С осени 1802 года Шиллер окончательно останавливается на сюжете из истории национально-освободительной борьбы Швейцарии XIV века, о котором он впервые услышал от Гете. Последний осенью 1797 года путешествовал по Швейцарии. В письме от 14 октября он написал Шиллеру, что собирается , обработать поэтическое швейцарское народное сказание о Вильгельме Телле и с этой целью осматривает Фирвальдштедтское озеро, а также другие места, где,. по преданию, происходила борьба трех швейцарских кантонов за освобождение от австрийского владычества. Но Гете так и не обработал этого сюжета. Зато для Шиллера сюжет, предложенный Гете, его живой рассказ о людях, событиях, швейцарской природе и особенно идея борьбы за свободу и национальную независимость, вдохновлявшая швейцарцев, были настоящей находкой. После длительной подготовительной работы он в августе 1803 года начал писать, а 18 февраля 1804 года закончил драму о Вильгельме Телле.
Поэт ясно отдавал себе отчет в трудностях, стоявших перед ним при обработке сказания о Телле. «…Здесь надо пишет он Кернеру 9 сентября 1802 года,- наглядно и убедительно показать на сцене целый народ в определенных местных условиях, целую отдаленную эпоху и, что главное, совершенно местное, почти что индивидуальное явление». Другими словами, единичное, узколокальное явление надо было поднять до исторически типического. Шиллер блестяще справился с этими трудностями.
Кроме Чуди, Шиллер использовал хроники Эттерлинга и Штумпфа, также написанные в XVI столетии. Само восстание трех швейцарских кантонов (Ури и Унтервальден) против Австрии и подвиг Вильгельма Телля Чуди приурочивает к XIV столетию (ноябрь 1307 года). Немецкий историк Иоганн фон Мюллер, работы которого также использованы Шиллером, утверждал, что Вильгельм Телль – историческое лицо, что изложенный в хронике Чуди рассказ о тайном союзе трех лесных кантонов и возникновении из него швейцарского союза, соответствуют исторической истине. Но позднее историческая наука доказала, что сообщения Чуди основаны на народных преданиях, а не на документально подтверждаемых фактах.
Предание, о Вильгельме Телле еще до Шиллера привлекало внимание драматургов. Но все эти обработки народных сказаний о легендарном герое и борьбе за национальную независимость швейцарцев, как, например, произведения Циммермана или Бодмера, написанные в 70-х годах XVIII века, давным-давно забыты. Большего внимания заслуживает драма «Вильгельм Телль» французского писателя Лемьера, которая пользовалась немалым успехом до и во время французской революции. Лемьер создал из Телля образ аскетического народного трибуна типа древнеримского Брута, излюбленного героя писателей Просвещения и якобинцев.
Основным источником фактов для Шиллера послужила хроника Эгидия Чуди, написанная в XVI столетии. В этой хронике, близкой «по духу Геродоту или даже Гомеру», как говорил Шиллер, уже содержатся все главные моменты действия драмы. Чуди повествует о бесчинствах австрийских ландфохтов в швейцарских кантонах, об образовании тайного союза поселян для освобождения страны от ига чужеземных угнетателей; повествует он, с указанием места и времени, и о всех других подробностях, в частности, о столкновении Телля с ландфохтом Гесслером, о том,,как Телль отказался поклониться выставленной на шесте шляпе и как ландфохт в наказание за это заставил его выстрелом из лука сбить яблоко с головы сына.
Одним из основных недостатков авторов всех прежних драматических обработок сказания о Телле был ограниченный, локальный подход к этой теме. Шиллер с самого начала почувствовал опасность такого подхода. Когда Гете, сообщил ему осенью 1797 года, что он занят первыми песнями о Телле, Шиллер ответил, что замысел произведения очень интересен, но ему лично кажется, что «изобразив такой узко ограниченный мир, следовало бы из этой узости локально-характерного бросить взгляд на дальнейшие перспективы развития человеческого рода. Так из узкого ущелья человек смотрит на открывающийся впереди простор необъятной равнины».
Этот взгляд и лег в основу трактовки темы самим Шиллером. Сохраняя характерные местные, национальные черты сюжета, Шиллер расширяет единичное и местное явление до исторически типического и раздвигает узкие рамки восстания швейцарских пастухов, превратив его в типическое изображение борьбы целого народа против чужеземного ига, за свободу и независимость родины.
