Эти особенности дарования Герцена сказались и в жанрах его литературного творчества, часто смыкающихся с публицистикой. Он писал сатирико-философские («Доктор Крупов») и социально-бытовые («Сорока-воровка») повести, статьи и очерки на политические темы («Письма из Франции и Италии»). Ему принадлежит один из лучших социально-психологических романов 40-х годов «Кто виноват?». Наконец, Герцен — создатель мемуарного жанра, в котором совмещены исторические описания с политическим трактатом, бытовые зарисовки с философскими размышлениями, с исповедью души («Былое и думы»). Следует упомянуть также о литературно-критических и историко-литературных статьях Герцена, глубоких по мысли, блестящих по изложению («Еще раз Базаров», «Новая фаза в русской литературе» и др.).

Ранние литературные опыты Герцена (повесть «Легенда», поэма «Вильям Пен») написаны в романтическом ключе и малооригинальны. Но уже в «Записках одного молодого человека» (1840), опубликованных под псевдонимом Искандер, наметился переход к реализму. На этом пути Герцен как писатель добивается настоящего успеха. В 1847 г. появился роман «Кто виноват?», который выдвинул Герцена в ряд ведущих писателей «натуральной школы»

Роман не поражает полнотой художественного воспроизведения, в нем нет даже сквозной сюжетной линии, а есть, как отмечал Белинский, «ряд биографий, мастерски написанных и ловко связанных внешним образом...» (8, 378). Но «Кто виноват?» привлекает внимание могуществом мысли, четким выявлением того, как в частных судьбах людей сказывается воздействие социальной, в данном случае крепостной, среды. В решении этой задачи Герцен выступает во всеоружии знаний с передовых общественно-политических позиций.
В романе рассказано о драматической ситуации, которая возникла во взаимоотношениях трех человек: провинциального учителя-разночинца Круциферского, его жены Любоньки и блестяще образованного, но не нашедшего своего места в жизни богатого помещика Бельтова. Встретив Бельтова, Любонька познала настоящую любовь. Однако Бельтов оказался неспособным ответить на глубокое чувство женщины. Он расстается с Круцифер-ской, чтобы сохранить ее семью. Конец трагичен: Бельтов уезжает за границу, надеясь рассеять свои страдания; Круциферская чахнет; ее муж Дмитрий спивается в безутешном горе. Кажется, что во всей этой истории виноваты сами герои. Они не сумели разобраться в своих чувствах, дать им разумное направление. Фактически так оно и есть. Читатель осознает ограниченность Круциферского, «вулканизм» натуры его жены, нерешительность рефлексирующего и страдающего, как Онегин и Печорин, Бельтова. Но итоговая мысль автора состояла в том, что поступки и чувства героев, столь противоречивые и непоследовательные, предопределены обстоятельствами, социальной средой. Общий уклад жизни при крепостном праве наложил свой отпечаток на характеры Круциферского, его жены и Бельтова. Положение Бельтова в особенности трагично. Он полон светлых мечтаний, хотел бы действовать, но в условиях крепостной действительности все его порывы остаются только желаниями.
Роман «Кто виноват?» был восторженно принят передовой общественностью 40-х годов. Его пафос — в решительном осуждении крепостного права как системы, обрекающей людей на страдания. Эта гуманная мысль нашла свое дальнейшее развитие в повестях «Доктор Крупов» и «Сорока-воровка». Последняя повесть — одно из самых сильных и в то же время скорбных произведений русской литературы 40-х годов. В повести говорится о трагической судьбе талантливой крепостной актрисы Анюты, которая отказалась быть наложницей развратного хозяина помещика-театрала. Лишенная любимых ролей, затравленная и преследуемая слухами о распутстве, Анюта умирает, сохранив человеческое достоинство. Образ Анюты — символ страдания и духовной стойкости русского народа в условиях крепостной кабалы.

Проведя большую часть своей жизни за границей, Герцен никогда не забывал о родине. «Я служу своей родине по-своему»,— писал он в момент работы над исповедью «Былое и думы» . Ведя открытую революционную пропаганду со страниц «Колокола», писатель отмечал: «Одна горячая любовь к России, одно глубокое убеждение, что наш обличительный голос полезен, заставляет нас касаться страшных ран нашего... общественного бытия... Мы крик русского народа, битого полицией, засекаемого помещиком»

Облик Герцена-революционера, мыслителя покоряет читателя, заражая его стремлением подниматься к той ступени интеллектуального и гражданского развития, которая определила мужественный пафос «Былого и дум». Художественная прелесть этой книги заключена и в ее метком, образном языке. «Надобно фразы круто резать, швырять, и, главное, сжимать» ,— писал Герцен Огареву. Описания Герцена производили на многих ошеломляющее впечатление. Тургенев, прочитав главу о семейной драме Герцена, сказал: «Все это написано слезами, кровью: это горит и жжет... Так писать умел он один из русских» (12, 487). Приведем еще одно свидетельство. «Ваши воспоминания,— писал Герцену В. Гюго,— это летопись чести, веры, высокого ума и добродетели. Вы умеете хорошо мыслить и хорошо страдать — два высочайших дара, какими только может быть наделена душа человека»

Дар «мыслить и страдать»! Вот почему творчество Герцена, будучи страстной, блестящей страницей в истории русского и международного революционного движения, явилось в то же время школой художественного мастерства, школой идейной зрелости. Все вместе определило значение Герцена как писателя и мыслителя, который «первый поднял великое знамя борьбы путем обращения к массам с вольным русским словом» .