Еще более тяжелой драмой для Чацкого было крушение его общественных надежд, сознание того, что он оказался отвергнутым в своих лучших стремлениях. «Незначащая встреча» в одной из комнат с «французиком из Бордо» вывела его из себя. Он обращается к присутствующим в надежде вразумить их. Но заветные мысли Чацкого вызвали у них только, непонимание и насмешку. Он почувствовал себя одиноким, свои идеалы осмеянными, свои надежды разбитыми. Чацкий обращается к Софье в ожидании, что друг юности поймет его, измученного «мильоном терзаний». Но все, и Софья в том числе, смотрят на него, как на безумного. А когда он хочет излить ей свою душу, она оставляет его. Третье действие пьесы заканчивается поистине трагикомической картиной. Одинокий, отвергнутый, объявленный сумасшедшим, Чацкий продолжает свой рассказ, а вокруг него равнодушные к его горю пары кружатся в вальсе…

Возвращаясь полный надежд в Москву, Чацкий предвидел встречу с представителями фамусовского общества. «Жить с ними надоест»,- говорил он Софье при первом свидании, тут же утешая себя: «и в ком не сыщешь пятен?» Но он был все же уверен, что фамусовщина - это лишь осколок «века минувшего». Спокойно говорил он Фамусову в начале пьесы:

* Ваш век бранил я беспощадно,
* Предоставляю вам во власть:
* Откиньте часть,
* Хоть нашим временам в придачу,
* Уж так и быть, я не поплачу.

Однако реальная действительность оказалась куда более мрачной. Старые друзья были заражены в той или иной мере фамусовщиной. Прежний друг Горич, совсем еще недавно полный жизни, теперь отступил все перед той же фамусовщиной. Встреча с Репетиловым раскрыла Чацкому поверхностность и пустоту либерализма многих, ничтожность собраний «либерали-стов», происходящих в Английском клубе. А тут еще Софья, умная, развитая девушка, любившая его когда-то, предпочла ему не то Молчалина, не то Скалозуба. И грустное чувство овладело им. Чацкий понял, что фамусовские идеалы и принципы, несмотря на их нравственное безобразие, очень живучи в современной ему действительности, что слишком рано назвал он «преданием» «век минувший», что велика еще сила его традиций. Когда же он узнал, кого Софья избрала, кого предпочла ему, что именно она пустила в ход сплетню о его сумасшествии, фамусовщина, казавшаяся вначале отживающей и смешной, представляется ему зловещей и страшной. И Чацкий восклицает:

* Так! отрезвился я сполна,
* Мечтанья с глаз долой - и спала пелена;
* Теперь не худо б было сряду
* На дочь и на отца,
* И на любовника-глупца,
* И на весь мир излить всю желчь и всю досаду.

* С кем был! Куда меня закинула судьба!
* Все гонят! все клянут! Мучителей толпа,
* В любви предателей, в вражде неутомимых,
* Рассказчиков неукротимых,
* Нескладных умников, лукавых простаков,
* Старух зловещих, стариков,
* Дряхлеющих над выдумками, вздором,
* Безумным вы меня прославили всем хором.
* Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
* Кто с вами день пробыть успеет,
* Подышит воздухом одним,
* И в нем рассудок уцелеет.
* Вон из Москвы! сюда я больше не ездок.
* Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
* Где оскорбленному есть чувству уголок!.

Драма Чацкого типична для того периода русской жизни, который начался с национально-патриотического подъема 1812- 1815 гг. и закончился резким усилением крепостнической реакции в самом начале 20-х гг. Это время отличается, с одной стороны, пылким увлечением передовых кругов дворянской молодежи свободомыслием, надеждами на скорые изменения в русской общественной жизни, а с другой - неясностью, незрелостью общественно-политической программы, случайностью, неопределенностью участия в этом движении многих «либералистов», отказавшихся впоследствии от своего свободомыслия.