Историческая изменчивость человеческих понятий не была еще осознана Чернышевским, хотя сразу после своего антропологического определения прекрасного ОН сделал шаг к овладению исторической методологией: показал социально обусловленные различия между крестьянскими и дворянскими представлениями о женской красоте. О том, что проблема социального содержания эстетики всерьез занимала Чернышевского, свидетельствует и его статья «Критический взгляд на современные эстетические понятия» (1854), в которой рассмотрение народных и светских идеалов красоты дополнялось анализом эстетических вкусов купеческого сословия.

Пересмотрев идеалистическую концепцию прекрасного, Чернышевский должен был составить новые понятия и о тех эстетических категориях, которые в систематике Гегеля и Фишера граничили с категорией прекрасного и ей иерархически подчинялись. Этими категориями были возвышенное, трагическое и комическое. Автор диссертации принял, хотя и с оговорками, традиционное определение комического («перевес образа над идеею»), однако не пошел по традиционным путям в истолковании возвышенного и трагического., В возвышенном он увидел не «перевес идеи над образом» и не «проявление абсолютного», то есть не то, что видела в нем идеалистическая эстетика. «Возвышенный предмет, - полагал Чернышевский,- предмет, много превосходящий своим размером предметы, с которыми сравнивается нами; возвышенно явление, которое гораздо сильнее других явлений, с которыми сравнивается нами». Исключительно количественный критерий, равно как и по-прежнему метафизический взгляд на человеческие понятия, помешали мысли Чернышевского проникнуть в истинную природу возвышенного, но несмотря на это намеченная в его диссертации теория возвышенного не была лишена сильных сторон. Они проявлялись прежде всего в том, что возвышенное, как и прекрасное, признавалось здесь не продуктом субъективной фантазии, как утверждал, например, Кант, а фактическим явлением объективной действительности. Такой подход к проблеме обеспечивал важнейшее условие ее материалистического решения.

По-новому рассматривал Чернышевский и трагическое, «высший, глубочайший род возвышенного», по его классификации. В учениях классического идеализма категория трагического связывалась с понятиями судьбы, рока или же, если следовать Гегелю, необходимости, объясняемой как осуществление божественной воли. Трагизм, в понимании Гегеля, обнаруживает себя там, где человек восстает против объективных законов природного или исторического бытия. Противоречие между волей субъекта и законами необходимости обуславливает его вину и вызывает возмездие.

Борьба, по его убеждению, «иногда трагична, иногда не трагична, как случится», но и тогда, когда она трагична, трагедия борющегося человека не фатальна и лишена связи с необходимостью. Трагическое определялось Чернышевским как «ужасное в человеческой жизни», с тем уточнением, что «ужасным» являются «страдание или погибель человека» Абстрактно-антропологические философские основания этих формулировок не раз, начиная с работ Г. В. Плеханова, подвергались критике в литературе о Чернышевском. Исследователями его эстетики указывалось, например, что «ужасное», если оно возникает в антагонистической коллизии, осознается как таковое только одной из противоборствующих сторон, страдающей, и, следовательно, не может служить общезначимым показателем трагического; было установлено также и то, что Чернышевский не учитывал диалектику случайного и необходимого в истории: ведь сцепление случайностей, с историко-материалистической точки зрения, и есть та форма, в которой реализует себя необходимость. И тем не менее трактовка трагического у Чернышевского содержала в себе немало безусловно ценного. Неприятие фатализма, отрицание роковой и подлежащей неизбежному наказанию «преступности» борьбы, сама попытка своеобразного разоблачения трагического в его мнимой законосообразности- все это выходило за пределы собственно эстетической проблематики и предвозвещало новую социально-политическую идеологию. Современный историк русской эстетики и критики Б. Ф. Егоров и этой связи отмечает: «Для радикального демократа, всерьез готовящегося к революционным, кровавым битвам, признание закономерности гибели означало своего рода ущербность, несостоятельность. С трагичностью не мирились и просветительские представления о непрерывности, непоколебимости исторического прогресса»

Дли Чернышевского не было сомнений в превосходстве прекрасного в природе над прекрасным в искусстве. Убежденный в том, что прекрасное в действительности «истинно прекрасно и вполне .удовлетворяет здорового человека», Чернышевский последовательно отверг все восемь выделенных им упреков идеалистической эстетики красоте природы. Такое качество естественной красоты, как непреднамеренность, например, он предпочел преднамеренности художественной красоты на том основании, что силы не сознающей себя природы неизмеримо превышают силы человека, а следовательно, и преимущества его сознательности.

Идеалистическую неудовлетворенность редкостью прекрасного в природе, Чернышевский не разделял ввиду свойственного ей смешении понятий «прекрасное» и «лучшее», «первое»: если первое в каждом роде явлений единично, то из этого, по мнению Чернышевского, еще. не следует, что единично и прекрасное, - оно воспринимается безотносительно к достоинствам других объектов. Фантастичными считал Чернышевский и «сожаления о том, что прекрасное явление исчезает, - оно исчезает, исполнив свое дело, доставив ныне столько эстетического наслаждения, сколько мог вместить нынешний день…». С другой стороны, Чернышевский показал, что «произведения искусства страдают всеми недостатками, какие могут быть найдены в прекрасном живой действительности».