В тягостном настроении мы видим Карла в лагере близ Дуная. Но именно в это время он выслушивает рассказ чешского дворянина Косинского о своей жизни, и эта трагическая история вызывает у него новую вспышку гнева против феодальной тирании и побуждает его снова ринуться в борьбу.
История Косинского, столь умело введенная Шиллером в сюжет драмы, типична для княжеского деспотизма и произвола при феодально-абсолютистском строе. Невеста Косинского, Амалия, имела несчастье понравиться при дворе. Ее насильно делают любовницей владетельного князя, а жениха бросают в тюрьму. Когда его, наконец, по просьбе Амалии выпускают, он собирается убить министра, но его схватывают и изгоняют из владений князя. Эта история напоминает Карлу о судьбе его невесты Амалии, о феодальном произволе в доме отца. Он решает поехать домой и, скрываясь под чужим платьем, узнает, что Франц заточил в башню старика отца. Разбойники нападают на замок. Франц избегает возмездия, покончив жизнь самоубийством.
Карл освобождает отца. Но, узнав, что его любимый сын - атаман шайки разбойников, старик Моор умирает. Карл понимает, что вернуться к прежней жизни невозможно. Он решает не разлучаться по крайней мере с Амалией, которая соглашается следовать за ним. Разбойники видят в этом измену общему делу, клятвопреступление со стороны атамана. Карл убивает свою невесту у них на глазах, чтобы доказать верность данной им клятве.
Этот поступок - наглядное свидетельство того, что путь, избранный Карлом, завел его в тупик, привел к конфликту с самим собой. Сознавая это, он порывает с разбойниками и с той жизнью, которую вел до сих пор. «С этого часа, - обращается Карл к разбойникам, - я перестаю быть вашим атаманом. С ужасом и стыдом бросаю я здесь мой кровавый жезл, повинуясь которому, вы мнили себя вправе совершать преступления, осквернять божий м.ир. Идите на все четыре стороны. Одни. Пусть нас ничто больше не связывает»
Карл отказывается от дальнейшей борьбы с существующим обществом, осуждает нарушение законов и порядка, против которых он так решительно боролся до сих пор. «О я, глупец, мечтавший исправить свет злодеяниями и блюсти законы беззаконием! Я называл это мщением и правом!.. Но я еще могу умиротворить поруганные законы, уврачевать израненный мир. Ты требуешь жертвы, жертвы, которая всему человечеству покажет нерушимое величие твоей правды. И эта жертва - я! Я сам должен принять смерть за нее… Я сам отдамся в руки правосудия». Так завершается драма.
Молодой Шиллер в образе Карла Моора воплотил общегражданские, республиканские идеалы, родственные взглядам Руссо, а в дальнейшем - французским якобинцам. Но, в то время как за образами Брутов, и Катонов, за республиканскими идеями древности и вообще за всеми «масками античности» у французских буржуазных революционеров скрывались конкретный политический смысл и реальные классовые отношения,- в отсталой, феодальной, раздробленной Германии проблема подготовки буржуазно-демократической революции превратилась в субъективно-этическую проблему с подменой идеи революции задачами морального усовершенствования. На практике это означало отказ от революции. Вот почему Карл Моор в конце драмы раскаивается в применении «аморальных» методов борьбы со старым обществом и старается загладить свою вину нравственным поступком. Если в общей политической направленности «Разбойников», несомненно, отразился подъем революционного движения накануне французской революции 1789 года, то в трактовке идеи революции и ее методов борьбы драма отразила специфические условия Германии, где не было реальных предпосылок для ниспровержения феодализма.
Было бы, однако, неверно полагать, что социальный смысл трагедии исчерпывается или покрывается ее финалом. Отказ Карла от бунта, завершающий действие пьесы, обнаруживает слабость и противоречия антифеодального движения в Германии, но все произведение в целом проникнуто пафосом борьбы против несправедливого общественного строя.
Когда директор Мангеймского национального театра Дальберг предложил Шиллеру переработать «Разбойников» в соответствии «с требованиями сцены», последний ответил в письме от 6 октября 1781 года: «Вначале, когда я замышлял и набрасывал план пьесы, я вовсе не имел в виду ее сценического воплощения. Потому-то Франц и был задуман как резонирующий злодей - замысел, который наверняка удовлетворит мыслящего читателя и так же наверняка обозлит и утомит зрителя, желающего, чтобы перед его глазами не философствовали, а действовали. В новом варианте я не мог полностью отказаться от такого рисунка, не нанеся удара всему построению пьесы…».
Отмеченная здесь самим автором особенность не является только следствием того, что вначале драма якобы не была написана для сцены, а вытекает из основных идейных принципов молодого драматурга, а также из специфических особенностей самой немецкой действительности того времени. Раз проблема революции в тогдашней Германии, в силу ее экономической отсталости, политической раздробленности и крайней слабости народно-освободительного движения, превратилась в субъективно-этическую проблему перевоспитания личности, то на первом месте должны были оказаться проповедь, декларация идей, а не объективный показ их в столкновении и широком действии. «Разбойники» и относятся к так называемой драме «рупора идей» - форме драмы, созданной в немецкой литературе драматургами «бури и натиска» и доведенной до высшего совершенства в творчестве молодого Шиллера.
