«К истории человеческого сердца» — обычный нравоучительный рассказ о двух разных по характеру братьях. Шиллер же, воспользовавшись внешними сюжетными контурами этого рассказа Шубарта, создал неизмеримо более глубокое произведение о трагической участи молодого человека своего времени. В пьесе Шиллера тоже два брата, оба недовольны. Франц Моор недоволен тем, что он уродлив, что он — не первенец и не сможет оттого стать единственным наследником отцовского имения. Карл же Моор недоволен всей эпохой. Первые его слова на сцене привлекают к нему все внимание. «О, как мне гадок становится этот век бездарных борзописцев, лишь стоит мне почитать в моем милом Плутархе о великих мужах древности»,— говорит он, сурово обличая малодушие, лицемерие и эгоизм современников.

Карл не желает мириться с рабским преклонением перед законом, он чувствует в себе орлиные силы, могущие изменить лик страны. Став атаманом шайки разбойников, он отправляется на дороги Германии карать тех, кто попирает справедливость, кто на бедствиях обездоленных строит свое благополучие. Следуя популярным народным легендам, Шиллер положил начало тому образу благородного разбойника, который в XIX веке стал одним из любимых в романтической литературе. Да и вся пьеса его окрашена в романтические тона: калейдоскоп бурно сменяющихся событий, развертывающихся то в городе, то в богемских лесах, то в старинном замке Мооров; возвышенно-патетический стиль, обилие лирических монологов, напряженное нарастание конфликта.

Первая драма Шиллера вся насыщена политическими идеями протеста, бурный романтический порыв сочетается в ней с изображением явлений реальной жизни. Там имеется яркий эпизод о приключениях Косинского, эпизод, который можно рассматривать как предвестник конфликта, развернутого в «Коварстве и любви». Прибывший в шайку богемский дворянин Косинский рассказывает историю, как после смерти отца он стал владельцем имения и, полюбив девушку из мещан, готовился к свадьбе. Но высокомерные властители, не желая допустить неравного брака, оклеветали юношу, посадили в тюрьму, а девушку заставили стать любовницей князя.

Тема социального неравенства, намеченная в этом эпизоде, лишь затронута в драме, Шиллера в «Разбойниках» интересовала главным образом проблема борьбы против тирании вообще. И трактует он ее далеко не последовательно. Трагически одинокий Карл Моор, поднявший бунт против «хилого века», не сумел восстановить свободу и справедливость. С горечью пришлось ему признать, что шел он не тем путем, а иного пути не дано было ему найти. Да какой-либо иной путь неведом был и автору. Осталась надежда на некий высший суд провидения. К нему-то и обратился Карл Моор в финале. Всю сложность и расплывчатость мировоззрения молодого Шиллера выявила его первая трагедия, в которой сильный революционный пафос неожиданно нашел разрешение в отказе от бунта и уповании на всевышнего. Молодой поэт бился в тисках неразрешимых для него противоречий, и беда его состояла в том, что в Германии его времени не было такого социально-политического движения, которое подсказало бы ему реальный и плодотворный путь борьбы. Однако, несмотря на финальный поступок Карла, вывод, который следует из всей трагедии,— ясный и боевой: нельзя мириться с общественным злом, надо отречься от пассивности, бунтовать, бороться. Так «Разбойники» были оценены современниками и потомками. Со времени Великой французской буржуазной революции 1789—1794 годов они прочно вошли в репертуар мирового революционного театра. Уже в извещении о выходе из печати «Разбойников», помещенном в одном из швабских журналов, говорилось: «Драма эта составит эпоху для нашей национальной сцены». Безыменный рецензент не ошибся. «Разбойники» — начало нового типа драмы, драмы лирико-патетической, драмы высокого идейного накала.


Восторженный прием, почти повсеместно оказанный «Разбойникам», окрылил молодого автора и укрепил в нем уверенность в призвании драматурга и поэта. Однако направленность шиллеровского творчества пришлась не по нраву его владыке. Узнав, что поэт самовольно отправился за границу на постановку своей драмы — «Разбойники» были поставлены в Маннгейме, столице соседнего с Вюртембер-гом курфюршества Пфальцского,— разгневанный герцог посадил его под арест, запретив «писать комедии и общаться с иностранцами».