При всем своем ошеломительном успехе пьеса «Горе от ума» настолько не вписывалась в привычные представления о комедии, что даже опытные сочинители недопоняли оригинальности ее замысла, приняв художествен­ные открытия Грибоедова за недостатки мастерства. Талантливый литера­тор и близкий друг драматурга П. А. Катенин заметил, что в «Горе от ума» драматург проявил «дарования более, нежели искусства». Грибоедов на это твердо ответил: «Искусство только в том и со­стоит, чтоб подделываться под дарование, а в ком более вытверженного, приобретенного потом и сидением искусства угождать теорети­кам... тот, если художник, разбей свою палитру и кисть, резец или перо брось за окошко... Я как живу, так и пишу, свободно и свободно». Эта свобода творческой мысли и стала главным ис­точником новаций драматурга.

В сюжете грибоедовской комедии отчетливо просматриваются черты классицистической пьесы эпохи Просвещения: критика нравов с позиций разума или, говоря по-грибоедовски, «ума» (слово «ум» вынесено даже в заголовок произведения); борьба новых прогрессивных идей со старыми косными представлениями; «говорящие» фамилии и имена (Молчалин, Скалозуб, Репетилов и др.); единство времени (один день) и места (особняк Фамусовых). Но вместе с тем в пьесе наблюдается смелое и чрез­вычайно продуктивное разрушение целого ряда классицистических прин­ципов. Скажем, русский автор пренебрегает требованием единства действия. Сюжет его пьесы расщепляется на две линии: любовную, осно­ванную на конфликте внутри треугольника Чацкий — Софья — Молчалин, и социальную, базирующуюся на противостоянии главного героя обществу. До Грибоедова такого в русской драматургии не делал никто. Кстати ска­зать, Пушкин не воспринял этой находки, сочтя более уместным, если бы действие в комедии разворачивалось вокруг любовного треугольника. И был не прав: в результате указанного раздвоения Грибоедову удалось выстроить сложный конфликт, охватывающий и столкновение героя с об­ществом, и борьбу за личное счастье, и катаклизмы его внутренней жизни.

Аналогичным образом Грибоедов пожертвовал классицистической тра­дицией изображения персонажа на основе акцентирования какой-либо одной черты его характера ради создания многомерных, наделенных разно­образными душевными качествами и в силу этого жизненно реалистичных героев. Более того, ярко индивидуальные лица московского общества в пьесе как по волшебству превращаются в обобщенные социально-психологические типы. Неслучайно во времена Грибоедова читатели (как правило, впрочем, ошибочно) «узнавали» в героях «Горя от ума» то одних, то других своих знакомых, а со временем фамилии многих персонажей стали нари­цательными.

Мало похожа была грибоедовская пьеса и на комедию, особенно клас­сицистическую, где сюжет, как правило, строился на каком-либо недора­зумении, которое в финале устранялось, открывая простор для торжества добродетели. Ничего подобного в пьесе Грибоедова нет (хотя текст ее изобилует острыми, как эпиграммы, сатирическими строками и забавными ситуациями). И любовная история Чацкого, и его столкновение с московским обществом кажутся серьезными, драматичными, а местами даже трагичными. «Добродетельный» Чацкий, высмеивающий социальные и нравственные уродства окружающей его жизни и творящий суд над обществом с высоты идеалов, сам попадает в доме Фамусовых в смешное положение. И он от­нюдь не выигрывает сражение, а покидает поле боя с разбитым сердцем и оскорбленным умом.

Иными словами, пьеса представляет собой удивительно свободное, но гениально точное соединение элементов трех литературных направлений: уже почти сошедшего со сцены (но неожиданно ожившего под пером Грибоедова) классицизма, процветавшего в литературе начала XIX в. ро­мантизма и зарождавшегося в этот же период реализма.Указанным соединением обусловлена своеобычность образа главного героя, сочетающего в себе черты персонажей литературы Просвещения, романтизма и реализма. С одной стороны, Чацкий — носитель просвети­тельских идеалов, оценивающий окружающую жизнь с позиции разума и прогрессивных взглядов, отчасти пытающийся воздействовать на «фаму­совское» общество если не «положительной программой», то, по крайней мере, беспощадной критикой. Но, с другой стороны, автор выводит на поверхность ограниченность «просветительской» составляющей этой личности, показывая, как разумный Чацкий сначала становится жертвой обмана своей возлюбленной, а затем и вовсе превращается в глазах обще­ства в сумасшедшего; как его обличительные речи отторгаются окружаю­щими, в результате чего он оказывается в ситуации человека, который, по выражению Пушкина, «мечет бисер» перед недостойными его слушателя­ми; как внутри него самого происходит разлад между умом и сердцем («ум с сердцем не в ладу», — признается герой); как, наконец, со всем своим не­заурядным умом он оказывается не в состоянии одолеть многочисленных «дураков» и навести порядок (что было вполне по плечу Стародуму и Правдину в «Недоросле»). Иными словами, Грибоедов демонстрирует не только ум героя, но и «горе», которое герою причиняет его ум.

Столь же неоднозначна и романтическая составляющая образа Чацкого. С одной стороны, герой является в дом Фамусовых как романтик — страст­но любящий, верящий в возвышенную и нерушимую любовь, протестую­щий против каких-либо форм рабства, отстаивающий свою внутреннюю свободу. Подобно герою-романтику, он наделен недюжинной натурой и силой сопротивления пошлой действительности; подобно герою-романтику, он в доме Фамусова одинок и неприкаян; подобно герою-романтику, он вступает в неравный поединок с общественным мнением и обрекает себя на добровольное изгнанничество. Однако по ходу пьесы Чацкий не только переживает свою душевную драму, но и тщательно анализирует всё, что происходит внутри и вне его, пытается заглянуть в лицо правде и действи­тельно докапывается до сути своей любовной ситуации, отношений других людей, общественных недугов. В конце пьесы он окончательно прощается с романтическими иллюзиями юности и превращается в зрелого человека, готового иметь дело с той реальностью, которую познал в течение дня своего возмужания.

Тема «безумия» Чацкого также содержит в себе, помимо уже упомянутого «просветительского» смысла, определенные романтические и реалисти­ческие значения. Она и перекликается со свойственным романтикам стремлением вырваться за пределы царства разума (в сферу снов, мечта­ний, галлюцинаций, видений), и резко противоречит таким перекличкам, поскольку является всего лишь мстительной выдумкой общественного мнения. Вместе с тем современники Грибоедова прочитывали в данной теме отнюдь не выдуманную историю о том, как общество объявило сума­сшедшим одного из самых ярких и дерзких вольнодумцев — философа и публициста П. Я. Чаадаева.

И сам Чацкий, и его конфликт с фамусовским обществом были по­рождены преддекабристской эпохой, когда на историко-культурной арене России столкнулись два «века», два мира, два лагеря, один из которых защищал порядки «дедовской» самодержавной России, а другой страст­но жаждал обновления государственного строя. «Чацкий начинает новый век, — и в этом всё его значение...» — утверждал И. А. Гончаров. То же самое можно сказать о грибоедовской пьесе в целом.