«В наше время под словом роман разумеем историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании»,— замечает Пушкин. Путем параллельного развертывания сюжета «Капитанской дочки» Пушкин получает возможность непосредственно сопоставить между собой двух главных антагонистов — вождя крестьянского восстания и дворянскую императрицу, на столкновении которых основана историческая канва романа, и наряду с этим наиболее полно раскрыть характеры двух главных персонажей «вымышленного повествования».

Нет никаких сомнений, что в изображении императрицы Пушкин должен был чувствовать себя особенно стесненным политическими и цензурными условиями. Резко отрицательное отношение к «Тартюфу в юбке и короне», как называл он Екатерину II, засвидетельствовано его многочисленными суждениями и высказываниями. Между тем так показать Екатерину в произведении, предназначенном для печати, он, понятно, не мог. Пушкин нашел двойной выход из этих затруднений. Во-первых, образ Екатерины дается восприятием дворянина восемнадцатого века, Гринева, который, при всем своем сочувствии Пугачеву как к человеку, остается верным подданным императрицы. Во-вторых, в своем описании Екатерины Пушкин опирается, как уже сказано, на определенный художественный «документ». Изображение «дамы» с «белой собачкой», которую встретила в царскосельском саду Маша Миронова, в точности воспроизводит знаменитый портрет Екатерины II Боровиковского: «Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую».

Вместе с тем Пушкин необыкновенно тонко — без всякого нажима и в то же время в высшей степени выразительно — показывает, как эта привычная «тартюфовская» маска мгновенно спадает с лица Екатерины, когда она узнает, что Маша просит за Гринева.

От «прелести неизъяснимой» облика незнакомки не остается и следа. Перед нами не приветливо улыбающаяся «дама», а разгневанная, властная императрица, от которой бесполезно ждать снисхождения и пощады.

Тем ярче по сравнению с этим проступает глубокая человечность в отношении к Гриневу и его невесте Пугачева. Именно на этом-то отношении Пушкин получает возможность и как художник, и в обход цензурных рогаток развернуть — в духе народных песен и сказаний о Пугачеве — замечательный, с ярко выраженными национально-русскими чертами характер вождя крестьянского восстания, показать, наряду с его суровой беспощадностью по отношению к угнетателям народа и их защитникам, вольный дух, «орлиную» удаль и широту его натуры, глубоко заложенное в нем чувство справедливости, щедрость душевную, благодарность за оказанное ему добро.

С другой стороны, лучшие черты характера Гринева также особенно рельефно проступают на отношениях его с Пугачевым, которого он покоряет своей отзывчивостью и добротой (все тот же эпизод с «заячьим тулупом»), честностью, смелостью, прямотой, искренностью.

Наконец, в параллельном эпизоде — встреча Маши с императрицей — по-настоящему раскрывается нам и характер капитанской дочки, простой русской девушки, отец которой, мы знаем, вышел «в офицеры из солдатских детей», в сущности без всякого образования, нашедшей, однако, в себе в необходимую минуту достаточно «ума и сердца», твердости духа и непреклонной решительности, чтобы добиться оправдания своего ни в чем не повинного жениха.

Замечательный образ вождя крестьянского восстания и пафос конечного торжества простых хороших людей — именно эти черты и сообщают пушкинскому историческому роману присущую ему глубокую внутреннюю демократичность. Наиболее полному и яркому выражению этих черт служат все художественные средства и приемы, применяемые здесь Пушкиным. Среди них одно из важнейших мест принадлежит, как мы только что могли убедиться, продуманной и стройной, сложной и в то же время в высшей степени простой композиции романа. Она реализуется автором не только в замечательном соответствии, но и в тесном взаимодействии с развертыванием сюжета, движением фабулы, развитием характеров, определена всеми этими задачами и вместе с тем помогает их наиболее полному художественному разрешению.Необычайная гармоничность «Капитанской дочки» придает пушкинскому роману в прозе исключительную поэтичность, ставит его в ряд величайших образцов мирового искусства слова. Гениальный мастер стиха Пушкин предстает перед нами и как гениальный художник-прозаик.