Революция, по Блоку, всемирна, всеобща и неостановима. Она воплотилась для него с наибольшей полнотой в образе неудержимого «мирового пожара», который вспыхнул в России и будет еще долго разгораться все больше и больше, перенося свои очаги и на Запад и на Восток — до тех пор, «пока не запылает и не сгорит весь старый мир дотла». О такой огненной всемирной буре Блок мечтал всю жизнь и в Великой Октябрьской революции радостно увидел осуществление своей заветной мечты. Он смотрел вперед, видел, что задумано», и в романтическом воодушевлении готов был принять задуманное за уже свершившееся.
Он утверждал, что мир не только «вступил в новую эру», но «уже перестроился», что возврата к прошлому нет и быть не может, что как не стало и не будет никогда старой России, так же не будет и всего остального капиталистического мира — ни Англии, ни Германии, ни Франции, что старый мир с его цивилизацией, государственностью, религией, искусством — «уже расплавился».
«Мир вступил в новую эру. Та цивилизация, та государственность, та религия — умерли. Они могут еше вернуться и существовать, но они утратили бытие, и мы, присутствовавшие при их смертных и уродливых корчах, может быть, осуждены теперь присутствовать при их гниении и тлении». Из этого убеждения Блок, обращаясь к задачам искусства, делает два решающих вывода: «Художнику надлежит пылать гневом против всего, что пытается гальванизировать труп»; «художнику надлежит готовиться встретить еще более великие события, имеющие наступить, и, встретив, суметь склониться перед ними».
Из сказанного ясна суть блоковского понимания революции как стихийного и необратимого процесса, — понимания, обусловившего как сильные, так и слабые стороны того, что поэт написал об Октябрьской революции.
Блоковское понимание Октябрьской революции во всей его полноте и цельности воплощено в «Двенадцати» в символике поэмы, в ее образности, во всей ее художественной структуре. В поэме последовательно применен художественный прием, основанный на эффекте контраста. Сразу бросается в глаза, что изображение строится в ней на чередовании мотивов ночной темноты и снежной вьюги: Черный вечер Белый снег. Эта плакатно резкая («в две краски») цветовая символика отчетливо ясна по своему смыслу. Она знаменует два жизненных, исторических начала: низкое и высокое, ложь и правду, старое и новое, прошлое и будущее — все, что противоборствует как на всем свете, так и в каждой человеческой душе. Символика эта социально прояснена, в ней — отражение и художественное обобщение реально-исторических явлений. Черное — это смертельно раненный, но еще отчаянно сопротивляющийся старый мир со всем его наследием.
Это не только уходящая в прошлое толстозадая Святая Русь с ее буржуями, витиями, попами, барынями, проститутками, городовыми, господскими «етажами» и золотыми иконостасами, но также и то, чем старый мир затемнил, отравил и покалечил миллионы человеческих душ: бесшабашное буйство, горе горькое и жажда «сладкого житья», дешевая кровь, всяческая жестокость и дикость. Белое, точнее светлое: белое и красное (между этими цветовыми категориями нет принципиальной разницы) — это вольная метель, очистительный пожар, белоснежный венчик Иисуса Христа, красный флаг, все праведное, чистое, святое, революция.
Для характеристики этого рухнувшего мира Блок нашел удивительный по силе презрения образ, необыкновенно смелый в своей новизне. Можно было в десятый, в сотый раз изобразить старый мир колоссальным Молохом, перемалывающим человеческие жизни, апокалипсическим Зверем, стоголовой Гидрой, еще каким-нибудь чудовищем. Блок сказал просто и убийственно: «паршивый пес». Стоит буржуй на перекрестке И в воротник упрятал нос, А рядом жмется шерстью жесткой Поджавший хвост паршивый пес. Стоит буржуй, как пес голодный, Стоит безмолвный, как вопрос. И старый мир, как пес безродный. Стоит за ним, поджавши хвост. Образ «паршивого пса», как видим, обогащен дополнительными эпитетами, оттенками, подробностями: пес назван еще и жесткошерстным, голодным, безродным, а далее — нищим, ковыляющим, шелудивым, холодным, волком и еще раз безродным. Все эти эпитеты и оттенки говорят сами за себя: Блок хочет как можно безжалостнее развенчать старый мир, стереть его ореол мнимого величия и былой силы.