Разносторонность его не была разбросанностью. Разнообразные интересы, впечатления и занятия помогали Гете в главном - глубже узнать жизнь, понять мир, человека и самого себя, найти свое место в жизни и в искусстве. Отвергнув схоластические схемы университетских философов-педантов, он обратился к изучению трудов Спинозы, великого мыслителя XVII в., видевшего в природе первопричину всего существующего. В философии Спинозы Гете нашел подкрепление собственным мыслям, «…передо мной открылся великий и свободный вид на умственный и нравственный мир»,- говорил он, вспоминая о том впечатлении, которое произвела на него «Этика» Спинозы.
В эту пору духовных исканий Гете встретился с Гердером. Талантлизый критик, знаток литературы и искусства, Гердер был всего на пять лет старше Гете, но уже завоевал известность своими работами. «Через Гердера я сразу познакомился со все.ми новыми стремлениями и направлениями»,- писал Гете. Многое сближало его с Гердером: и общая ненависть к немецкому застою, и общее стремление найти живые источники поэзии, и общее преклонение перед «матерью-природой» и перед философией Спинозы. Они беседовали часами. Остроумный, резкий, насмешливый Гердер, блистая черными, как уголь, глазами, беспощадно сокрушал отжившие авторитеты. Он говорил о том, что пришла пора возродить самобытные начала немецкого искусства, что поэты должны обратиться к изучению народного творчества - истинных истоков национальной литературы. Ополчаясь против выморочного искусства подражателей, он призывал к изучению Шекспира, видя в нем образец самобытного гения. Призывы Гердера находили горячий отклик у Гете, который испытывал все более острую потребность встать на новый путь в своем творчестве.
Вырваться на простор, заговорить во весь голос, сломав тиранию укоренившихся предрассудков, взбаламутить стоячее болото рабской покорности и филистерской трусости - это стремление испытывал в начале 70-х годов не один Гете. Оно обуревало многих молодых немцев, его сверстников. В основе этого стремления лежал политический протест, но, смутный и стихийный, он выливался в формы литературного бунтарства. В разных концах Германии начали возникать группы молодых писателей, которые штурмовали в своих произведениях идеологические бастионы немецкого убожества.
«Буря и натиск» - так был назван роман одного из участников движения, писателя Клингера; это живописное название закрепилось за литературным движением в целом. Лучшими выразителями «Бури и натиска» стали Гете и молодой Шиллер. Гете был одним из зачинателей и вдохновителей движения. Вокруг него сплачивались первые «штюрмеры», или «бурные гении», как они именовали себя. «Свобода!»- таков был их клич. «Штюрмеры» мечтали о свободном, гордом, сильном человеке. Гениальность они видели в самобытности, в своеобразии внутреннего мира личности, в полноте чувств. Истинная поэзия для «штюрмера»-это прежде всего взрыв чувств, высвобождающихся из глубочайших недр личности. В природе находит он постоянный источник внутренних сил, с ней жаждет слиться, ей уподобиться в своем творчестве.
* Ты дар дремавший, знаю я,
* В моей груди омыла
* И узкий жребий для меня
* В безбрежность обратила,
обращается Гете к природе. Природа для него - это не только животворная сила и красота земли: зелень полей, дуновение ветров, сияние солнца. Природа - это все правдивое, живое, естественное, самобытное, истинно творческое, что заложено в человеке, что зовет его вырваться из тоскливых сумерек полусуществования на волю, к полноте жизни.
Дыхание природы ощущает Гете в народной поэзии и сам создает стихи-песни, близкие к народным по языку, ритмическому строю, емкости и непосредственности выражения чувств. Его стихотворение о полевой розочке даже вызывало споры между учеными: сам ли Гете создал его или опубликовал под своим именем народную песню, настолько он уловил дух народной поэзии. Гете открывает новую эпоху в развитии немецкой лирики. Он раздвигает ее границы, обращая ее к природе и жизни. Свободный стих с переменчивыми ритмами уступит место в следующий период его творчества строгим классическим формам, но блеск и полнота жизни не угаснут в его стихах никогда. «Все мои стихотворения… выражают действительность и глубоко в ней коренятся,- скажет Гете впоследствии.- Стихи, взятые из воздуха, я не ставлю ни во что».
