Искусство XX в., обогатившись достижениями модернизма, внесло немало коррективов в понимание термина “литературный герой”. Не всегда поведение героя объяснимо непременно конкретной социальной действительностью. В отдельных случаях он может интересовать писателя не как определенный человеческий характер, психологический тип, но как абстракция, как лицо, действующее в той или иной ситуации, которая нужна автору для проверки каких-либо собственных мыслей. Рассказы и повести Петрушевской – примеры нетрадиционной “другой” прозы, где отсутствует нарочитая дидактика, учительство по отношению к читателю, где, как и в драматургии “новой волны”, дается установка на игру, остраненность.

Петрушевскую интересуют именно ситуации. Личность же рассматривается ею как кирпичик общего мироздания, как фигура на шахматной доске. Поэтому вряд ли возможно поверять героев писательницы привычными мерками типичности, следует внимательнее вдуматься в законы искусства, принятые самим художником. И хотя все персонажи писательницы, даже неодушевленные предметы (”Роза”, “Жил-был будильник” и т.п.), несут черты своего времени, они прежде всего литературны, как сказали бы в прошлом столетии, созданы “для искусства”. Правила любой игры исключают подсказку. Произведения “другой” литературы, не навязывая авторскую точку зрения, предполагают возможность самых различных толкований, побуждают читателя к сотворчеству.

Не поэтому ли Петрушевская так любит писать сказки – как для детей, так и для взрослых, как для чтения, так и для постановки на сцене? Ирреальный, сказочный мир влечет обилие читательских ассоциаций. О чем крохотная сказка “Жил-был будильник”? О том, что ничего не надо откладывать на потом? Что никто не властен перед судьбою? Что незадачливому герою-будильнику, задумавшему жениться, следовало бы сначала выбрать конкретную невесту? Кто такие дядя Ну и тетя Ох из одноименной фантастической истории? Беззащитная супружеская пара, где муж – подкаблучник, а может, наоборот, мужчина с характером, – все зависит от того, с какой интонацией он произносит свою единственную реплику “Ну!”. По-разному можно представить себе тетю Ох и других персонажей. Читатель ни на мгновение не выпускается из атмосферы многозначности. Чувствуется, что такой принцип анализа, как логическое извлечение сути, недостаточен, ущербен. Перед нами литература, понимающая, что всякая категоричность суждений сегодня не срабатывает. Здесь, как в поэзии, более важно настроение, выражение авторского мироощущения, а оно часто трагично. Петрушевская пишет об отсутствии общего смысла жизни. Через узнаваемые социальные лики видятся всеобщая раздробленность мира, его зыбкость и непостижимость. Поэтому и толкования ее произведений нередко носят взаимоисключающий характер.

Многочисленные детские сказки Петрушевской преследуют, очевидно, одну самую главную педагогическую цель – ввести ребенка в волшебный мир сочинительства, чтобы он, желая услышать продолжение, торопил: “Ну, мама, ну!”. Именно такое название дала писательница подборке “Сказок, рассказанных детям” (1993).

Перед читателем произведений Людмилы Петрушевской предстает емкий синтетический образ бытия, воссоздаваемый с помощью второй – художественной – реальности, своеобразной и неповторимой.