мир в его безграничных горизонтах.
Поэтому герой оказался перед столь же безграничной, но оттого и более сложной, более трудной свободой выбора в поступках — даже в глубоко интимных переживаниях. Потому-то в романе Н. Островского интимные чувства Павла Корчагина приобретают столь сложный и многогранный характер, они не укладываются ни в кодекс «разумного эгоизма» «новых людей» Н. Г. Чернышевского, ни в рамки «революционной романтики» «Овода», они живут всей гаммой человеческих переживаний.
