Некрасов отдал дань романтизму сборником стихотворений «Мечты и звуки» (1840), жестоко осужденным, даже высмеянным тогда же Белинским. Зрелый Некрасов, начиная со стихотворения «В дороге» («Скучно? скучно!… Ямщик удалой…») 1845 года, является продолжателем пушкинской линии в русской поэзии – по преимуществу реалистической. В некрасовской лирике есть лирический герой, но единство его определяется не кругом тем и идей, связанных с определенным типом личности, как Лермонтова, а общими принципами отношения к действительности. И здесь Некрасов выступает как выдающийся новатор, существенно обогативший русскую лирическую поэзию, расширивший горизонты действительности, охваченной лирическим изображением. Тематика Некрасова-лирика разнообразна. Первый из художественных принципов Некрасова-лирика можно назвать социальным. Узкий круг лирической тематики он дополнил новой темой – социальной. Вспомним хрестоматийные строки 1848 года «Вчерашний день, часу в шестом». В своем последнем стихотворении «О Муза, я у двери гроба» поэт последний раз вспомнит «эту бледную, в крови,/ Кнутом иссеченную Музу». Источник вдохновения поэта, Муза, у Некрасова – родная сестра несчастных, подвергаемых насилию и угнетению. Не любовь к женщине, не красота природы, а страдания замученных нуждой бедняков – вот источник лирических переживаний во многих стихах Некрасова. Причем эта социальная тема меняет характер и собственно любовной лирики Некрасова.
И герой предлагает помолиться за тех, «кто все терпит», «чьи работают грубые руки,/ Предоставив почтительно нам/ Погружаться в искусства, в науки,/ Предаваться мечтам и страстям». Ясно, что дворянин по происхождению, Некрасов выражает здесь сознание разночинца, истинного демократа, знающего темные стороны общественного бытия, испытавшего на себе голод и холод, не умеющего, не способного дворянски брезгливо и спесиво отвернуться от изнанки жизни. В то же время лирический герой Некрасова не просто разночинец, а разночинный интеллигент. Вот еще один шедевр некрасовской любовной лирики «Я не люблю иронии твоей» (датируется предположительно 1850 годом и тоже предположительно обращенное к К. Я.Панаевой). Одновременно это и образец интеллектуальной поэзии, герой и героиня культурные люди, в их отношениях ирония и, главное, высокий уровень самосознания. Они знают, понимают судьбу своей любви и заранее грустят. Воспроизведенная Некрасовым интимная ситуация и возможные пути ее разрешения напоминают отношения героев Чернышевского «Что делать?». Ярчайшим проявлением новой лирической темы – социальной – стало стихотворение «Еду ли ночью по улице темной» (1847). Это душераздирающая история женщины, которую нужда, голод и смерть ребенка выгнали на панель. «Беззащитная, больная и бездомная», женщина вызывает жалость, но нет возможности помочь несчастной жертве социальной неустроенности. Из этого же ряда многие стихотворения 40-50-х годов: «В дороге». «Перед дождем», «Тройка», «Родина», «Псовая охота», маленький цикл «На улице», «Несжатая полоса». «Маша». «Тяжелый крест достался ей на долю», « В больнице». Пафос этих стихотворений, источник лиризма в них суммируется и обобщается в небольшой поэме «Рыцарь на час» (1862), особенно в знаменитых строках:
«От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови
Уведи меня в стан погибающих
За великое дело любви,»
- обращается поэт к матери. Эти строки волнуют и сегодня. Второй художественный принцип Некрасова-лирика – социальный аналитизм. И это было новым в русской поэзии,
отсутствующим и у Пушкина, и у Лермонтова, тем более у Тютчева и Фета. С дошкольного возраста мы помним стихи «Однажды, в студеную зимнюю пору» – про мужичка с ноготок. Но не все знают, что предшествует этому отрывку в стихотворении «Крестьянские дети», где герой оборачивает «другой стороною медаль» крестьянского детства:
«Положим, крестьянский ребенок свободно
Растет, не учась ничему,
Но вырастет он, если богу угодно,
А сгибнуть ничто не мешает ему».
То есть герой некрасовской лирики умеет видеть социальный смысл воспроизводимых явлений и придавать его своим вполне лирическим излияниям. Иными словами, носителем, субъектом социальной типизации оказывается не только автор, но и его лирический герой. Социальный аналитизм пронизывает два известнейших стихотворения «Размышления у парадного подъезда» (1858) и «Железная дорога» (1864). В «Размышлениях…» конкретный единичный факт – приход мужиков с просьбой или жалобой к министру государственных имуществ – возводится в ранг типичного явления: «Знать, брели-то долгонько они/ Из каких-нибудь дальних губерний». Лирический герой домысливает то, что на увиденных им из окна мужиках, как говорится, не написано. То же в четверостишии «За заставой, в харчевне убогой…», строки 86-89 и, наконец, знаменитый финал стихотворения «Назови мне такую обитель…».За «Железную дорогу» редактор «Современника», где она впервые была напечатана, и он же автор стихотворения получил второе, предпоследнее предупреждение о возможном закрытии журнала от самого министра внутренних дел Валуева, известного автора либерально-реформаторских проектов. Особые нарекания цензуры вызвал, на первый взгляд, вполне невинный эпиграф: цензоры поняли, что все «страшно эффектное», как выразился один из них, стихотворение придает эпиграфу острый общественный смысл и бросает тень не только на руководившего строительством Николаевской железной дороги бывшего главноуправляющего железными дорогами графа Клейнмихеля, но и на его умершего покровителя, и на его ныне царствующего сына. Вторая и четвертая части стихотворения, проведенный в них социальный анализ выливались в страшное обвинение правительства в геноциде, как сказали бы сегодня, и спаивании собственного народа. Столь же социально заострено и презрительное отношение Ванюшиного папаши-генерала к каторжному труду простого народа. Два принципа отражения действительности в некрасовской лирике закономерно выходили на третий принцип – революционность. Лирический герой поэзии Некрасова убежден, что только народная, крестьянская революция может изменить жизнь России к лучшему. Два разобранных выше стихотворения вполне ясно иллюстрируют этот принцип: отрывок «Назови мне такую обитель» из «Размышлений» и последние три строфы второй части «Железной дороги». Революционность сознания лирического героя Некрасова придавала его стихам агитационно-пропагандистский характер. Особенно сильно эта сторона сознания лирического героя проявилась в стихотворениях, посвященных сподвижникам Некрасова по революционно-демократическому движению, другим вождям этого движения: Белинскому, Добролюбову, Чернышевскому, Писареву. Некрасов в обрисовке их личностей исходит из того, что революционно-демократическая деятельность является самым завидным и желанным уделом, и вообще роль «народного заступника» для Некрасова есть, используя формулу Фета, «патент на благородство» для любого честно мыслящего современника. Черты вождей революционной демократии приобретают иконописный характер, их жизненный путь представляется в традициях жития мученика-аскета, подвижника за народ. Таково стихотворение «Памяти Добролюбова» (1864). В его содержании не стоит выискивать реальных или вымышленных черт, в нем воспроизведено преимущественно должное. Безвременно скончавшийся критик в некрасовском стихотворении не есть конкретный, живший когда-то человек, а «идеал общественного деятеля, который одно время лелеял Добролюбова», как позднее признавался сам автор. Обычно Некрасова представляют поэтом деревенско-крестьянской тематики. Но есть у него и урбанистическая лирика, т. е. стихи о городе, в которых он выступает достойным продолжателем петербургских страниц «Евгения Онегина» и «Медного всадника» и предшественником Блока. Гениальным образцом стихотворения о большом городе с его социальными драмами является «Утро» (1872-73 гг.). Но три первые строфы (из 9) в нем не городские. Сначала поэт обращается к «ней», связывая ее грусть и душевные страдания с «окружающей нас нищетою», с которой «здесь природа сама заодно». Затем следуют две «сельские» строфы с характерными, эмоционально окрашенными эпитетами: унылые, жалкие, мокрые, сонные, «кляча с крестьянином пьяным,/ Через силу бегущая вскачь», туман, мутное небо, и вывод автора: «Хоть плачь?», «Но не краше и город богатый». В стихотворении воскрешаются мотивы ранних «городских» стихов: «Еду ли ночью», «На улице», «Убогая и нарядная» (1859), цикла «О погоде» (1858-65 гг.). Жизнь города ужасна, никакой отрады для измученной души героя в ней нет. Прежде всего, в городской суете нет смысла, трудовые усилия обитателей столицы отчуждены от них: дела их налицо – лиц, людей не видно: «железной лопатой… мостовую скребут», «начинается всюду работа», «возвестили пожар с каланчи», «на позорную площадь кого-то провезли» – преобладают безличные и неопределенно-личные конструкции. То же и в последних строках: «кто-то умер», «где-то раздался выстрел – Кто-то покончил с собой».Человеческие фигуры в стихотворении символизируют отчужденность людей друг от друга и от жизни – смерть. Первыми, если не лицами – лиц нет, – то первым родом деятельности, встречаемым в стихотворении, оказывается работа палача. Сейчас они произведут гражданскую казнь, т. е. ритуал публичного лишения гражданских и политических прав. Затем мы видим офицеров, едущих на дуэль. Еще целый ряд образов проходит перед нами. Торговля, этот двигатель буржуазного прогресса, у поэта революционной демократии – торжество бессмыслицы: «Торгаши просыпаются дружно и спешат за прилавки засесть: Целый день им обмеривать нужно, Чтобы вечером сытно поесть».Всего лишь. Понятно, что певец капиталистического Петербурга не был поклонником и сторонником капитализма. А вот отголоски литературных предшественников Некрасова: «Чу! из крепости грянули пушки! Наводненье столице грозит», – эхо «Медного всадника», но в совершенно другой эмоциональной окраске. Избиение вора дворником уже не вызывает в душе героя тех чувств, того сочувствия, которым проникнута сценка поимки вора в цикле «На улице». Слова «колотит» и «попался» — низкая лексика, просторечие: «Опять вор! Опять бьют». «Гонят стадо гусей на убой» – понятно: чтоб есть. И заключительный аккорд – самоубийство на чердаке – лучше не придумаешь в этой юдоли! Впрочем, нет ни заключения, ни аккорда, ибо в конце стихотворения не точка, а многоточие, т. е. этот бессмысленный ряд можно длить бесконечно. Некрасов оборвал свое гнетущее, сводящее с ума и в могилу обозрение столичной жизни на полуслове… Под стать эмоциональному колориту стихотворения размер – трехстопный анапест, напевно-тягучий и заунывный. Поется тяжело, мелодия скрипит и буксует: размер нарушают сверхсхемные ударения в начале стиха: «Верю – здесь не страдать мудрено»; «В даль сокрытую…», «Жутко нервам…»; «Чу! из крепости…»; «Выстрел – кто-то покончил с собой…». Большинство произведений русской классики сочетают художественную неувядаемость с глубиной и поистине неисчерпаемостью смысла. К сожалению, поэма «Кому на Руси жить хорошо?» не из их числа. Она прямолинейна в своей однозначности и однопланова, трудно заключить о глубине ее содержания. Поэтому мы рекомендуем нашим читателям еще раз перечесть ее текст перед экзаменом или иным образом освежить в памяти ее содержание.
