Рабство и свобода - один из главных антиномий поэмы Лермонтова и русской действительности 30-х годов. Трагический исход борьбы Демона был необыкновенно созвучен эпохе несбывшихся, обманутых надежд. «Бедный! Больной, несчастный век!» - восклицал в одном из своих писем 1836 г. Н. В. Станкевич. Но здесь же молодой философ писал о том, что усиленная работа мысли в недрах общества «восстанавливает убеждения и обещает возрождение». Мотив возрождения, надежды на него при всей безысходности и трагичности положения прямо перекликается с содержанием лермонтовской поэмы.
Значение «Демона» как поэтически-обобщенного свидетельства эпохи становится особенно наглядным при сопоставлении его социально-исторического подтекста с духовной эволюцией на рубеже 30-40-х годов Белинского. Творчество поэта способствовало преодолению духовного кризиса, переживавшегося великим критиком в 1837-1840 годах. Освобождение Белинского от уз «примирения», реабилитация им отрицания и активной борьбы протекали не только под влиянием Лермонтова. Но творчеству Лермонтова и особенно его Демону в этом процессе принадлежало одно из первых мест. В начале 1842 г, критик писал Боткину о своем понимании «Демона»: «…содержание, добытое со дна глубочайшей и могущественнейшей натуры, исполинский взмах, демонский полет - с небом гордая вражда - все это заставляет думать, что мы лишились в Лермонтове поэта, который по содержанию шагнул бы дальше Пушкина» (XII, 84-85). По мнению критика, Демон «отрицает для утверждения, разрушает для созидания… Это Демон движения, вечного обновления…» (VII, 555).
Лермонтовский Демон - это и внутренне противоречивое конкретно-личностное сознание; и художественное воплощение трагических исканий современников поэта, их обретений и потерь; и символико-философское отражение глубинной сущности человеческого духа, человеческого рода в процессе его бесконечного и трудного познания мира с. целью его пересоздания и «очеловечивания». Не случайно существующий «божий мир», правда сущего не просто отрицается лермонтовским героем, а служит для него и предметом «жадного познанья» как нечто непреложно и объективно существующее. Еще более объективен в рассмотрении правд героя и противостоящего ему мироздания автор поэмы, чья правда не совпадает целиком ни с правдой существующего мира, ни с правдой Демона. Для автора поэмы «вечный ропот человека», воплощенный в образе Демона, его бунтарское противостояние «внечеловечной» гармонии «божьего мира» - равноправное слагаемое становящегося нового миропорядка, отличного от существующего. Однако при этом автор не сливается целиком со своим романтическим героем-индивидуалистом, с его безграничным своеволием. В столкновении правд героя и мира изменению подлежит не только мир, но и герой. Мир, универсум должен стать более человечным, человек - более мирообъемлющим. Отсюда усиление в романтизме «Демона» не только субъективного, но и объективного начала, что придает ему новое качественное своеобразие.
Контрапунктное столкновение в «Демоне» взаимоисключающих и взаимосвязанных правд, полисемантичность образа главного героя послужили главной причиной множества полярно расходящихся интерпретаций этого выдающегося произведения русской и мировой литературы не только в критике и литературоведении, но и при переводах поэмы на язык других видов искусств. Наибольшую известность получили посвященные «Демону» картины и иллюстрации к поэме М. А. Врубеля, одноименная опера А. Г. Рубинштейна, симфония Э. Ф. Направника.
