В предисловии к «Разбойникам» Шиллер определяет своего положительного героя как «выдающегося, значительного человека, наделенного исключительной силой», который, «в зависимости от получаемого ею направления, неизбежно становится либо Брутом, либо Катилиной. Несчастное стечение обстоятельств делает его вторым, и только после ряда чудовищных заблуждений он становится первым».

Таким образом, Карл задуман автором по образцу излюбленных демократическими писателями эпохи Просвещения античных героев, римских республиканских трибунов типа Брута. Когда зритель в первый раз видит Карла, тот сидит и читает книгу Плутарха о великих людях древности. Его, Карла, тошнит от современного «века бездарных борзописцев», он негодует на то, что «сверкающая искра Прометея погасла», что всюду господствуют фальшь и зависть, что коверкают здоровую природу, угнетают бедняка и что люди ползают в грязи перед сильными мира сего. «Пропади он пропадом, этот хилый век кастратов, способный только пережевывать подвиги былых времен, поносить в комментариях героев древности или корежить их в трагедиях».

Карл жаждет великих подвигов во имя восстановления свободы и справедливости. Существующие законы феодально-абсолютистского общества искажают, портят все честное, правдивое, и поэтому их нужно уничтожить. «Это мне-то сдавить свое тело шнуровкой, а полю зашнуровать законами? Закон заставляет ползти улиткой и того, кто мог бы взлететь орлом! Закон не создал ни одного великого человека, лишь свобода порождает гигантов и высокие порывы… Поставьте меня во главе войска таких же молодцов, как я, и Германия станет республикой, рядом с которой и Рим и Спарта покажутся женскими монастырями».

С такими свободолюбивыми гражданскими и республиканскими идеалами Карл мог бы развиться в народного трибуна и борца за свободу и демократию, но в немецких условиях того времени он должен был встать на иной путь.

В отличие от Франца, Карл - не человек холодного рассудка, а человек сердца и сильных страстей, необузданный гений, каких любили изображать писатели «бури и натиска». Личные несчастья обострили его протест против общества. Получив в ответ на свое покаянное письмо отцу, вместо ожидаемого прощения, подделанное Францем письмо с проклятием отца, Карл проникается враждебностью ко всему обществу, отвергнувшему его: «О, кто даст мне в руки меч, чтобы нанести жгучую рану людскому племени, этому порождению ехидны! Кто скажет мне, как поразить самое сердце его жизни, раздавить, растерзать его, тот станет мне другом, ангелом, богом! Я буду молиться на него!». Роллер, Шварц, Швейцер и другие буйные искатели счастья пользуются настроениями Моора и провозглашают его своим атаманом. Он соглашается, ибо видит в ватаге разбойников силу, с помощью которой он сможет отомстить ненавистному ему обществу: «Дух мой жаждет подвигов, дыхание - свободы! Убийцы, разбойники! Этими словами я попираю закон».

Став атаманом разбойников, Карл беспощадно мстит за поругание прав личности и свободы, мстит сильным мира сего за обман и издевательства над народом. От его карающего меча не ускользает ни помещик, угнетающий крестьян, ни ростовщик-купец, обманывающий народ, ни плут-адвокат, ни жадный до денег церковник. Благородный разбойник Карл Моор сжигает города, убивает угнетателей народа, совершает неслыханные героические подвиги в стычках с правительственными войсками, охотившимися на него. И все эти подвиги он совершает не ради личной наживы, не ради личной славы, а во имя суда над врагами свободы и народа. В этом разница между Карлом и остальными членами шайки. Сами разбойники прекрасно отдают себе в этом отчет. Например, Рацман так характеризует своего атамана: «Он убивает не для грабежа, как мы. О деньгах он, видно, и думать перестал, с тех пор как может иметь их вволю; даже ту треть добычи, которая причитается ему по праву, он раздает сиротам или жертвует на учение талантливым, но бедным юношам. Но если представляется случай пустить кровь помещику, дерущему шкуру со своих крестьян, или проучить бездельника в золотых галунах, который криво толкует законы и серебром отводит глаза правосудию, или другого какого господчика того же разбора, тут, братец ты мой, он в своей стихии. Тут словно черт вселяется в него, каждая жилка в нем становится фурией».Но какими бы благородными целями ни оправдывал свои деяния Карл, он не был в состоянии помешать тому, что остальные разбойники совершали самые гнусные преступления. Так, например, Шуфтерле ради забавы бросает ребенка в пламя; другие члены шайки грабят, насильничают и сжигают больных. Временами все это приводит Карла в отчаяние, вызывает желание уйти из шайки. «Но детоубийство? Убийство женщин? Убийство больных! О, как тяжко гнетут меня эти злодеяния! Ими отравлено лучшее из того, что я сделал. И вот перед всевидящим оком творца стоит мальчик, осмеянный, красный от стыда. Он дерзнул играть палицей Юпитера и поборол пигмея, тогда как хотел низвергнуть титанов».

Но подобные настроения исчезают, когда предстоит совершить какие-нибудь удалые дела или обороняться от врагов. В этом отношении характерен эпизод в Богемском лесу, когда королевская конница, численностью в тысячу семьсот всадников, окружает шайку Моора, насчитывающую семьдесят девять человек. Когда священник (патер) выходит в качестве парламентария и предлагает всей шайке амнистию при условии, что она выдаст своего атамана властям, ни один из разбойников не изменяет Моору, и они вместе со своим главарем пробиваются через окружившие их войска.

В разговоре с патером Карл называет врагов, против которых он борется. У него, показывает он патеру, па руке четыре перстня: «Этот рубин снят с пальца одного министра, которого я на охоте мертвым бросил к ногам его государя. Выходец из черни, он лестью добился положения первого любимца; падение предшественника послужило ему ступенью к почестям, он всплыл на слезах обобранных им сирот. Этот алмаз я снял с одного советника, который продавал почетные чины и должности тому, кто больше даст, и прогнал от своих дверей скорбящего о родине патриота…».

Это не просто пышная тирада героя, но намеки на реальных лиц, которых публика сразу же узнавала по описанию Моора: министр, которого он упоминает, - граф Монмартен, советник - барон Зюсс-Оппенгейм, оба служившие герцогу Вюртембергскому.

Карл Моор мстит ненавистному ему обществу. Но у него все чаще и чаще возникают сомнения в допустимости средств, избранных им для возмездия. По временам в его сознании оживают воспоминания о юности, о жизни в доме отца, и тогда сообщество разбойников становится ему в тягость.