Мысль Блока о несоизмеримости «личных трагедий» с величием происходящего своеобразно (с поправками на сюжет и характер) отозвалась в истории Петрухи. Нельзя сказать, что поэт осуждает Петруху. Скорее он жалеет его. И душевная мука этого отчаявшегося, «бестолкового», сбившегося с пути человека, и его страстная, душная любовь с надсадными воспоминаниями о «хмельных ночках» и «огненных очах» — все это не могло не быть близко поэту, который всегда находил источник высокого вдохновения в темах трагической страсти и человеческого отчаянья.
Еще больше недоумений и споров вызвал символический образ Иисуса Христа, с «кровавым флагом» возглавляющего победный марш красногвардейцев.
Друзья и враги поэмы, каждый по-своему, упрекали Блока за Христа — то в ортодоксальной религиозности, то в грубом богохульстве. Это действительно самый неясный и на первый взгляд даже двусмысленный образ в поэме. Но вместе с тем это чрезвычайно важный образ, от правильного истолкования которого в значительной мере зависит понимание поэмы в целом.
Известно, что финал поэмы внушал сомнения самому Блоку. В июле 1919 года Н.Гумилев читал лекцию о поэзии Блока и, между прочим, сказал, что заключительная строфа «Двенадцати» кажется ему искусственно приклеенной, что внезапное появление Христа есть чисто литературный эффект. Блок присутствовал на лекции и сказал: «Мне тоже не нравится конец «Двенадцати». Я хотел бы, чтобы этот конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее я видел Христа. И я тогда же записал у себя: к сожалению, Христос».
