Отношение Ахматовой к этой лирической поэме Блока было, по-видимому двойственным. По сообщению Д.Е.Максимова, она усматривала в ней немало “звездной арматуры”, т.е. безвкусия, характерного по ее мнению для модернистского искусства начала ХХ в. С другой стороны, произведение Блока два раза упоминается Ахматовой в оставшихся неиспользованными прозаических материалах к поэме (отрывки задуманного в 1959-19660 гг. “балетного сценария”). В одном случае – это набросок сцены, характеризующий художественные вкусы эпохи: “Ольга в ложе смотрит кусочек моего балета “Снежная маска”… “. Там же другой набросок, лишь частично соответствующий печатному началу третьей главы: “Арапчата раздвигают занавес и… вокруг старый город Питер. новогодняя, почти андерсеновская метель. Сквозь нее- виденье (можно из “Снежной маски”). Вереница экипажей, сани… “.

Еще один отброшенный вариант, заслуживающий внимания: “Вьюга, призраки в вьюге (может быть даже двенадцать Блока, на вдалеке и неясно)”. С Блоком связан и основной любовный сюжет поэмы Ахматовой, воплощенный традиционном маскарадном треугольнике: Коломбина- Пьеро- Арлекин. Библиографическими прототипами, как известно были: Коломбины- приятельница Ахматовой, актриса и танцовщица О.А.Глебова-Судейкина (жена художника С.Ю.Судейкина); Пьеро- молодой поэт, корнет Всеволод Князев, покончивший с собой в начале 1913 г., не сумев пережить измену своей “Травиаты” (как Глебова названа в первой редакции поэмы); прототипом Арлекина послужил Блок. Этот любовный треугольник в качестве структурной основы маскарадной импровизации получил особенно большую популярность благодаря лирической драме Блока “Балаганчик” (1906), поставленной В.Э.Мейерхольдом в театре В.Ф.Комиссаржевской (1906-1907) и вторично через несколько лет, в зале Тенишевского училища накануне мировой войны (апрель 1914г.).

Выступая в роли Арлекина в любовном треугольнике, Блок вводится в “Девятьсот тринадцатый год” как символический образ эпохи, “серебряного века во всем его величии и слабости” ( говоря словами Ахматовой),- как “человек-эпоха”, т.е. как выразитель своей эпохи. Развертывание этого образа произошло в поэме не сразу. В первой редакции даны лишь ключевые строки к образу романтического демона, объединяющего крайности добра и зла, идеальных взлетов и страшного падения:

На стене его тонкий профиль
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?

В первоначальной версии не ясно даже, является ли он счастливым соперником драгуна- Пьеро, Сцена их встречи до 1959 г. читалась так: …с улыбкой жертвы вечерней И бледней, чем святой Себастьян, Весь смутившись, глядит он сквозь слезы, Как тебе протянули розы, Как соперник его румян.

В.М. Жирмунский (№11 стр. 76) замечает поэтому поводу: “Румяный” соперник – эпитет вряд ли подходящий для Блока, тем более в его роли демонического любовника. Но этот эпитет является цитатой из самоописаний Блока и ряда характеристик его внешности в молодые годы, данных другими. Эта “румяность” одно время угнетала его (слово “румяный” еще раз появляется в стихотворении Ахматовой на смерь Блока: И приходят румяные вдовушки), ср. стих Блока: И льнут к нему… в его лице румянец (” Как тяжко мертвецу среди людей…” 1912) в первой публикации -”Современник” 1912, №11, позднее соответствующая строфа была опущена). – Розоватость Блока – постоянный мотив в мемуарах Андрея Белого, ср.: “Стройный, с лицом розовеющим,…он щурясь оглядывал отблески стекол” ( “Начало века”, стр. 458), ” Но Александр ли Блок юноша этот, с лицом, на котором без вспышек румянца горит розоватый об ветр”… (там же, стр. 287).

Однако лишь в 1962г. появились опознавательные строчки: Это он в переполненном зале Слал ту черную розу в бокале… И тогда же эпитет “румян” был заменен нейтральным: Как соперник его знаменит. Отрывок о Блоке в окончательной редакции расширен добавлением восемнадцати стихов, слагавшимся постепенно: 1956:

Но такие таятся чары
В этом страшном дымном лице:
Плоть, почти, что ставшая духом,
И античный локон над ухом
Все таинственно в пришельце.
1962: Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале,
Или все это было сном?
С мертвым сердцем и мертвым взором
Он ли встретился с Командором,
В тот пробравшись проклятый дом?
1956: И его поведано словом,
Как вы были в пространстве новом,
Как вне времени были вы,
И в каких хрусталях полярных,
И в каких сияньях янтарных
Там у устья Леты Невы. Первая строфа, примыкающая к предшествующей, развивает образ романтического героя – “демона”. Остальное состоит из четырех полустроф, содержащих последовательные аллюзии на четыре известных стихотворения Блока, из которых два, – из цикла “Страшный мир”, имевшего для творчества Ахматовой особенно большое значение. Первая, наиболее ясная (”В ресторане”, 1910), не требует дальнейших разъяснений. Вторая связана со стихотворением “Шаги Командора” (1910-1912). Третья является перифразой посвященному Андрею Белому (”Милый брат! Завечерело…”, 1906): Словно мы- в пространстве новом, Словно- в новых временах. Четвертая отдаленно перекликается со стихотворением “Вновь оснеженные колонны…” (1909), посвященным В.Щеголевой и изображающим поездку на острова: Там, у устья Леты-Невы. Переклички “Поэмы” с ” Шагами Командора” Блока.